Несмотря на железную аргументацию «Того, который сказал: здесь!», его рекомендации авиаторы восприняли неоднозначно. Мужчины, в принципе, не возражали. Особенно бизнесмены, которые выглядели как-то потерянно. С женщинами оказалось сложней. Две полярные точки зрения отражали пожилая учительница химии и толстая домохозяйка, потерявшая в авиакатастрофе мужа. «Химия» утверждала, что сводить отношения между полами к вынужденной необходимости безнравственно. «Толстуха» говорила, что женщине необходим гормональный баланс, а без специальных медикаментов поддерживать его можно только с помощью мужчин. Их недельный спор почти не приближался к заявленной «Тем, который сказал: здесь!» цели спаривания, но «Тот, который сказал: здесь!» не вмешивался в дискуссию.

Остальные женщины на всякий случай поддерживали обе спорящие стороны, но всю неделю исподволь присматривались к потенциальным партнерам. Как-то так негласно утвердилось, что выбор должны сделать именно женщины. Нужно заметить, что это обстоятельство весьма благотворно повлияло на поведение мужчин, косвенно подтвердив верность принятого «Тем, который сказал: здесь!» решения. Даже потерянные бизнесмены в эти дни старались выглядеть стройней, подтянутей, галантней и сильней. Внешние изменения не коснулись только «Того, который сказал: здесь!» и Лаборанта. Лаборант не очень-то и стремился к созданию полноценной ячейки общества, а «Тот, который сказал: здесь!» в косметическом ремонте не нуждался. Он и без того выглядел сильнее всех. Настолько сильнее, что на него, кажется, никто и не претендовал. И, наверно, напрасно.

Если бы «Тот, который сказал: здесь!» не умел прятать свои чувства, то многие заметили бы в его глазах грусть, когда очередным вечером какая-нибудь вновь образовавшаяся парочка удалялась от общих жилищ вверх по склону горы, где за огромными валунами приходила к необходимому политическому консенсусу. К концу назначенной недели свободных женщин в лагере почти не осталось. Не сумели найти себе пары только Химия и хорошенькая рыженькая девушка из Австралии. Химия по-прежнему стояла на безнравственности задуманного, а Рыжая утверждала, что любит своего мужа, к которому она, собственно, и летела, и в новых отношениях не нуждается.

На итоговом собрании «Тот, который сказал: здесь!» оглядел ряды образовавшихся пар и повернулся к мужчинам, которых никто не выбрал. Их оставалось всего пятеро, включая Лаборанта и исключая «Того, который сказал: здесь!». Положа руку на сердце, «Тот, который сказал: здесь!» подумал, что и сам вряд ли выбрал бы этих неудачников, будь он женщиной. Одни – уроды, каких еще поискать, другие – заклейменные материнской опекой маменькины сынки. Под жестким взглядом «Того, который сказал: здесь!» они выглядели еще ущербнее.

– Кто может взять кого-либо из этих мужчин в свою семью? – громко спросил «Тот, который сказал: здесь!».

– Скотство! – прошипела Химия.

– Вы девственница, мадам? – неожиданно повернулся к ней «Тот, который сказал: здесь!»

– Какое это имеет значение? – покраснела Химия.

– Большое, – спокойно ответил «Тот, который сказал: здесь!». – Ваши комплексы разобщают коллектив. А в одиночку нам не выжить.

– Девственница, – хихикнула Толстуха и тут же вызывающе добавила: – Мы можем взять еще одного. Или даже двух!

Ее партнер – какой-то финансист из Германии – удивленно вскинул брови.

– Можем! – грозно посмотрела на него Толстуха, и финансист понуро опустил голову.

– Очень хорошо. Остаются еще трое, – узаконил решение Толстухи «Тот, который сказал: здесь!». – Но! У нас есть одна свободная девушка!

Все посмотрели на Рыжую, и она покраснела еще гуще, чем Химия.

– Я не хочу… – прошептала она.

– Это необходимость, – начал «Тот, который сказал: здесь!», но в это мгновение они встретились глазами, и он осекся.

«Господи, какая же она красивая», – подумал «Тот, который сказал: здесь!». И как он раньше не замечал этой красоты: большие глаза неопределенного цвета – то ли зеленые, то ли коричневые, прямой аккуратный носик с небольшой горбинкой, ровные белые зубки, чуть припухлые губки и эти почти детские рыжие завитушки на висках. Сколько же ей лет? Двадцать шесть, двадцать семь максимум. Ему тоже следовало побеспокоиться о семье в эти дни. Но он же намного старше нее. Да и в придуманную им оборонную стратегию эта лапочка никак не вписывалась – с такой нельзя по необходимости, такую нужно любить…

Она отвела взгляд, и «Тот, который сказал: здесь!» с трудом очнулся от охватившего его оцепенения. Авиаторы смотрели на него в озадаченном ожидании. Ему не следует впадать в такую задумчивость, если он хочет остаться лидером. И нельзя противоречить собственным решениям. Он снова окинул взглядом ряды холостых неудачников.

– Ты, – ткнул он пальцем в Лаборанта. – Ты составишь ей пару.

Это было единственное, что он мог сделать для Рыжей.

– Я?! – страшно удивился Лаборант, но возразить что-либо по существу не нашелся.

– Ну а вас пристроим со временем, – добавил «Тот, который сказал: здесь!» оставшимся холостякам».

Ну что сказать про ту ночь? Он помнил ее до мельчайших подробностей… Нет, не так… Банальщина какая-то… В общем, веселья не хотелось. Болела голова. Нужно было раздробить эту боль хаусом и водкой с вишневым соком. Только так ему удавалось уснуть ранним утром последние полгода. На улице накрапывал дождь, а возле последнего притона веселья тусовалась небольшая очередь лузеров. Его лично здесь лузером еще не считали. Он много пил, но не доставлял хлопот охране, поскольку умел вовремя остановиться и самостоятельно выбраться наружу. Поэтому его всегда пропускали. В ту ночь он также попал внутрь без проблем и тут же прошел к барной стойке.

Было около двух часов. Самый пик. Он с трудом пробрался через толпу в заветный уголок, откуда можно наблюдать за танцующими, потягивая через соломинку незамысловатый коктейль, и, еще не успев сделать заказ, увидел ее. Что-то в лице этой девушки показалось ему знакомым, но рассмотреть ее лучше не представлялось возможным – их разделял угол бара и полыхающий сваркой полумрак ночного клуба. Более ничем особенным на таком расстоянии она его не поразила. Однако же, окинув взглядом физиономии нависших над стойкой людей, он опять вернулся к ней. Наблюдать за девушкой оказалось удобней, чем за остальными, и, удерживая за собой отвоеванное у толпы место за стойкой, он успел рассмотреть ее до мелочей.

На девушке было цветастое платье на лямочках, классической длины – чуть выше колен. На фоне девочек в кожаных шортиках и почти ночных сорочках она выглядела несколько старомодно. Старомодными показались ему и ее танцы с ленивым подтоптыванием в такт хаусу и гоа-трансу. Танцевала она прямо у стойки бара, лишь иногда делая шаг назад, чтобы на секунду исчезнуть из поля его зрения за зеркальным столбом. Ее нежелание раствориться в танцующей толпе было связано, конечно, не с ним. Она находилась здесь не одна, а в сопровождении двух подруг, словно примерзших к бару вместе с открытой бутылкой шампанского. Время от времени они втроем чокались высокими бокалами и выпивали, а он с каким-то щекочущим предчувствием отмечал про себя, что и кажущаяся старомодность девушки, и ее поведение, как это ни странно, чем-то неудержимо влекут к себе.

Он традиционно не спешил. Во-первых, ждал, когда количество алкоголя в его крови достигнет необходимой для нормального желания концентрации. Во-вторых, хотел убедиться, что этот вариант действительно сегодня лучший. Его не отпугивало, что, перебирая варианты, он может и не познакомиться с девушкой. Так бывало неоднократно, но до сих пор по утрам он не загружался чувством потери. Каждый раз, определяя для себя подобный разовый вариант отношений, он начинал копаться в изъянах внешности будущей жертвы. В девушке напротив он изъянов не находил. Разве что чуть покатые плечи. Ну и возраст – наверно, в районе двадцати пяти лет. Для здешнего женского контингента, едва дотягивающего до двадцатилетнего порога, это серьезная конкурентная уступка.