Других афганских фотографий с Сашкой не было. Да их и вообще в его архиве осталось немного.

Потом всё завертелось и вовсе с какой-то неимоверной скоростью. Григория подловили на какой-то журналистской крамоле, и вылетел он с волчьим билетом не только из Афгана, но и из «Красной звезды». О Сашке не было никаких известий года три, но потом они неожиданно встретились дома, в Брянске. Григорий к тому времени уже работал в местной газете и звёзд с небес не хватал. Что-то перегорело в нём, и не хотелось никому доказывать никакой правды о войне. К чему, спрашивается, копья ломать, если даже на гражданке каждое твоё слово тридцать три раза перекручивает дотошный газетный цензор? Сашка же, оказывается, разбился при посадке в каком-то горном афганском ущелье, потерял глаз и сильно обгорел. После года лечения во всевозможных госпиталях и санаториях был комиссован на гражданку. Ко всем неприятностям, жена его бросила – кому, спрашивается, нужен инвалид с крохотной пенсией и без всяких перспектив как-то преуспеть в этой непростой и постоянно дорожающей жизни?

Трудно назвать дружбой взаимоотношения Григория и Сашки на гражданке. Характер бывшего бравого лётчика испортился окончательно: он и в трезвом состоянии был нелюдим и груб, заводился с пол-оборота и гнал от себя всех, даже Григория. Правда, потом извинялся, но ненадолго – до следующего раза…

Потом Григорий уехал в Израиль и почти двадцать лет не был в России. Первое время сильно тосковал, часто звонил оставшимся знакомым, но не жаловался, отлично понимая, что никто ему помочь не сможет, а излишняя и, скорее всего, неискренняя жалость унизительна. Плакать и признаваться в собственных неудачах – последнее дело…

Григорий вздохнул и захлопнул крышку планшета. Самолёт заходил на посадку в Шереметьево, и сквозь мутное стекло иллюминатора были видны посадочное поле с мокрыми канавками от самолётных протекторов на снегу, и крупные сырые снежинки, проплывающие в свете аэродромных прожекторов.

Выйдя из терминала на улицу, Григорий глубоко вдохнул воздух, слегка попахивающий автомобильными выхлопами, и огляделся по сторонам. Утро ещё проклёвывалось скупыми розовыми отблесками за крышами зданий, но и ночи уже не было – всюду суетились люди, кто-то усаживался в такси, укладывал вещи в багажник, кто-то закуривал первую утреннюю сигарету.

Поезд на Брянск отходил в полночь, поэтому у Григория был весь день. Это и хорошо – ему очень хотелось побродить по Москве, сравнить её с той, студенческой, двадцатилетней давности.

– На Калининский, – коротко бросил он таксисту, и они быстро покатили от светящегося беспокойного аэропорта по полутёмному шоссе к далёким огням многоэтажек, молодой порослью быстро заполнявших любые расстояния от московских окраин до самых отдалённых новостроек.

– Из командировки или в гости? – спросил его тощий таксист в мягкой вязаной шапочке. – Смотрю, с каким вы интересом по сторонам поглядываете. Давно в Москве не были?

– Давно, – вступать в разговор с ним Григорию не хотелось, и весь остаток дороги они проехали молча.

Вышел он у библиотеки Ленина. Немного постоял у широких ступенек, прикурил сигарету, перекинул сумку через плечо и медленно пошёл к перекрёстку.

– Стой, приятель, – раздался за спиной незнакомый голос.

Григорий обернулся и увидел двух молоденьких полицейских, направляющихся к нему.

– Предъявляем документики, – потребовал тот, что постарше, – и быстренько.

– В чём дело? – удивился Григорий. – Я что-то нарушил?

– Тебе потом объяснят. А сейчас документики! – Полицейский нетерпеливо протянул руку в чёрной нитяной перчатке. – А то много вас тут!

– Кого – нас? – Григорий пристально посмотрел ему в лицо, но послушно полез в карман за паспортом.

Реакция полицейского была неожиданной: он отскочил в сторону и потянулся к кобуре за пистолетом:

– Ну-ка, медленно руки вверх, а то без предупреждения открываю огонь!

– В чём дело?! Вы в своём уме? – удивился Григорий ещё больше.

– А вот про ум, кацо, лучше не надо! – огрызнулся второй, и тут же в его руках оказались наручники. – Оскорбление при исполнении…

– Да вы что, ребята?! Я только час назад прилетел в Москву…

– Откуда? С Кавказа, небось? – перебил его первый полицейский и скомандовал второму: – Надевай на него наручники и – в отделение. Там разберёмся, кто такой, откуда прилетел и с какой целью.

Григорий и опомниться не успел, как наручники защёлкнулись, больно защемив кожу на запястье. А первый, который вытаскивал пистолет, уже вызывал по рации подмогу. Григорий беспомощно огляделся вокруг, но никого поблизости не было. Какая-то старушка шла по перекрёстку, но увидела его с полицейскими и поскорее развернулась обратно.

– Ребята, это какое-то недоразумение, – быстро заговорил он, – я действительно только что прилетел из Израиля, и мне нужно на вечерний поезд до Брянска. У меня все документы в порядке – не знаю, что вам померещилось.

– Вот приедем в отделение, там и разберёмся, зачем ты приехал и что у тебя в кармане!

И тут Григорий взорвался:

– Да хватит, в конце концов, мне тыкать! Вы не имеете право задерживать меня только потому, что вам что-то померещилось! Отпустите меня сейчас же!

Парни переглянулись, и тот, который с пистолетом, угрожающе проговорил:

– Товарищ не хочет ожидать машину спокойно. Может его поучить… спокойствию?

И тут же в руках у него появилась дубинка.

– Всё, ладно! – не на шутку струхнул Григорий. – Поехали в отделение, там разберёмся. Но я гарантирую, что ваше самоуправство без последствий не останется!

– Опять хамит! – усмехнулся второй полицейский и замахнулся дубинкой.

Хорошо, что в снежном мареве Калининского проспекта показались огоньки полицейского пикапа. Через минуту он подъехал, и Григория грубо затолкали внутрь.

Пузатый сержант-водитель подозрительно оглядел Григория и кивнул коллегам:

– Что-то не похож на бомжа. Вещи у него какие-нибудь были с собой?

– Никаких! – ответил один из полицейских и ногой отодвинул в сторону сумку, снятую с Григория.

– Там у меня планшет и деньги! Что вы делаете?! – закричал Григорий, но его не слушали.

– Ну, нет вещей так нет, – вздохнул сержант и погрозил пальцем старшему. – Но учтите, всё делим поровну – проверю! А то я вас знаю, скрысятничаете и глазом не моргнёте! Он там что-то про деньги вякнул…

– Ты у него сам в карманах поройся! Может, чего и накопаешь…

Сидеть в промёрзшем и заплёванном воронке было неудобно, да ещё с закованными руками. Хоть дорога была недолгой, но Григорий промёрз основательно, и когда его привели в отделение полиции, где было душно и сыро, долго не мог отогреться и всё время зябко поводил плечами в своей не по-зимнему лёгкой израильской куртке.

Его усадили на стул перед столом, за которым какой-то капитан средних лет что-то сосредоточенно писал на листе бумаги и не обращал никакого внимания на окружающих. Привезший его сержант ни слова не говоря удалился, и в кабинете они с капитаном остались одни. Наконец, Григорий не выдержал и кашлянул.

– Торопишься куда-то? – не отрываясь от бумаги, спросил капитан.

– Хочу узнать, по какой причине меня задержали, – Григорий вытянул вперёд руки, – да ещё надели наручники, как преступнику.

– А ты не преступник? Значит, мы тут злыдни, а ты мягкий и пушистый?

– Во-первых, не ты, а вы, а во-вторых…

– Секундочку-секундочку, – капитан впервые оторвался от своих бумаг и с любопытством глянул на Григория, – значит, вы, уважаемый, требуете, чтобы к вам обращались вежливо, а сами… сами отказались предъявить документы, когда наши сотрудники у вас их попросили, потом и вовсе набросились на них с кулаками. Это нормально? У нас без причины не задерживают…

– Какие-то вы глупости говорите! – Григорий затряс головой от возмущения. – Ваши сотрудники не позволили мне даже достать документы из кармана!

– И вы хотите сказать, что они у вас есть и до сих пор находятся в кармане?