Прежде чем ответить Ротенгоф вздохнул, посмотрел вниз и поджал губы, а затем, не поднимая глаз и уводя их куда-то в сторону, с сожалением произнес:

– Мне кажется, это я виноват во всем… в этих её мыслях… Корнелий, я думаю вам известно о моей работе…

– Конечно, господин Ротенгоф, около трехсот спутников вашей компании кружат вокруг орбиты Земли, а ваши пилотируемые космические корабли нового поколения летают дальше Луны! ― восторженно поделился Корнелий своими знаниями о кампании «Ротенгоф корпорейшн».

– Верно, чуть дальше Луны… ― с горечью произнес Эдуард, но, отбросив печальные раздумья о недостигнутых целях, продолжил, ― вы понимаете, Корнелий, я был бы плохим отцом, если бы не познакомил свою дочь с космосом…

– Вы правы, господин Ротенгоф, ― мягко произнес Корнелий, ― вы сделали все верно. Это уже особенности психики Розы. На месте её бредовых идей мог бы быть не космос, а что-нибудь другое, например, за последние пять лет развелось так много ипохондриков среди молодежи! Каждый десятый убежден, что болен какой-нибудь неизлечимой болезнью! Анализы ничего не подтверждают, а они все требуют и требуют дальнейших поисков! В лучшем случае таких «больных» присылают ко мне, а в худшем высасывают из них деньги за ненужные лекарства и прочее…

Вдруг совсем близко прогремела гроза, и молния сверкнула своей опасной вспышкой в окне полутемного кабинета Стурлссона. Корнелий вздрогнул и вскрикнул одним вздохом.

– Боитесь грозы, доктор? ― как-то таинственно поинтересовался господин Ротенгоф, спокойно откинувшись на кресло, будто это была не гроза, а телефонный звонок.

– А вы?

– Знаю, что надо бы, гроза такая опасная, но меня всегда почему-то наоборот тянет на улицу, ― Эдуард посмотрел в окно, мечтательно выходя мыслями из кабинета Корнелия.

– А Роза боится грозы?

– В нашей семье только Лидия верещит под звуки грома, а мы с Розой обычно над ней смеемся, ― мужчина усмехнулся, вспомнив давние и примечательные моменты из жизни.

– Как у вас отношения с женой? Сколько лет вы с Лидией состоите в браке?

Улыбка тут же спала с лица Эдуарда, и его брови снова сошлись в напряженной угрюмости, ― Двадцать лет. Мы были так молоды, когда я сделал ей предложение…

«О чем я думал?» ― с сожалением попытался дать оценку Ротенгоф решениям своей юности.

– О, у вас сейчас непростой период в жизни: ответственная работа, взрослая дочь, стареющая жена…

Теперь вздрогнул Эдуард, но сейчас же унял свои телодвижения. Он сжал челюсти, приготовившись к «опасному» вопросу от доктора Стурлссона.

– Кризис среднего возраста, я имею в виду, ― Корнелий раскинул руками, делая вид, что пропустил мимо эту вспышку страха, внезапно прокатившуюся по телу мужчины.

Напряженные плечи Эдуарда упали вниз, он несколько раз неравномерно поморгал и снова расслабился.

– Что, доктор, разве я похож на человека, который не добился своих целей? ― мужчина ухмыльнулся, подперев губы согнутым указательным пальцем, но в его глазах мелькнула печаль.

– Вы один из самых успешных ученых и предпринимателей этого десятилетия, но счастливы ли вы? ― Корнелий опёрся локтями на стол, внимательно вглядываясь в лицо сидящего перед ним Эдуарда. За мгновение на его лице пробежало несколько разных эмоций, от тоскливой улыбки до обиженно поджатых губ. Мужчина хотел что-то сказать, но остановил себя. Ротенгоф сидел с приоткрытым ртом начатой фразы до тех пор, пока не согнал с лица лишние эмоции.

– Честно сказать, отношения с женой оставляют желать лучшего… ― равнодушно произнес он, ― но мы здесь, вроде как, говорим о моей дочери?

– Всё верно, господин Ротенгоф, но ваши взаимоотношения оказывают непосредственное влияние на становление характера Розы. Обстановка в семье ― это очень важный аспект взросления ребенка. Родители ― это агенты первичной социализации…

– Доктор, вы слышите? ― Эдуард прервал нравоучительную речь Корнелия, который, наверняка, хотел сказать ещё не менее пяти предложений по поводу влияния семьи на ещё не сформировавшуюся личность.

– …Э, дождь? Гром? ― непонимающе спросил Стурлссон.

– Нет, не это… Розу не слышно. Двадцать минут назад ещё гремела керамическая посуда, и скрипели половицы, но теперь тишина… ― отец девушки настороженно посмотрел на двери.

– Не понимаю о чём вы, ― Корнелий нахмурился и подтянул очки к носу, ― я и двадцать минут назад ничего не слышал.

Доктор намеревался продолжить свой опрос, но Эдуард вскочил с кресла и помчался двери, что-то гневно бормоча себе под нос.

Эдуард бормотал, что Корнелий излишне глуховат, но тот, разумеется, не расслышал, а лишь привстал за столом от неожиданных движений мужчины.

Ротенгоф выбежал из кабинета и в одно мгновение свернул на кухню.

Окно было распахнуто настежь, измоченные дождем занавески жалко трепыхались от неистовых порывов ветра, небольшой табурет был пододвинут к подоконнику, на нем неумолимо ширились лужи, наплаканные злыми облаками. На столе стояла пустая кружка, каждая из трех пачек печенья разных сортов пустовала наполовину, крошки, сносимые сквозняком, балансировали на краю стола. Розы не было.

Сквозняк пробежался и по коже Эдуарда, поглощая его тело своими зыбкими тревожными объятьями. Мужчина растерянно запустил руки в волосы, его глаза бегали по углам.

В это время на кухню подоспел Корнелий, который заподозрил, что что-то всё же произошло.

– Боже, мой! ― воскликнул Стурлссон, прикрыв рот рукой.

Он хотел добавить «Мои занавески», но вовремя удержал этот эмоциональный порыв, посчитав неуместным в данной ситуации беспокоиться о занавесках.

– Куда она могла исчезнуть? ― Корнелий то ли спросил у Эдуарда, то ли размышлял вслух.

У него было лишь одно предположение, что у Розы случился очередной приступ психоза и она могла отправиться туда, куда позовут её голоса.

– В какой стороне у вас лес? ― Ротенгоф обратил к доктору сжимаемый беспокойством мрачный взгляд.

– Что? Лес? Лес там, ― не слишком быстро сообразив, Корнелий все же указал рукой прямо по направлению открытого окна.

Не успел он поинтересоваться у Эдуарда, почему тот спросил именно про лес, как мужчина уже летел через подоконник.

– Господин Ротенгоф, куда вы! Гроза прямо над нами! ― доктор испуганно сиганул к окну, срывающимся голосом крича Эдуарду в след.

– Я намерен найти свою дочь, доктор Стурлссон! ― заглушая раскаты грома, ответил мужчина Корнелию и скрылся за калиткой.

«Господи, что же творится! Что же творится!» ―оставшийся один у распахнутого окна Стурлссон нерешительно переминался с ноги на ногу. На нем был любимый свитер с вязкой «косичка» и замшевые ботинки, он боялся грозы и ненавидел ходить под дождем, но любопытство и боязнь за господина Ротенгофа и его дочь подогревали желание отправиться следом, даже не беря с собой зонтик.

Корнелий сделал ещё несколько вздохов для смелости и подбежал к окну, но тут же передумал, потому что, если бы он в силу своей возрастной неуклюжести застрял в окне, воодушевление продолжить это приключение так и осталось бы в пределах его дома. Поэтому доктор Стурлссон стремительно, но более осторожно вышел через дверь, отправившись за господином Ротенгофом.

Покинув участок, доктор заприметил молниеносно удаляющуюся белую рубашку Эдуарда. Она почти полностью намокла и готова была в мгновение разойтись от яростных движений сильных рук, разрезающих порывы воздуха на пути мужчины.

– Господииин Ротенгооооф! Подождите!!!! ― задыхаясь и вопя изо всей силы, нёсся Корнелий по лужам и мокрой траве.

На четвертую попытку позвать без оглядки бегущего спринтом Эдуарда, тот наконец оглянулся и увидел размахивающего руками во все стороны доктора. Ротенгоф чуть улыбнулся не бросившему его в беде доктору и немного замедлил свой скоростной шаг.

Терзаемый одышкой Стурлссон вскоре настиг Эдуарда. Не давая доктору расслабиться, Ротенгоф с прежней силой продолжил забрызгивать грязью свой дорогой костюм.

Прямо над головой зловеще прогремел голос грозы. Корнелий вздрогнул и побежал, неминуемо отставая от своего спутника.