Девушка кивнула.

– Хорошо, возьмите, ― доктор Линдхнет скрутила две беруши в трубочки и протянула их Розе. Та засунула их в уши и, с осторожностью оглядевшись, заняла соответствующую позицию на выдвигающемся ложе томографа, как ей объясняла женщина. Эдуард неуверенно мялся рядом, с интересом и тревогой наблюдая за действиями врача, которая пристегивала его дочь ремнями и надевала ей на голову подозрительный щит с отверстиями для фиксации.

– Я могу постоять тут во время процедуры? ― наконец спросил он.

– Если на вас нет металлических предметов, – Линдхнет покосилась на мужчину.

– Хорошо, тогда я выложу их в коридоре, – Эдуард поспешно удалился, и, быстро избавившись от всего металлического и, с некоторым сомнением стянув с себя ремень, вернулся обратно.

Тем временем Линдхнет уже воткнула Розе в вену катетер, чтобы вводить контрастное вещество, в другую руку дала сигнальную грушу, чтобы в случае необходимости позвать врачей.

– Процедура будет длиться сорок минут, и наденьте наушники, ― сказала врач господину Ротенгофу и, нажав на кнопку, отправила обездвиженное тело Розы в зловещий светящийся туннель. Эдуард нервно сжал челюсти, он был единственным в этой комнате, кто боялся замкнутых пространств. И хотя туда отправляли вовсе не его, мужчина нервничал сильнее самой пациентки.

Неужели у Розы, его юной прекрасной девочки, может быть опухоль мозга? Всеми своими пропитанными золотом костями он ощущал полную беспомощность перед лицом болезни. Ничто не спасёт от смерти. Деньги лишь способны продлить человеку тягостное созерцание неминуемо исчезающего из восприятия мира, но не спасти его навсегда. Эдуард, как и все богачи со своими несметными накоплениями, думал о смерти. Сколько бы он ни имел сейчас, сколько бы он ни заработал, какого величия ни достиг, однажды он потеряет всё. Но больнее всего ему было терять его Розу. Эдуард был готов отдать все деньги мира, чтобы не потерять её никогда. Но хрупкая жизнь и уязвимое сознание дочери вот-вот посыплются песчинками сквозь его ладони в отсутствующее продолжение жизни.

Эдуард подтянул сползающие без ремня штаны и положил трясущуюся ладонь чуть выше колена Розы, которое было границей её погружения в узкое пространство томографа. Эдуарду, не слишком щедрому на проявления своих чувств тактильным образом, это показалось в данной ситуации уместным. Девушка вздрогнула от тепла его руки, и аккуратно, чтобы не задеть катетер, положила свою холодную ладонь сверху. В это мгновение аппарат заработал и напугал обоих жуткими звуками. Роза вздрогнула и сжала руку отца.

Ритмичные гудяще-стучащие стоны томографа нагнетали глубинный ужас. Иногда они затихали, но только лишь чтобы смениться на ещё более зловещий монотонный грохот, который окутывал собой не только лежащую в недрах аппарата пациентку, но и весь кабинет. Представляющие собой звуковое сопровождение процедуры сигналы тревоги, скрип двери, тиканье часов и музицирование шамана на варгане поочередно сменяли друг друга. Роза, видимо, привыкла к этому звуковому неистовству и разжала руку Эдуарда, на коже которой остались вмятины от ногтей. Но мужчина не пошевелился, словно его рука была регистратором психологического состояния посетителя тоннеля, и он боялся нарушить связь с ним.

Вскоре адская трескотня прекратилась и в кабинет молча вошла Линдхнет. Эдуард облегченно вздохнул, подумав, что экзекуция его дочери окончена, но не тут то было. Не вынимая Розу из томографа, врач ввела ей в вену через трубку катетера контрастное вещество.

– Как ты себя чувствуешь, Роза? ― спросила она, заглядывая в туннель.

Роза что-то тихо, но утвердительно промычала. Линдхнет хотела поинтересоваться состоянием рядом стоящей бледной тени в костюме, но по застывшему напряжению лица мужчины она безмолвно выяснила ответ и удалилась из кабинета, снова оставив Эдуарда и его дочь наедине с магнитными полями и душераздирающим грохотом.

Он стоял неподвижно в бесконечном забвении. Всё вокруг оставалось неизменным, кроме стучащих стенаний аппарата. Но неожиданно тело Розы начало шевелиться. Эдуард резко перевел взгляд из задумчивой пустоты стены на её черные леггинсы, и в первое мгновение ему показалось, будто не сама Роза является инициатором этих движений, но её кожа, органы, части тела медленно стали стремится по направлению туннеля, и чем ближе к нему, тем явнее прослеживалось движение.

«Этот абсурд!» ― первое, что пришло на ум мужчины, когда он увидел происходящее.

Но решив, что это иллюзия, подкинутая невпопад его нервной системой, Эдуард зажмурил глаза для прояснения зрения и ума, но в эту секунду нога Розы дернулась с такой силой, что если бы она была не пристегнута ремнями, то наверняка ударила бы моргающего Эдуарда в лицо.

– Господи, Роза, что с тобой? Что случилось? ― мужчина вздрогнул и бросился к дочери.

Но Роза не издавала ни звука. Она лишь всем телом заерзала на столе, пытаясь просунуть руки внутрь трубы. Сжав один раз сигнальную грушу, она выпустила её из руки, а другую с катетером, нещадно сгибала, словно не чувствуя иглы, которая раздирала ей вену изнутри. Кровь полилась на одежду и на пол, но Роза не успокоилась. Словно обезумевшая она затряслась всем телом, но всё же просунула руки под томограф.

Обрызганный её кровью, Эдуард в ужасе метался, пытаясь заглянуть внутрь аппарата, чтобы понять, что за чертовщина творится с его дочерью, зовя на помощь врача:

– Скорее! Скорее! Ей плохо! Выключите аппарат, выключите!

Томограф затих, и в кабинет вбежала перепуганная Линдхнет. Она оттащила Эдуарда от дочери, заглянула внутрь трубы и нажала на кнопку. Стол с Розой неспешно выкатился на свет. К тому времени, когда показалось лицо несчастной пациентки, она уже более-менее успокоилась, однако сквозь фиксирующую панель всё ещё просматривался испуганный взгляд. Девушка задыхалась, будто только что пробежала километр на время.

– Что случилось, Роза? ― врач торопливо сняла панель, давая лежащей больше кислорода.

Когда она поняла, что самое страшное позади, то принялась её успокаивать:

– Всё хорошо, Роза, процедура закончена, всё в порядке, ― а затем обратилась к Эдуарду, ― господин Ротенгоф, у неё ранее бывали приступы клаустрофобии? Панические атаки?

– Нет, никогда не замечали, ― растерянно ответил мужчина, ― она даже, можно сказать, любила всякие замкнутые темные пространства.

– Там как в космосе…― до Эдуарда и Линдхнет донесся еле слышный шепот. Они посмотрели на Розу.

Девушка спокойно лежала на выдвижном столе, уставившись в потолок, будто ничего и не произошло, не заметив, как из вены выскользнул катетер и упал на пол.

Врач охнула и бросилась скорее обрабатывать рану. Линдхнет тщательно вытерла кровь с руки девушки, оставшись в совершенном неразумении, как венозное кровотечение могло так просто остановиться. Она ещё немного потерла проспиртованной салфеткой, так и не найдя входное отверстие иглы на коже.

– Ничего не понимаю, – процедила Линдхнет сквозь зубы, скорее себе под нос, чем обращаясь к Эдуарду.

– Что с тобой произошло, Роза? ― мужчина оперся кулаками на стол и, внушительно нависая над дочерью, с серьезностью заглянул в её отстраненный взгляд.

– Больше не води меня на томографию, ― спокойно ответила она, внимательно вглядываясь в глаза отца.

– Конечно, нет, ― он утешительно кивнул, ― всё позади.

Эдуард мельком осмотрел тело дочери, чтобы успокоить подсознание, и заметил: все ногти на руках сломаны.

– Что такое? ― он указал Розе на них.

– Я пыталась выбраться, ― она вздохнула.

– Ох, Роза, ― Эдуард собрал брови в гору страдания на лбу и отошел, давая ей возможность встать.

Линдхнет помогла ей вместе с её отцом медленно подняться.

– Роза, сейчас у тебя всё нормально? ― врач внимательно посмотрела на девушку.

Та кивнула.

– Ты знаешь, что с тобой произошло?

Роза мотнула головой, не поднимая глаз на Линдхнет.

– Ладно, посидите пока с отцом в коридоре, мы быстро проведем диагностику, может с аппаратом что-то случилось, если нужна будет помощь, незамедлительно обращайтесь, ― сказала врач и удалилась за стекло.