– Помощник герра Шмидта, Виг, – сказал высокий мощный граф, делая театральную паузу и приостанавливаясь на предпоследней ступени лестницы. – Скажи, человек, как ты видишь свое будущее?

– Ваше сиятельство! – озвучил я поклон. – Вижу свое будущее в служении на благо империи.

Пришлось ответить словарным шаблоном. Но попробовал бы я сказать по-другому. Мало что самого в полнолуние отправят бегать по городу, так еще со злости могут и Эла в попутчики добавить.

– Как ты видишь свое будущее, человек? – с небольшим нажимом на слове «свое», повторил вампир.

Я молчал, пытаясь понять, в чем ошибся, и чем вызвал гнев дворянина. Судьба нас сталкивала с графом всего пару раз, но до этого дня никакого внимания к моей скромной персоне не было.

Молчание затягивалось, и становилось неприличным. Я понимал: такая пауза может служить весомым аргументом для наказания, будь на то воля аристократа. Я скосил глаза чуть вверх, и увидел на лице графа благожелательную ухмылку. Она настораживала намного больше, чем даже прямые проявления гнева.

– Не знаю, ваше сиятельство, – произнес я хоть что-то, лишь бы ответить и не злить вампира еще сильнее.

– Хорошо. Ты видишь себя до гробовой доски бесправным червяком, таким, как сейчас? – граф смаковал мой ответ.

– Нет, – я понимал, что может и не стоит так отвечать, но по-другому сказать не мог. При попытке соврать горло судорожно сдавило и не отпускало, пока не озвучил правду. Никакой магии, это брала верх излишне гордая натура.

– Правда, – констатировал вампир, моментально переносясь через ступеньки и одной рукой поднимая меня за шею в воздух. Сжал он не сильно, но дышать стало крайне затруднительно. – Как вы слабы. Хрупки. Быстротечны. Как мотыльки над газовым фонарем.

Я успел сдержать инстинктивно дернувшиеся для защиты руки прежде, чем движение заметил вампир. Жизнь висела на волоске. Стоило мне хоть немного проявить свою волю, и судьба была решена.

– О тебе говорят, что ты слишком свободолюбив. Ты ни разу открыто не выказал недовольство своей судьбой, но люди чувствуют это. Говорят, ты силен для человека. Может, попробуешь сопротивляться? – вампир выдержал паузу, пытаясь поймать мой косящий вбок взгляд, наполненный лютой ненавистью. – Не хочешь! Ну ладно. Живи. Пока.

Граф разжал кисть, и я рухнул на колени, судорожно вдыхая спертый воздух особняка. Вампир кинул на пол несколько марок и неспешно поднялся на второй этаж.

– Жду тебя ровно через месяц. Либо ты добровольно станешь моим обращенным слугой, либо я превращу твою жизнь в кошмар, – усмехнулся граф и ушел.

Я испытывал стыд, не сравнимый ни с чем. Кто бы знал, как хотелось сломать этому кровососу шею… но это оставалось лишь мечтой. При желании Людовик мог разорвать меня голыми руками. Он мог обратить меня в вампира, даже не заметив сопротивления. Однако не сделал этого. Почему? Я не понимал.

Смириться с ситуацией не получалось. Люди говорят. Людям лишь бы говорить. Особенно про тех, кто хоть немного отличается от остальных. Мне стало слишком тесно в этом городе.

Когда видневшийся вдалеке медный шпиль ратуши перестал гореть кроваво-красным пожаром, а синева неба сгустилась до бездонного ультрамарина, и появились первые бледные звезды, я как раз укладывал последнюю сделанную дугу на стол.

– Все прибрал? – взгляд выцепил подмастерье в углу, где тот рисовал углем на стене смешную рожицу.

– Да, – скис парень под моим хмурым взглядом.

– Пошли в дом. Скоро луна взойдет.

Что означал восход луны, Элу объяснять не пришлось. Мы накинули короткие плащи из толстого канифаса¹⁶, и вышли из кузницы. На улице заметно похолодало, глянец льдистой корочки сковал редкие лужи в выбоинах мостовой. Я прикрыл глаза, с наслаждением вдохнул бодрящий воздух начала апреля, отдающий вечерним морозцем, выдохнул струйку пара, поежился и взялся за ручки дверей. Как обычно, предстояло закрыть массивные окованные железом дубовые створки, вложить в пазы стальной засов с кольцами, сдвинуть его так, чтобы кольца пазов и кольца засова совпали, и защелкнуть два амбарных замка из штернской¹⁷ стали. Такую преграду можно было разрушить лишь ударом тарана.

Эл все это время стоял в сгустившейся тени оставленного хозяевами и основательно выгоревшего каменного двухэтажного дома на другой стороне улицы, нетерпеливо притопывая подбитыми башмаками по брусчатке тротуара. Подмастерье пробирал озноб при самом легком сквозняке, а уж густой морозный воздух заставлял исполнять пляску веселых скелетов из ярмарочного кукольного театра, где обыгрывали сказки старины. Но торопить он не пытался, зная, что я проигнорирую просьбу.

Глотая слюну, мальчишка думал об ужине и теплой постели. Он чувствовал себя неловко рядом с высоким и сильным парнем, молчащим иногда часами, и лишь изредка нарушающим тишину ради пары фраз. И эту неловкость ощущали все люди, находящиеся рядом с кузнецом. Виг был отзывчив на просьбы, охотно приходил на помощь, шутил хоть и редко, но всегда по месту, его глаза были спокойны, а движения плавны, но что-то все равно настораживало людей, и заставляло держать дистанцию. В нем не было ни капли высокомерия, но окружающие и без того чувствовали, что парень им не ровня, другой, более «породистый», как назвала его пожилая торговка зеленью с соседней улицы.

– Голоден, Эл? – я кивнул в сторону широкой лестницы на второй этаж, где над кузницей располагались жилые комнаты.

– Конечно, – он говорил с трудом, так как от холода свело челюсть, и зубы подмастерья, помимо его воли, выбивали дробь.

Весь второй этаж, состоявший из трех комнат, являлся апартаментами гнома. Комната поменьше служила спальней, помещение чуть побольше гордо именовалось столовой, хотя по факту выполняло функции кухни и рабочего кабинета и в равной степени было завалено как кастрюлями, так и книгами на гномьем языке. Третьей, самой большой комнатой, занимавшей половину этажа, являлась зала, в которой хранились все виды холодного и метательного оружия империи. В оружейной гном принимал редких гостей своего дома, а иногда любил посидеть и сам с бутылкой самогона, настоянного на полыни, любуясь блеском развешанной на стенах стали.

Я жил в мансарде над вторым этажом, что меня полностью устраивало, особенно после того как лет восемь назад выкинул оттуда весь хлам и утеплил изнутри крышу, обшив брусья стропил досками и засыпав пустоты мелкой древесной стружкой. Две трубы в разных концах комнаты, одна печи в столовой, а другая воздуховод горна из кузницы, зимой давали ощутимое тепло. Летом же приходилось открывать четыре круглых окна, и сквозняк без труда разгонял остаточную жару солнечного дня.

В оружейной, куда мы зашли, чуть отдохнув после ужина, как всегда, царил полнейший порядок, напрочь отсутствующий в других комнатах Тиля. Это была гордость гнома, святая святых его обиталища. Особо ценные и древние клинки занимали три стены, четвертая же была отдана арбалетам всех возможных видов. Вдоль стен располагались стойки с палашами, мечами, саблями, чеканами, алебардами, молотами, секирами, копьями, дротиками и пиками. Отдельно стояли этажерки, – одна с кистенями, другая с боевыми цепами, и третья со свернутыми кнутами и плетьми. В принципе, выставленным и развешенным оружием можно было вооружить целую роту¹⁸ пехотинцев, роту пикинеров и в довесок бригаду¹⁹ арбалетчиков. В центре комнаты стоял небольшой круглый стол и четыре мягких глубоких кресла. Это был единственный гражданский уголок в сверкающем царстве вооружения.

Я взял со стойки два палаша, специально затупленные для тренировок, взвесил в руке, и один протянул Элу.

– Держи. Этот вроде полегче будет.

Подросток взял оружие, пару раз крутанул, уходя в защиту, и неудовлетворенно изрек:

– Баланс бы лучше можно. А так ничего.

– Знаток, тоже мне, – я ухмыльнулся. – Ты держишь в руке офицерский палаш Ночных Волкодавов, личной гвардии маркграфа Вальдемара ван Ноэра. Эти вампиры на протяжении веков считаются виртуозами в рубке на палашах, и не тебе говорить, что у них плохое оружие. В стойку! – последовал резкий выкрик и стремительное нападение на подмастерье.