– Фрау Ротенгоф, рад встрече! Как ваше самочувствие?

– Я думала выяснять это ― ваша работа, ― сказала девушка и прошла мимо него.

Эдуард стоял около свежевскопанных грядок и осматривал владения Стурлссона:

– Недурственный участок, ― заключил он, бросая недоверчивый взгляд на облезлую сетку-рабицу, ― вы деньги зря не тратите, Корнелий. Вам бы только забор сменить…

– Конечно, но не все сразу, ― Корнелий подбежал к дому и открыл двери перед гостями.

– Разумеется. Я думаю, вы сможете обустроить это место должным образом, ― Ротенгоф интеллигентно улыбнулся и вошел внутрь, пропустив вперед дочь.

– Роза, мне необходимо будет поговорить с твоим отцом наедине, ― Корнелий обратился к девушке, ― это не займет много времени, пока могу предложить чаю.

– Ну, только если у вас есть печенье, ― Роза перестала увлеченно разглядывать и трогать вещи Корнелия, висящие в гостиной, и обратила на него внимание.

К счастью, у доктора Стурлссона оказалось в доме печенье. И даже несколько разных видов.

Он проводил девушку на кухню, заварил чай и поставил перед ней все свои запасы, а затем удалился в свой кабинет вместе с её отцом, прихватив свою записную книгу.

Эдуард вошел, но неуместно мялся у входа, не зная, куда себя деть. Он немного нервничал. Хотя нет, он себя обманывал. Эдуард был в ужасе. Ему казалось, что на подмышках его рубашки вот-вот выползут подлые потные пятна предательства его эмоций. Он сделал лицо сердитости и безразличия, которым всегда скрывал переживания. Это немного помогло ему собраться, однако до кресла перед столом Корнелия он добрался не слишком изящно.

– Вы в порядке? – уже устроившись напротив, Корнелий взглянул на него поверх очков с подозрением.

– …Э-э, Да…да – Ротенгоф закивал головой и нарочито расслаблено закинул ногу на ногу, но в полёте носок туфли задел мусорное ведро под столом Корнелия.

– Ох, Господи, извините! – мужчина вплеснул руками и хотел броситься приводить все в порядок, как напортачивший школьник.

– Господин Ротенгоф, ну что вы! Глупости! Я потом сам все приберу, не переживайте! – остановил его действия доктор Стурлссон.

Эдуард вздохнул, распрямился, пригладил на себе рубашку с галстуком и, снова взяв под контроль ум и тело, спокойно спросил:

– Что вы хотели спросить, доктор Стурлссон?

– Ну для начала, как таблеточки? Они, конечно, накопительного действия, но седативный эффект должен быть заметен с первого приема.

– Вы знаете, доктор Стурлссон, я не заметил ничего особенного. Роза никогда не была какой-то тревожной или слишком активной, не думаю, что ей вообще нужен этот эффект…

– Он необходим для того, чтобы у неё не случилось очередного приступа психоза, – пояснил Ротенгофу Корнелий и заглянул в свои записи, – вы ведь не были с ней тогда во время приступа?

Глаза Эдуарда скользнули вниз и влево, задержавшись там. Он успокоился и погрустнел. Наконец после непродолжительной паузы он произнес:

– Я был лишь после… Но она была нормальная, она все понимала, доктор Стурлссон… ― Ротенгоф опустил голову в раздумье, ― я не знаю, можно ли верить всем этим девушкам, которые видели…

– Ну, с этим мы разберемся, не беспокойтесь, господин Ротенгоф! ― Корнелий располагающе улыбнулся и снова опустил глаза в записи, ― Как Роза реагирует на окружающий мир чаще всего? Бывает, что она плачет или смеется? Может, сильно взволнована?

– Нет, никогда не видел слез у неё на глазах, даже в детстве, ― отец Розы нахмурился, очевидно, задумавшись, что это странно, ― она никогда не хохочет, только если ехидно усмехается. Кажется, будто мир вокруг ей безразличен. А если она и взволнована, то только по какому-то неведомому другим поводу.

– Очень хорошо, ― кивнул Стурлссон, и записал на свою страницу под названием «Р. Ротенгоф» «снижение аффекта», ― так, продолжим: как у неё обстоят дела с семьей? Со сверстниками? Я заметил, она не слишком общительная, и я даже сказал бы, скрытная…

– Да, можно сказать, скрытность ― это одна из доминирующих черт её характера, но разве это плохо, доктор Стурлссон? Я думаю, в наше время, чем меньше ты о себе, рассказываешь, тем меньше эту информацию могут использовать против тебя.

– Хм, вы правы, господин Ротенгоф, но в её возрасте молодые люди обычно стремятся поделиться с миром своими переживаниями, заявить о себе в социуме. Она ведь учится в университете, неужели у неё нет друзей, мальчиков?

– Корнелий, я её отец, а не подружка, она не делится со мной такими вещами, ― Эдуард прищурил глаза, а затем печально вздохнул, ― последний год, мы очень отдалились друг от друга… Из-за работы я должен был жить некоторое время в Берне…Мне очень жаль, но я ничего не знаю об её университетских приятелях. В разговорах она никогда никого не упоминала.

– Ничего страшного, Эдуард, у вас ещё есть время узнать получше свою дочь! ― Корнелий записал «скрытность», и снова с улыбкой взглянул на поникшего мужчину, ― а в детстве у неё были друзья?

– Нет, ― однозначно ответил Эдуард, ― она всегда была сама по себе, ей будто в голову не приходило играть с другими детьми, да и они как-то сторонились её. Роза всегда сама находила, чем себя занять. Лидия уговаривала её с кем-нибудь подружиться, но её слова никак не повлияли на нашу дочь. Роза больше любила складывать пазлы, разгадывать судоку и считать примеры. Задачи она, конечно, тоже любила, но примеры она находила более отвлеченными от жизни.

– Роза учится в университете на факультете математики и естественных наук. Какие предметы её интересуют больше всего?

– Астрономия, астрофизика, астробиология…

– Понятное дело. А как у неё с успеваемостью?

– Знаете, доктор Стурлссон, когда Роза только пошла в школу, мы думали с Лидией, что она станет каким-нибудь вундеркиндом! ― Эдуард усмехнулся с простодушной улыбкой, ― но потом, я не знаю, она будто быстро поняла, что к чему. Что отличников все время отправляют на олимпиады, всякие конкурсы, просят списать, ну вы понимаете… А Роза просто хотела, чтобы её оставили в покое. Она хоть и решала на отлично, но только то, что требовалось, никогда не зазнавалась и не отвечала, пока не спросят…

Эдуард замолк, анализируя сведения из прошлого. Корнелий с интересом ждал продолжения.

– Мне кажется, что учеба Розу не интересовала. Она и не доставляла ей особых хлопот, но и воодушевления не приносила. Моя дочь говорила, что в школе, ей дают не то, что она хочет знать.

– А что её на самом деле интересовало?

– Космос.

Не дав Корнелию произнести последние звуки его вопроса, Эдуард выдохнул это слово, как последнее дуновение ночного воздуха в форточку перед рассветом. Стурлссон замер, словно ощущая на себе ледяной вакуум названного объекта. Бескрайним взглядом пустых глаз Ротенгоф посмотрел в окно, совсем как его дочь на приеме у Корнелия. Врач заприметил эту особенность.

– В изучении космоса можно найти все ответы, которые волнуют человека, вам так не кажется, доктор? ― Эдуард чуть прищурил глаза и вдохновлённый мыслью взглянул на Стурлссона, который хотел что-то возразить, но, не дав ему возможности, продолжил, ― все исчезнет в беспросветной бесконечности, и люди, и планеты, и звезды, и черные дыры, и даже фотоны света… В какое пространство это все денется, и в пространство ли? Уж если мироздание и подчиняется единым законам и имеет свое начало, то искать его стоит в небесной вышине, ― произнес мужчина и задумчиво поднял глаза наверх, ― сколько вопросов без ответа… Мы даже не знаем, где находимся, Корнелий! Планета Земля, Солнечная система, суперсистема Альциона, созвездие Плеяд, рукав Ориона, Галактика Млечный Путь, Местная группа галактик, Сверхскопление Девы, Галактическая нить Ланиакейя, Стена Рыбы-Кита, Вселенная? А что дальше, доктор?

Корнелий лишь пошлёпал губами после тирады космических объектов Эдуарда и решил не исключать пока «генетический фактор» в истории болезни Розы.

– Вы часто общаетесь со своей дочерью на подобные темы? ― Стурлссон отложил ручку и подпер подбородок пальцами.