Картина потрясающей широты и свободы реки, обрамленной гранитными берегами, стальная рябь на воде, низкое величавое небо, простор — вот что открылось. И ветер, ветер! Он забирал все дурное, уносил в прошлое. Возможно ли? Да!

Сохраняя в себе это ощущение Виктор медленно шел вдоль гранитного парапета рядом с Вероникой, они поравнялись с воротами Летнего сада. Вяземский остановился, пораженный строгостью и простотой линий, контрастом золотого и чёрного между массивных гранитных колон, изяществом и лаконизмом украшений. Но главное — неотъемлемостью этой красоты от единого целого: Город, Нева, Летний сад. Он увидел их, увидел и понял. Едины и поют, похоже на симфонию ветра, реки, неба, мелодию линий.

Вяземскому хорошо был знаком исторический центр Питера, Виктор мог немало рассказать о домах, улицах, мостах, еще с института, когда всерьез увлёкся историей города, он помнил имена и даты, но ему и в голову не приходило, что можно относиться ко всему этому так. Глазами этой странной девушки смотрел он на Петербург и радовался мгновению жизни в здесь и сейчас.

— А если город все-таки станет вашим? Вы бы хотели? — спросил он.

— Раньше я бы сказала — нет. До того как увидала его, а теперь… наверно да. Но это невозможно, разве что чудо совершится.

— Чудеса для тех, кто верит. — Виктор оглянулся на здание Академии Культуры. — А ведь я тут учился, вон в том доме, он указал рукой на массивный фасад, обращенный к реке, — из окон видел то Петропавловскую крепость, то Летний сад.

— На экономиста учились тут? — удивилась Вероника.

— Нет, на режиссера, — засмеялся Виктор.

— Но как же… вы удивительный и странный.

Он только махнул рукой.

— Это всё так запутанно вышло, диплом понадобился. Рассказывать долго, да и не стал я режиссером, поэтому воспоминания оставим прошлому, в них мало интересного. Разве что всякие забавные моменты. Вот например, видите, там где мост через Лебяжью Канавку? Воооон там, с края место где можно коротким путем проникнуть в сад. Где пики решетки расположены веером — есть щель.

— А почему через ворота нельзя?

— Так ведь лень! Весной мы ходили в сад готовиться к экзаменам, а до ворот далеко, пока туда, пока обратно. Мы через решетку лазали и вот, одна девочка упала в Лебяжью канавку, прямо как Лиза из “Пиковой Дамы”

— Какой ужас, утонула?

— Нет, конечно, её же спасать кинулись.

— Вы?

— Нет, другие девчонки — из парней никто. Да там мелко. Мы их потом всех разом выловили с парапета, даже ноги не промочили, а они все вымокли.

— Очень по рыцарски. А дальше? Девочки не возмутились?

— Нисколько, наоборот… было смешно… дальше мы пошли кофе пить, девчонки все мокрые ввалились в буфет, а навстречу — декан факультета. И, самое удивительное, что он сразу догадался. Я до сих пор не пойму как, но он сказал, — Виктор сделал строгое лицо и копируя декана наставительно произнес: “Надо пользоваться воротами…”

— Может он сам так лазал? В юности, — Ника засмеялась, но тут же погрустнела, — как это замечательно жить и учиться тут.

Виктору захотелось её утешить и опять это странное желание прикоснуться к ней — взять за руку… Конечно он не стал делать этого, а начал рассказывать о городе, но на самом деле о себе.

— Наверно мы, жители Петербурга, так привыкли к городу, что перестали замечать его. Ходим, ездим: из дома на работу, с работы домой. От мостовых глаз не поднимаем. А ведь он — чудо! В масштабе возраста городов мира наш — юнец. Удивительно представить себе, что триста лет назад на том месте, где мы сейчас стоим, был густой дремучий лес, а берега Невы, топкие и плоские, почти не поднимались над водой. Литейный проспект выглядел просекой от Литейной слободы до “невской першпективы” как называл улицу царь Петр, а за Марсовым полем лежало большое торфяное болото. Не было постоянных мостов, только наплавные. Государь самодержец вообще весьма негативно относился к мостам через Неву — хотел чтобы в новом городе на улицах слышался не стук колёс о мостовую, а скрип вёсел в уключинах — каретам он предпочитал лодки, да и сами улицы собирался заменить каналами. Планы спутала Нева, она же распорядилась по-своему и любимым детищем Петра — Летним садом. Я обрадовался, когда вы назвали именно это место!

— Сама не знаю почему, закрыла глаза и…как будто услышала внутри… Да, Неву без мостов представить трудно, — согласилась Ника.

— Я Троицкий люблю больше всех.

— Почему?

— Не знаю, может, тоже слышу внутри, — Виктор обернулся и ещё раз взглянул на панораму противоположного берега, — А еще… если пойти и встать над Невой, то с моста в обе стороны открывается Время Города. Старое и Новое… если лицом к Марсову полю на середине моста, то по правую руку у вас окажется Петропавловская крепость, стрелка Васильевского, а по левую — Аврора, Площадь Ленина, вся панорама арсенальной набережной с современными зданиями, как будто мост разделил историю надвое. Он кстати самый протяженный, почти 600 метров, если мне не изменяет память, как застрянешь на нём в пробке в час пик, так и сидишь целый час в машине и любуешься Невой.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— А за мостом что?

— Троицкий перекинут к первой площади города. Она и Петровская набережная — самые старые части Петербурга. Когда город только начинался, время военное было, поднимали земляные валы Петропавловской крепости, а под прикрытием цитадели выросло и поселение. Теперь от него ничего не осталось, кроме названия площади, но триста лет тому назад тут был первый порт, административный центр, коллегии, типография, аустерия, как на новый лад именовали трактир. Была и церковь — тоже Троицкая, почему так названа — не знаю, но вероятно это связано со Святой Троицей. А по берегу дома новых вельмож — Меньшикова, Зотова, Шафирова. Ни один из домов не уцелел, но чудом сохранился первый дом Петра. Вот там, на Берёзовом острове, между мостом и Авророй, видите, небольшой каменный домик — это футляр в нём спрятан бревенчатый, срубленный солдатами за три дня дом царя. Там он и поселился, после того, как заложил крепость. В доме музей. Если будет время — можно сходить взглянуть на семейный быт Петра Первого.

— Столько всего хочется увидеть! А ведь целый день на игру уйдёт, — сказала Вероника.

— Но игра тоже дело интересное, разве нет?

— Да, очень! Я так ждала её, готовилась, мы почти полгода переписывались с друзьями, а потом я ещё уговаривала папу целый месяц, чтобы он меня отпустил, и ребята меня ждали, представляете! Они не стали играть без меня, всё должно было состояться летом, ещё на каникулах, а сейчас все все учатся, потому и у меня так мало времени. Летом я могла бы хоть месяц жить у Тани.

— Она такая славная, — сказал Виктор.

— Да, она мне как сестра.

— А родных сестёр и братьев нет?

— Нет. Я одна.

— Это не легко — быть единственным ребёнком в семье, — сочувственно улыбнулся Виктор, — но папу вашего можно понять — я бы ни за что вас не пустил.

— Я бы всё равно поехала, потихоньку…

— Да неужели? Сбежали бы из дома?

— Определённо. Я же не могла подвести ребят. Дома мне казалось, что игра — важнее всего, когда я собиралась, думала, что это так, а теперь увидела город и поняла, что есть нечто, ещё более важное… я затрудняюсь сказать… конечно город и… я в нём. Это как будто сделать шаг, как вы говорите, в другое время.

Она прижала руки к груди, смиряя восторг. А он рвался наружу, сиял в удивленных, широко распахнутых глазах, укрывался в смущенной улыбке, готов был пролиться слезами.

Виктор понял о чём она. Это пришло ощущение восторженной свободы в большом городе. Девочка повзрослела, но ей не надо было сейчас знать об этом, да и узнать она должны была не от кого-то — от самой себя. И рядом с тем, кто ее любит, а не с ним, Виктором Вяземским, случайным попутчиком.