– Ешь, ешь, – она пододвигала тарелку поближе к девочке. – Вот, возьми еще с пасленом… Они тебя не обижают?

– Нет, тетя Нюра, – писклявым голосом отвечала Алтынай, облизывая с пальцев вишневый сок. – Они меня боятся!

– Ну слава богу! – улыбалась тетя Нюра и гладила ее по черной головке.

Теперь Саша смотрел на эту женщину, в общем-то еще не старую, но уже совершенно седую, и вспоминал, как бы отматывая время назад.

Беда пришла в этот дом еще десять лет назад. Муж тети Нюры, дядя Степа, как звала его вся малышня за добрый нрав и высокий рост, погиб на зимней дороге. Замерз в машине.

Дети любили его своими маленькими сердцами, как любят только в таком возрасте. Он очень часто после работы сажал их в свои старенькие «Жигули» и вез купаться на Убаган. Хотя слово «сажал» вряд ли сюда подходило. Они набивались в его машину как селедки в бочку, и он на тихой скорости вез эту визжащую ораву через весь поселок к реке.

Алтынай рыдала в голос, когда его хоронили. Пацаны давились слезами втихую, размазывая их по щекам. Они впервые увидели смерть так рядом. Для них это было первое столкновение с реальной жизнью.

В тот январский день дядя Степа возвращался от родственников, с Озерного. Ему осталось 20 километров до поворота на Степной, когда налетел снежный буран. Как это часто бывает в североказахстанской степи, буран налетел внезапно и страшно. Небо мгновенно перемешалось с землей. Всё превратилось в белый ад. Дорогу в течение 10 минут замело, и дядя Степа не увидел поворота.

Машина улетела в кювет, зарылась в снег по самый капот и заглохла. Обратно вывернуть ее на дорогу у него не было никакого шанса. И хотя было всего 3 часа пополудни, трасса была пустая. Немногие машины всегда останавливались, захваченные бураном, и пережидали его, не выключая двигатели.

Дядю Степу подвела близость к дому. Ведь до Степного оставалось всего 20 километров. Когда машину откопали на следующий день, всё было кончено.

Саша до сих пор помнил, как страшно кричала тетя Нюра, когда привезли тело дяди Степы. Могилу пришлось долбить отбойными молотками. Экскаватор «Петушок» бесполезно елозил своим ковшом по мерзлой земле, пока экскаваторщик не вылез из своей кабинки и не развел беспомощно руки в стороны.

Андрей в день похорон ночевал у Саши. Саша помнил, как проснулся ночью от тихого плача друга.

И вот теперь похоронен Андрей.

Саша сам не понимал, как их в общем-то безобидные посиделки с водкой превратились потом в беду. Особенно быстро стал спиваться Андрей. Он вообще был слаб здоровьем, его даже не взяли в армию из-за этого. После возвращения Саши из армии их старая компания вновь стала собираться в доме Андрея. Не было только Алтынай.

Они обсуждали свои дела по работе. Саша устроился сварщиком на железке – так они называли железнодорожную станцию «Степная». Там же работал Олег – шофером на машине по техническому обслуживанию железнодорожных путей. Игорь работал в том же ремонтном цеху, что и Саша, тоже сварщиком. А Андрей был путевым обходчиком на той же железке. Все они работали в одной организации.

Другой работы в поселке не было с самого образования Степного. Он и создавался для обслуживания крупного железнодорожного узла, построенного в сороковые годы двадцатого столетия.

С обсуждения работы в своих разговорах они переходили на жизнь в поселке. Все сходились в едином мнении, что жизнь в поселке скучная. Можно сказать, совсем никудышная. Как их вообще угораздило родиться в этой дыре?

Совсем скоро и эта тема сошла на нет. Они стали собираться, чтобы просто убить свободное от работы время.

Куаныш в этих попойках не участвовал.

– Аллах запрещает пить, – говорил он друзьям.

– Другим он почему-то не запрещает, – ехидно щурил глаза Олег. – Вон сколько у нас казахов-алкашей. Конечно, Куаныш теперь великим стал. Как же, титульная нация, – ворчал Олег, закрывая за ним двери гаража.

– Да отстань ты от него, – говорил Саша. – Имеет право!

Однако в одном Олег был прав: Куаныш действительно стал отдаляться от них. Он устроился работать в небольшую агрофирму к дальнему родственнику – убирать хлеб.

– Они теперь все родственники, – продолжал ехидничать Олег.

Саша с грустью отмечал, что им стало не о чем говорить с Куанышем при встрече. Да и встречи теперь стали очень редкими.

Тетя Нюра неодобрительно относилась к их посиделкам. И хотя парни вели себя тихо, она осуждающе качала головой: мол, водка до добра не доведет.

Они даже решили переместиться в гараж к Олегу, чтобы ее не расстраивать.

А потом была страшная ночь на 20 октября.

В три часа ночи к Саше прибежала соседка тети Нюры – тетя Даша. Она сказала, захлебываясь от слез, что Андрей умирает. Саша сразу понял, в чём дело. Накануне Андрей радостно сообщил, что по дешевке купил литровую бутылку спирта у знакомого проводника. Он часто по дешевке скупал у проводников сигареты, водку и прочие дорогостоящие продукты.

– Будет с чем провести выходные, – говорил он.

Видимо, Андрей снял пробу с этого спирта и отравился. Саша стал лихорадочно одеваться.

– В больницу звонили? – крикнул он соседке.

– Звонили! Никто не отвечает, – продолжала всхлипывать тетя Даша. – Саша, быстрее! – взмолилась она. – Он уже хрипит.

Саша позвонил по мобильнику Олегу и выбежал из дома. В окне застыла перепуганная мать.

– Скажи там, теть Даша, что сейчас будем.

Он стал набирать номер больницы. Тишина. Олег подлетел через 15 минут: машина с визгом затормозила возле дома Саши. Он почти на ходу заскочил в жигуленок Олега, и они понеслись к дому Андрея.

Соседки помогли тете Нюре сесть на заднее сиденье «Жигулей», и Саша с Олегом занесли и посадили Андрея к ней. Он стонал. Его била крупная дрожь. Крупные капли пота стекали с его лба на подбородок и капали ему на куртку. Он привалился к матери и затих. Саша быстро сел на переднее сиденье, и машина сорвалась с места.

Больница их встретила темными окнами. Около больничного здания стояла санитарная машина, прозванная в народе буханкой. Задних колес не было, вместо них были подставлены деревянные чурбачки.

Саша вбежал на крыльцо и забарабанил в дверь. Через пять минут в окнах зажегся свет. Дверь открыла заспанная врачиха. На ней был застиранный белый халат, из-под платка выбивались седые волосы.

«Господи, – подумал Саша. – Да ей, наверное, уже сто лет».

Они внесли Андрея в приемный покой и положили на клеенчатую кушетку. Из соседнего помещения, шаркая ногами, вышла медсестра. Она была чуть помоложе врачихи.

Андрей впал в забытье. Его губы стали синеть.

Врачиха глянула на него и скомандовала:

– Несите в процедурную!

Глядя на ее перепуганное лицо и дрожащие руки, Саша понял, что часы Андрея сочтены.

Они остались в коридоре и стали ждать. Мать Андрея сцепила перед собой руки и, как маятник, раскачивалась из стороны в сторону. Иногда она начинала стонать от нестерпимой душевной боли. Потекли томительные минуты.

Саша с тоской смотрел на обшарпанный коридор, истертый до дыр линолеум, голые лампочки под потолком и разбитое окно в коридоре, заклеенное полосками бумаги. Перед глазами невольно всплыли кадры из голливудского фильма: по блестящему коридору бежит медперсонал в зеленой спецодежде, толкая перед собой каталку. На каталке лежит мужчина с кислородной маской на лице. В операционной группа врачей включает медицинскую аппаратуру. В шприцы набирается лекарство. Хирург в маске и шапочке отдает четкие команды. Перед операционной горит проблесковый фонарь. Кожей ощущается: идет борьба за жизнь человека на каталке. Его отделяют считанные минуты от того света.

На следующих кадрах этот мужчина лежит в палате, на его щеках уже играет румянец. Рядом сидит счастливая жена с двумя детьми. Зритель понимает: по-другому и быть не могло.

Из процедурной вышла врачиха. Мать Андрея побледнела и подалась чуть вперед.