– Юра, – сказала Рита, внезапно обернувшись к Суздалеву, – открой меня.

– А?! – лейтенант споткнулся на ровном месте.

Он повернул её к себе и обомлел. От прежней острой на язык и находчивой Риты не осталось и следа. В ней что – то переменилось, лицо светилось любовью, покорно опущенные руки, просящий голос… У него похолодело в животе – такое случается не каждый день, пожалуй, раз в жизни.

– Я бы поел чего – нибудь, – едва не задыхаясь, произнес Суздалев. – В баках – ноль.

Рита шумно выдохнула.

– Петрович не кормит?

– Почему же? Дед наукой занят, а я только с полетов.

– Ладно, голодающий, – рассмеялась Рита, – пошли

ко мне – накормлю. Как у вас говорят. Под самую горловину?

– Да, – облегченно выдохнул лейтенант.

Уже занималась заря, когда он вернулся.

– И тудыть твою в кочерыжку! – горестно сказал дед Афанасий. – И где ж тебя черти носят? Полёты ж у тебя… Что ты со мной делаешь, а не приведи Господь что, а?.. Как малое дитя, ей – богу!

– Дедуля, – изумился Суздалев, – да что с тобой?!

– Да ничо! Выдрать бы тебя ремнем, неслуха

– Ремни у нас в большом количестве, – рассмеялся лейтенант. – Дать?

– Хоть бы меня пожалел, – махнул рукой дед Афанасий. – Всю ночь не спавши…

Суздалев прикрыл глаза, постоял мгновение, потом обнял деда и поцеловал в щетинистую щеку.

– Хоть бы побрился, – сказал он сердито. – Бродишь, как домовой.

– А ты не лезь с целованием! – почти выкрикнул дед Афанасий, и на глазах его показались слезы. – Лезут тут, слюнявят. Есть будешь?

– Поел бы, – сказал лейтенант, – аж воет в животе…

– Дык не броди ночами, – буркнул дед Афанасий и засуетился. – Счас, я мигом.

Когда дед вернулся со сковородой, на которой ещё шипела яичница с салом, лейтенант уже крепко спал, разметавшись на кровати.

– Эх, елки – зеленые… – вздохнул дед, – видать, огулял Ритку – то… – и радостно засмеялся.

– Итак, – сказал комэск, по обыкновению хмуро оглядев офицеров, – сегодня посмотрим, как летает пешим по – летному наш новый товарищ лейтенант Суздалев. Берите макет, лейтенант, взлетаем.

«Взлетели». Комэск балериной крутился на бетонке, закладывая немыслимые пируэты. Суздалев исправно держался за комэском, повторяя все его фигуры, и, вспотевший под жарким солнцем комэск, наконец, нервно сказал:

– Садимся.

И отошёл, наблюдая, как новый лётчик строит глиссаду посадки. Безупречно. Всё по науке. Комэск развел руками:

– Чему его учить? Классика. Неплохо. Ещё бы в воздухе так, то цены вам, лейтенант, не было.

Суздалев промолчал, только в глазах мелькнули веселые бесенята и пропали. А командир эскадрильи пробурчал, не обращаясь ни к кому конкретно:

– На земле все академики, только не понять от чего все – таки самолёты бьются?..

– Пресловутая ложка меда в бочке дегтя? – товарищ майор.

– Я не в ваш адрес, лейтенант. Это в назидание всем. Есть у нас умники.

– Ну, если… – улыбнулся лейтенант, – тогды – ой, как говорит дед Афанасий.

– Отбой, – сказал комэск. – По плановой таблице полёты в пятнадцать. Пока все свободны. Послушайте, Суздалев, в училище воздушные бои проводили или только взлёт – посадка?

– Проводили, – успокоил лейтенант. – За меня не переживайте, сами – то как, не подкачаете?

Да – а–а-а?! – жутко удивился комэск. – Даже так?! Ну – ну… Во молодёжь пошла! Во кадры! Надо ли это понимать, как брошенную перчатку? Ну, держись, Суздалев, сам напросился.

Летчики сочувственно улыбались. Старший лейтенант Скворцов положил руку Суздалеву на плечо.

– Зря, Юра, командира взвел, измотает.

– А что, супер – асс?

– Лучший пилотажник в полку, да что в полку —

в дивизии.

– Значит, будет у кого поучиться.

– Это точно. Если на фотопленке хотя дым от его движка поймаешь и то удача.

– А если весь аппарат?

Скворцов искренне рассмеялся:

– Желаю успеха!

– К черту.

Лейтенант поспешил на стоянку, где возле самолёта, опутанного проводами и шлангами, колдовали механики.

– Слава, – позвал лейтенант Синдеева, – как аппарат?

– На все сто, командир.

– Сегодня мне нужно, чтобы он был на всю тысячу. Проверь фотопулемет, не дай бог что…

– Всё будет в лучшем виде, – заверил Славка. – Что – нибудь намечается?

– Комэск решил мне устроить трепку.

– Ого! Серьезный мужик. Может, не стоило нарываться так откровенно?

– Не будем обсуждать эту тему, перчатка, как сказал командир, брошена.

– Аппарат, как часики. Между нами, есть шанс?

– Потом.

– Ну, дай Бог.

Лейтенант держался, как положено: сбоку, справа и чуть выше. Комэск поглядел назад. В поле зрения был только конус воздухозаборника ведомого и неожиданно крутанул «бочку». После такого фортеля новичок, как правило, отставал и комэск милостиво давал салаге пристроиться, чтобы потом, на разборе полётов, высказать всё, что он думает об училищных инструкторах новичка.

Это было не совсем честно. Нельзя ставить знак равенства между вчерашним курсантом и признанным в дивизии пилотажником, но, хоть дешевенько, а грело самолюбие.

Он огляделся и уже собирался прибрать газ, но машина ведомого висела на прежнем месте, то, слегка уходя вверх, то малость проседая.

– Догнал? – спросил комэск, почему – то внутренне напрягаясь.

– Повторил маневр, – коротко ответили наушники.

Комэск сжал губы. Ох, что – то тут не то ох, не то… Лейтенант то вспухал на мгновение в кресле, то словно ударом его вжимало обратно. Да, комэск был классный летчик, но лейтенант всё – таки поймал тот единственный момент и нажал гашетку фотопулемета. Он не слышал стрекота кинокамеры, но знал, что в эти мгновения самолёт комэска фиксируется на пленке. Всё!

– Я ноль пятый! Задание выполнил. В условном бою, условный противник сбит.

– Что – о–о? – изумленно спросила земля, помолчала и голосом «бати» четко приказала. – Двадцать второй, ноль пятый, на точку. Курс – 270.

– Понял вас, – ответил лейтенант.

«Двадцать второй» промолчал.

Доложив, что полоса свободна, лейтенант зарулил на стоянку. Выключил двигатель, открыл фонарь кабины и, потянув черный эбонитовый шарик, снял щиток гермошлема.

– Ну, как? – Спросил Слава. – Аппарат не подвел?

– Спасибо, Слава, ему сегодня досталось.

– Ну, а как… вообще?

– Вообще? Будь это война, сейчас бы рисовал звездочку на аппарате.

– Завалил?! – ахнул Славка.

– Как немца над Кубанью, но лётчик сильный, ничего не скажу. Ладно. Отцепляй меня от этих дел.

– Таким образом, используя возможности самолета, в условном бою, условный противник был сбит. У меня всё, – сказал Суздалев и положил указку.

– Добро, садитесь. Комэск?

– Да мне и говорить‑то нечего, разве что подать рапорт о переводе в пехоту… Лейтенант Суздалев всё очень толково и грамотно изложил, а из схемы видна моя ошибка. Вот тебе и желторотик, – добавил комэск сокрушенно.

– Я бы уточнил относительно желторотика, – заметил командир полка. – Товарищи офицеры, попрошу внимания! Интересные новости, только что с телетайпа. Приказ министра обороны. За особые заслуги в деле подготовки личного состава ВВС, инструктору Центра боевой подготовки, летчику первого класса, майору Ю. В. Суздалеву, – командир сделал многозначительную паузу, – досрочно присваивается звание «подполковник».

Офицеры ошарашено притихли.

– Вот тебе и лейтенант! – ахнул кто – то в зале.

– И это ещё не всё, – поднял руку Саакян. – Приказ по армии. Подполковник Ю. В. Суздалев назначается командиром в/ч такой – то, нашего полка, стало быть. А меня, друзья мои, переводят в штаб армии. Прием – передачу дел закончить… впрочем, это уже детали. Такие вот пироги…

Офицеры минут пять молчали. Комэск то наливался краской, то кряхтел досадливо, а потом из задних рядов донеслись голоса молодежи: