– А те двое как же? – невольно заинтересовалась Лиза.
– Те, естественно, ее спасают, но остается она со старым, потому что вроде бы как любит. Молодой, в принципе, не возражает.
– А тот, который ее истязал?
– Про него вообще ничего не говорится.
– Ну, значит, искать нужно между этими двумя. Уж про себя-то он, наверно, написал до конца.
– Логично, – улыбнулся Николаев. – Только там конца как бы и нет. То есть, получается, когда он это писал, то убивать ее точно не собирался…
Николаев задумался. Что-то начинало складываться в логическую цепочку. Разговор с женой явно пошел на пользу. Хотя с машиной получилось, конечно, нехорошо. Если бы Лиза не пришла за ним сама, то могла бы подумать бог весть что. Только личных проблем ему сейчас не хватало.
Из дневника покойного подозреваемого:
«После спаривания жизнь в лагере и впрямь качественно изменилась. Женщины заметно повеселели, а мужчины стали управляемей, чем раньше. Из общего ритма жизни выпадала только Химия. Она беспрерывно что-то брюзжала про разврат, Содом и Гоморру, но на нее почти не обращали внимания. Даже бывшие коллеги, неопределенно покачав головами под ее моралите, с облегчением убегали по своим делам, как только она набирала в грудь воздух для продолжения спича. А дел у авиаторов было очень много. В этих широтах зима им не грозила, но в запасах пищи и пресной воды они все равно нуждались. Остров изобиловал дикими животными, включая косуль и бородавочников, но охотиться за ними в одиночку из-за отдаленных рыков то ли леопардов, то ли тигров было опасно. Поэтому мужчин пришлось разделить на две команды. Первая ходила на охоту. Вторая сопровождала женщин в походах за фруктами, также в изобилии произраставших в густом лесу у подножия горы.
«Летная гора» вообще благоволила к своим нежданным обитателям. На ее склонах оказалось множество солончаков, а чуть ниже плато, на котором расположились авиаторы, обнаружилось несколько подземных источников с пресной водой. Благодаря соли авиаторам удалось создать солидные запасы мяса в специально выкопанных на большую глубину ямах. Близость источников также благотворно влияла на моральный климат в лагере. Один из источников удалось переделать в некое подобие душа, и вечерами лагерь с удовольствием и подолгу проводил время в его чистейших водах, отмываясь от дневной накипи. Причем купались все абсолютно голыми. Как-то незаметно люди перестали стесняться друг друга. Наверно, опять же сказывалось то обстоятельство, что вся их жизнь протекала на виду друг у друга, каждый имел семью и любое поползновение в сторону флирта исключалось.
Таких простых и понятных вещей не понимала только Химия. К источнику она ходила редко и, как правило, ночью, когда там уже никого не было. Она вообще вела довольно уединенный образ жизни. Через несколько недель после спаривания она попросила «Того, который сказал: здесь!» построить ей отдельный дом. «Тот, который сказал: здесь!» согласился, но взял с нее клятву, что она не будет вмешиваться в личную жизнь авиаторов со своими нравоучениями. Химия такую клятву дала, и теперь ее не было видно и слышно. «Того, который сказал: здесь!» ее нынешнее поведение вполне устраивало, хотя смысла в таком отшельничестве он не видел. Впрочем, возможно, его отшельничество тоже казалось кому-то странным. Несколько раз его приглашали в семьи в качестве второго или даже первого мужа. Особенно усердствовала в этом плане Толстуха, которой, судя по всему, пришелся по душе образовавшийся в ее доме мужской гарем. Как она справлялась с тремя мужчинами, «Тот, который сказал: здесь!» не знал. Наверно, неплохо, если она постоянно намекала ему на желательность его появления на ее семейном ложе. Но он отказывался, ссылаясь на то, что у него другие задачи и что он не сможет уделять семье необходимое внимание ввиду своей занятости.
На самом деле, однажды установив жесткий иерархический порядок, «Тот, который сказал: здесь!» был не так уж и занят. И единственной по-настоящему серьезной причиной его холостяцкого образа жизни была неожиданно вспыхнувшая любовь к рыжей девушке из Австралии. Теперь, по прошествии времени, он точно знал, что это любовь. Он внимательно следил за ее жизнью с Лаборантом и с удовлетворением отмечал, что отношений у них как таковых нет. Однажды и сам Лаборант признался ему в этом. С непонятным восторгом и искренностью.
– Она на меня не давит, – радостно сообщил он. – Она очень хорошая. Я сказал ей, что нам не надо торопиться, нужно привыкнуть друг к другу, она согласилась.
Лаборант и Рыжая «привыкали» друг к другу уже третий месяц. Рыжая оказалась очень хозяйственной и общительной девушкой. От нее исходила едва ли не осязаемая аура добра, как магнитом притягивающая к себе людей. Она стала по-настоящему душой лагеря. В ее доме, неизменно чистом и ухоженном, всегда было много гостей. Люди любили приходить к ней и растворяться сердцами в ее расположении и сочувствии. Однажды вечером в составе большой компании побывал у нее в гостях и «Тот, который сказал: здесь!». За весь вечер он не перемолвился с Рыжей ни словом, но несколько раз встретился с ней взглядом. Ему даже показалось, что на него она смотрит как-то по-особенному, но не мог расшифровать негативный или положительный смысл такого персонального внимания. Да и Лаборант не давал ему задуматься о загадках визуального общения, поминутно переспрашивая о комфортности пребывания «Того, который сказал: здесь!» у него в гостях. Вот уж кто не являл собой никакой загадки, с неподдельным счастьем на лице принимая дорогого гостя.
Именно Рыжая предложила отпраздновать первые полгода на острове, устроив что-то вроде костюмированного бала. Ее идею приняли на ура, а «Тот, который сказал: здесь!» недоумевал, как мысль о таком простом механизме создания традиций не пришла ему в голову с самого начала. К празднику все готовились с большим воодушевлением. Два музыканта из Голландии умудрились в катастрофной суматохе спасти акустические гитары. Хотя скорее это гитары спасли им жизнь, поскольку на берег они выбрались без спасательных жилетов. В первые месяцы им, да и всем остальным тоже, было как-то не до музыки. Теперь оба каждый вечер разучивали песни народов мира, раскладывая их на две партии. По коллективному сценарию выходило, что праздник начнется с избрания королевы бала, которая выберет себе короля. Король и королева откроют танцевальный вечер какой-нибудь хорошей медленной композицией под аккомпанемент голландцев, а потом веселье продолжится застольем.
За время пребывания на острове авиаторы научились делать неплохое вино из дикого винограда. «Тот, который сказал: здесь!» запрещал дневные возлияния, но вечерами пропустить один-другой деревянный бокал вина никому не возбранялось. Правда, до совместных попоек дело еще не доходило, и праздник должен был стать еще и первой проверкой на алкогольную совместимость всех проживающих в лагере. Сам «Тот, который сказал: здесь!» изначально решил для себя, что на первый случай сохранит трезвую голову и проследит за порядком. К тому же он опасался, что под действием вина неосторожным словом или взглядом обнаружит свои чувства к Рыжей.
Никто не сомневался, что королевой и королем праздника станут Рыжая и Лаборант. Последнего такая перспектива приводила в радостное возбуждение, и однажды он даже сообщил Рыжей, что, возможно, решится на какие-то перемены в их отношениях после праздника. «Тот, который сказал: здесь!» безумно хотел знать, что ответила Рыжая, но, огорошив его столь интимным известием, Лаборант ничего больше не сказал, а спрашивать самому «Тому, который сказал: здесь!» было неудобно. Вот в этой обстановке всеобщего приподнятого настроения авиаторы и подошли к знаменательной дате.
На Глас народа, как называли авиаторы их общее место сбора, люди пришли разукрашенные глиной и сажей. Несмотря на скудость подручных средств для создания действительно ярких образов, каждый постарался как мог, и Глас народа, по периметру которого разожгли яркие костры, заполонили индейцы, пираты, лесные и горные духи, горные бараны, черти и прочая нечисть. «Тот, который сказал: здесь!», намереваясь постричься на следующий день, выбрил себе голову, оставив короткую полоску волос, которую поднял торчком «а-ля ирокез». Лицо он размалевал черными полосками, и подальше от света костров, в темноте, откуда он наблюдал за происходящим, были видны только белки его глаз.
