Выжил только Вадим.
Глава 3. Кто-то собирает осколки
– Вадим?! – воспалённый голос Артёма рядом. – Что с тобой, Вадим?! Где ты?!
Вадим, давясь, проглотил порцию мёрзлого ветра, который нервным порывом ударил в лицо. Он задохнулся, поперхнулся, попытался откашляться, снова вдохнуть, но не получалось. Уткнулся лбом в мокрый бетон, обхватив шею руками, надеясь вспомнить, как дышать. Сипение вместо дыхания, хрип какой-то, дрожь мелкая-мелкая во всём теле. Плюхнулся плашмя на живот, мелко вздрагивая и всхлипывая. Ему не было больно, нет, он не мог вдохнуть. Изнемогая, завалился на бок.
Рядом осколок старого зеркала. Это оно всё, мстит людям за предательство, отыгрывается на глупом смельчаке, стремится навсегда запереть его в отражении. Вадим протянул к зеркалу дрожащую руку, из последних сил требовательно прохрипел:
– Отпусти!
Тут же вдохнул больно и сильнее зашёлся ломким кашлем. Со стоном выдохнув, перевернулся на спину и раскинул руки в стороны. Он устало смотрел в тяжёлое небо. Воздух холодный и колкий, бетон жёсткий и кривой. Отпустили его, и на том спасибо. Полежал так ещё немного, подышал. Сосредоточился: над ним Артём, взъерошенный весь, глаза ошарашенные. Артём стоял вполоборота, придерживая рукой Алису, чтоб та не подходила близко к нему.
– Боитесь меня?! – в одном порыве приподнявшись и, наконец, сев, едко выговорил друзьям Вадим.
– Вовсе, нет! – хмуро заявила Алиса, подпрыгнув из-за плеча брата.
– Это… это сейчас, что с тобой такое было, Вадим? – неуверенно протянул Артём.
– Поговорили мы, – горько прыснул Вадим, медленно поднимаясь, отряхиваясь, продолжая глубоко вдыхать-выдыхать.
– С кем? – не понимал Артём, оглядываясь на сестру.
– Вот с ним, Артём! – накалился Вадим, зло бросив рукой в сторону осколка у стены. – Ты, сам, как думаешь, с кем?!
– Вадим, я… – шатко начал Артём.
Вадим мгновенно оборвал его судорожным нетерпением:
– Что, я?! Что, Артём?! Что непонятного?! С отражениями я говорил! Ясно теперь?! Или и дальше не догонять будем?! Зачем вы меня позвали?! Вы же знали кто я, так или не так?!
– Успокойся, Вадим, – твёрдо вступила Алиса, заправляя растрёпанные светлые локоны волос под капюшон куртки. Говорила успокаивающе: – Мы просто испугались.
– Я заметил, Алис. Меня! – не глядя на друзей, брюзжал Вадим.
– Мы не тебя испугались, а за тебя, – поправила Алиса.
– Спасибо за беспокойство. Не стоило, – ответил ей Вадим, натужно изображая подобие улыбки.
– А чего… чего с тобой такое случилось-то? – вернулся в разговор Артём. – Припадки?
– Это плата, Артём, – открылся Вадим, чуть успокоился, чуть поостыл.
Чего злился сейчас на Артёма с Алисой и сам не знал. Не они же его держали в отражении и не отпуская назад в обыденность. Он громко шмыгнул носом, потёр лицо руками, резко так, чтоб горело, чтоб драло. Бесцеремонно расшвырял свои и без того непослушные волосы, тут же медленно пригладил обратно. Спокойно и рассудительно продолжил:
– За беседу по душам отражения требуют платить. Собой платить. Я заплатил.
– А если… если они тебя убьют, отражения эти? – непонимающе пожал плечами Артём. – Возьмут, и расправятся с тобой за вторжение на их территорию. Возможно же такое?
– Не исключено, – с досадой выдохнул Вадим, обернувшись к одинокому зеркалу, которое, как и прежде, пережёвывало в себе грузные тучи.
– И не страшно тебе? – заволновалась Алиса, перебегая взглядом с брата на Вадима, и на то зеркало, что безмолвствовало у стены. – Вдруг, в следующий раз не отпустят?
– Не нагнетай, Алис, – поморщился Вадим. Прохладно добавил: – Разберусь, если что, сам.
– Вадим, может, не стоит больше так… – хотел предложить своё Артём.
Вадим на полуслове уловил идею друга, перевернул, как сам видел, отшвырнул в сторону за ненадобностью, шумно преподнёс самого себя:
– А ты, Артём, думал каково это с отражениями говорить?! Легко и просто?! С беззаботной улыбкой на лице вошёл в чужое прошлое, побродил там, посмотрел, увидел, чего хотел и вернулся обратно в едином свободном порыве?! Не так всё! Я сквозь них, сквозь отражения прохожу, а они меня в ответ выворачивают наизнанку! Ясно?!
Кипел Вадим снова, всё сильнее и сильнее извергался наружу мутной пеной недовольства, поверх самого себя уже пошёл с паром. Всех вокруг ошпарил, себя обварил. Шипел сердито, растрачиваясь на бесполезную горячку. Охладился глотком зябкого воздуха, остыл чуть под рывками дерзкого ветра. Спокойнее добавил:
– Может, отражениям тоже больно, как и мне, кто ж знает, но они позволяют мне входить и выходить, показывают, что прошу и подсказывают, находят того, о ком спрашиваю. Стоит, Артём, оно того стоит, поверь.
Тишина в свои права вступила. Молчали все. Алиса горделиво рассматривала речные виды, с ветром не боролась больше и светлые волосы в тепло не прятала. Вадиму и единого взгляда её зёленых глаз больше не досталось. Обожглась Алиска об равнодушие, обиделась.
– Что там… Про Кирилла, – на долгом выдохе надуто протянул Артём, – здесь он или…
– Нет, не здесь. Нужно в город, – совсем успокоился Вадим.
Задел он больно друзей, сам понимал. Они знали, что Вадим умеет говорить с отражениями, но, как именно происходит такая беседа, раньше не видели. Растерялись, когда увидели, что он сознание потерял, испугались, когда судороги начались. Он ведь не удосужился до нового сеанса общения с отражением, прояснить друзьям, что именно с ним произойдёт, как со стороны будет выглядеть, что им делать или не делать. Бывает, стоит и не шевелится пару минут, словно под гипнозом: глаза широко раскрыты, зрачки расширены, не дышит почти. Иногда кровь из носа хлещет, что не остановит ни чем. Или же он, как слепой идет на ощупь, не отзываясь на близкие оклики. А когда Вадим выходит из отражений, почти всегда с ним случаются болезненные судороги, больше похожие на эпилептические приступы. Со стороны, наверное, это всё очень страшно и неприязненно выглядит, ему же изнутри ещё страшнее иногда бывает, когда отражения не отпускают. Сегодня, как раз и было у него именно такое сложное погружение в отражение с полной потерей для себя реальности среди живых. Не успел Вадим обсудить с друзьями возможные последствия собственного входа в отражения и выхода, увлёкся процессом, отключился, забыл обо всех и обо всём. После разозлился на Артёма с Алисой за их непонятливость и неспособность проникнуться его чувствами и тошной болью, когда отражения долго не отпускают, тыкал остриём своей вечной несдержанности, не унимался долго. Не прав ведь, и ладно. Оправдываться он не собирался. Кивком головы указал в сторону моста:
– Нам в город. Я покажу, что мне показали и где показали. Оттуда и начнём.
Вадим первым шагнул на полуразрушенные ступени изнанки набережной, поднялся чуть вверх, обернулся и подал руку Алисе, что шуршала позади. Она не отказалась, ухватилась, шагнула вверх, оступилась, пошатнулась назад и дёрнула его за собой. Он сильней потащил Алиску на себя, притянул близко, чтоб уж точно не свалилась в реку, осторожно обнял за талию.
– Ну, ты даёшь, Вадим! – хмыкнул Артём, резво обогнавший неуклюжую пару и сейчас насмехающийся сверху. Колкости Вадима и Артёма уже отпустили.
– Я помогаю Алисе подняться по этому подобию лестницы, – неприступно отозвался Вадим. – И только.
– Это понятно, – не унимался Артём, поглядывая на руки друга на талии сестры. – Я так и подумал.
– Идёмте уже, – гулко вздохнул Вадим.
Полчаса пути по мокрым улицам города, которые обречённо тонули в сером начале ноября, и они на месте. Тот самый перекресток, показанный обиженным зеркалом. Пустынная улица, старые дома с низкими окнами, несколько магазинов с яркими вывесками, и почти нет людей.
Вадим с опаской осмотрелся по сторонам, нет ли поблизости того, что с яблоками во лбу, зябко повёл плечами, оглянулся на друзей, и вместе прошли пешеходный.
Окна, окна, их много, они разные. Легкодоступные у самой земли, заляпанные грязью по самые верхушки рам, со сколами и трещинами, безликие и одинокие. Они жалобно кидались в ноги к равнодушно проходящим мимо людям, словно хозяина нового доброго искали, чтоб приютил их, отмыл, очистил, отогрел. В ответ натыкались на безразличие брезгливых взглядов. Прохожие дальше шли, окна же оставались в безысходности своей кислой полуподвальной жизни и возвращались в молчаливое одиночество.
