– А место и, правда, классическое, становиться-то, где будем, Василий? – обратился он к нашему проводнику, – Завёз ты нас хорошо, а как в темноте выбираться будем?

– Домой захочешь, выберешься, – хохотнул тот, – А вставать будем чуть подальше, там старая «высоковольтка». Через неё и ручей, и дорожки, и всё, что положено для нормального места тяги. Думаю, ещё и пролётный мог задержаться, вон, дрозды – он махнул рукой в сторону – Пока дальше не летят, а это примета…

Весна была не из ранних. Хотя и заканчивался апрель, в ложбинках, в берёзовом густике и на окрайках полянок ещё белели участки не стаявшего снега. Рядом с ним, такие же белые, как снег, цветы ветреницы дубравной сквозь прошлогоднюю траву уверенно пробивались к солнцу. А оно уже медленно садилось на кромку леса, как бы накалываясь на острую вершинку торчащей из березняка стройной ёлочки.

Собрали ружья, взяли на поводок разгорячённого первым в сезоне выездом Руслана и пошли. Сначала Жеку, а в сотне метров и меня, поставили на широкой просеке бывшей высоковольтной линии, от которой остались кое-где лишь подгнившие деревянные опоры без проводов. У Женьки к просеке примыкала небольшая полянка, и всё это пересекала брошенная, заросшая лесная дорога.

На моём «номере» в еле заметной низинке, окаймлённой ивняком, протекал узенький и мелкий ручеёк с редкой щёткой рыжей прошлогодней осоки и тростника. Прислушиваясь, можно было различить среди других звуков его нежный весенний «разговор». Взрослые пошли куда-то дальше. Наказ был – не бегать, стоять, как часовой на посту. Понизу и без меры не стрелять. Ну, всё – теперь только слушать и ждать…

Помню, что сначала я очень волновался. Мешали и отвлекали неугомонные дрозды. Поэтому первых двух вальдшнепов я вовремя не услышал и упустил без выстрела. Потом два раза подряд промазал по встречным, напуская их слишком близко и стреляя уже над головой. Стреляли, кажется, все. С Женькиной стороны раздавались какие-то лихорадочные дуплеты, а наши наставники били в основном одиночными. А вальдшнепы всё летели, то вдалеке, то поближе. Наконец. Мне удалось свалить долгоносика, но, как назло, – в густые кусты ивняка на ручье. Вроде хорошо приметил место, кинулся искать. Истоптал, кажется, чуть ли не каждый сантиметр поверхности земли в том месте, но он исчез, как сквозь землю провалился! А ведь падал, я видел это точно, – комом, мертвó. Пока искал, пропустил без выстрела ещё одного. Расстроенный вернулся на место и только тогда вспомнил, для чего с нами Руслан.

Всю западную часть небосклона закрыли плотные облака, и быстро стемнело. Ещё доносилось иногда знакомое хорканье, но разглядеть я уже ничего не мог. Послышались голоса идущих мужчин. Они что-то весело обсуждали. Я кинулся навстречу, пытаясь на ходу объяснить, но вышло бессвязное:

– Там, у меня, вальдшнеп…

– Не волнуйся, сейчас найдём, – уверенно сказал Анатолий Николаевич, – Показывай место. Спущенный с поводка Руслан нашёл битую птицу почти сразу, но в трёх метрах от того места, где я всё истоптал.

– Ну вот, и молодёжь с полем – весело промолвил Василий Иванович, и в свете фонаря я разглядел в его сетчатом ягдташе трёх птиц. У Анатолия Николаевича два красавца висели на поясе, вдетые головками в ремённые петельки. Снова пошли. Скоро в темноте замаячила долговязая фигура моего друга.

– Женя, Руслан нужен? – спросил отец.

– Никто мне не нужен, – буркнул Жека, и, не дожидаясь нас, быстро пошёл в сторону машины. Я бросился за ним.

– Что такой злой, – спросил я, догнав его у самой «Победы».

– Отстань, ничего, потом расскажу – ответил он резко, и тут подошли взрослые.

Все сделали вид, что ничего не произошло, и расспрашивать его не стали. На обратном пути снова застревали, снова втроём толкали, и от этой дружной мужской работы Жека «отошёл». Уже на шоссе, жуя бутерброды и запивая их чаем, налитым из термоса, проглотив вместе с ними обиду от неудачи, он начал свой рассказ. Постепенно из его сбивчивого повествования с всякими отступлениями, чертыханиями и жалобами на всё и про всё – стала вырисовываться немного грустная и всё же достаточно смешная «картина», которую можно было бы назвать – Зимсон и вальдшнепы. Во всяком случае, мне эта история представилась вот так…

Стихли, удаляясь, чавкающие по раскисшей почве шаги, и он остался один. Именно этого ему сейчас и хотелось – остаться одному в этом звенящем от птичьих голосов весеннем лесу. Только он и его новый «Зимсон». Стоп! А как же вальдшнепы? Те, которых он должен красиво сбивать из своего нового ружья. Ну, хорошо, пусть будет так: – он, «Зимсон» и вальдшнепы. Да, он должен сегодня доказать всем, что не зря у него в руках это чудесное ружьё. Он должен отличиться! Как приятно ощущать плечом тяжесть трёх килограммов красиво и добротно сработанного металла и дерева. Однако пора уже и зарядить. В правый ствол семёрку, в левый – пятёрку на случай дальнего выстрела. Осталось подать вперёд кнопку предохранителя. Всё! Сердце – не стучи! С этой минуты все чувства должны превратиться в слух.

Теперь пора сделать небольшое техническое отступление. Дело в том, что у большинства импортных ружей и у «Зимсона» в том числе, при открывании ружья, его спуски автоматически становятся на предохранитель. Женька об этом, конечно, знал, но… Несколько лет общения с курковой «тулкой», хорошая привычка, воспитанная отцом, – взводить курки в последнюю секунду перед выстрелом, первый выход на охоту с безкурковкой, и всё это помноженное на волнение от предстоящей многообещающей охоты, плюс огромное желание отличиться и обстрелять всех…

Солнце уже село за лес, с запада наползали тучи, и заря едва светилась. Плохо, – подумалось ему, – Стемнеет быстро, а без светлой зари стрелять будет нелегко. А дрозды всё не унимаются. Вот один летит через просеку на дистанции хорошего выстрела. Он даже повёл за ним стволами для тренировки. Эх, так бы вальдшнеп! Вдруг, подумал: – В левом стволе пятёрка, зачем? Лес низкий и птица пойдёт невысоко. А у семёрки осыпь погуще. Быстро открыл ружьё, перезарядил левый ствол и, уже закрывая, услышал за спиной знакомое хорканье. Ружьё само взлетело к плечу, – вот он! Сейчас будет первый выстрел… Но «Зимсон» молчит. Хотя он жмёт и на первый, и на второй спуск. Как бешено колотится сердце! Надо успокоиться, понять, что произошло…Его словно кольнуло – предохранитель, он забыл про него, когда перезаряжал левый ствол! А всего-то – надо было подать большим пальцем вперёд эту маленькую кнопку, не отрывая ладони от шейки приклада. Легко и удобно, не то, что у «тулки». Хотя у неё всё как-то видней и понятней.

Справа ударил одиночный выстрел. Кажется, там стоит Севка. И сразу оттуда вдоль просеки – хор, хор, хор, цвик… Спокойно, Евгений, спокойно! Стволы тянуться вслед за птицей, немного опередить… Но этим руководит уже не сознание. Это включился, приобретённый пусть небольшим, но всё же опытом, – охотничий автоматизм. Это он выбирает нужную величину упреждения, но и по старинке командует: – курки! Большой палец лихорадочно шарит по колодке, но ему попадается только кнопка. Ну, и пусть, хотя бы её, но только на себя, как взводятся курки… А ружьё не стреляет! Тогда кнопку вперёд! Но вальдшнеп уже далеко, и вдогонку гремят два бесполезных выстрела. Почему так противно дрожат руки!? И как хочется шваркнуть этим красивым ружьём о ближайшую берёзу!

А выстрелы опять – и справа рядом, и чуть подальше… Как много тут вальдшнепа! Действительно, тяга классическая, и птица, должно быть, держится ещё пролётная – прав Василий Иванович! Всё, надо успокоиться, взять себя в руки. Вернее, взять под жёсткий контроль эту маленькую, но такую важную и коварную кнопку…

И всё-таки это повторилось так или примерно так ещё раз, после чего уже не было ни желания стрелять, ни слушать весну, ни глядеть на ружьё. Как, почему – объяснить он не мог. Да и надо ли?

Если бы не было на охоте таких и различных других удивительных случаев и приключений, о чём бы вспоминали мы, собравшись за праздничным столом, чтобы отведать добытой другом дичинки. А что стали бы рассказывать, сидя у костра, после удачной зорьки или тяги?