Жаль, что осталось всего две ночи. Теперь Лили не боялась Джеймса Поттера. Теперь она боялась не успеть узнать и увидеть всего, чего, как оказалось, было гораздо больше, чем может вместить в себя жалкие две прогулки.
Длительные похождения сегодняшних суток изрядно измотали Джеймса. Уже даже хотелось спать: в голове шумело, а в ногах слегка покачивало, но он это успешно игнорировал. Всё казалось глупыми мелочами, когда напротив сидит твоя мечта. И не просто сидит, а улыбается и порой искренне смеётся от твоих дурацких шуток.
Жаль, что у него осталось всего две ночи на созерцание её рядом с собой. Теперь он совсем скиснет, когда, прикоснувшись к воплощению сказочного сна, настанет время просыпаться.
Он был глуп, затевая эту авантюру, а парни помогали исключительно по дружбе. Не могли не помогать ведь, смотря на его душевные терзания, выливавшиеся уже в настоящую одержимость.
И, как ни крути, было больно осознавать тот факт, что Лили всего лишь достойно исполняет выигранное желание, что она здесь не потому, что ей нравится его общество, а потому что совесть не даёт покоя. Не более того.
Джеймс сам себя не узнавал, и это его совсем не пугало.
Лили сама себя не узнавала, и это её очень пугало.
========== Звёздно ==========
мальчики
Проводив Эванс после внепланового чаепития до лестницы в женские спальни, и, дождавшись, когда наверху хлопнет дверь, Джеймс позволил себе нанести сокрушительный победоносный удар кулаком по воздуху и направился к себе.
В этот ранний утренний час в комнате ещё было тихо. Лишь Питер что-то сонно бормотал из-под своего полога, да нога Сириуса свешивалась мимо постели.
Джеймс поборол сомнительное желание дёрнуть его за пятку, чтоб проснулся, и скорее рассказать всё, что он пережил этой ночью.
Но вместо этого Поттер прошагал по спальне, осторожно обступая бардак на полу. Пусть спят. Без них ничего из этого волшебства не было бы. Лили Эванс не провела бы с ним время за разговорами и прогулками до пяти утра.
Счастливо улыбаясь, парень умылся и разделся. Счастливо улыбаясь завалился на кровать. Сон прошёл, как не бывало. А ведь минут десять назад он буквально еле стоял на ногах от усталости, разморённый горячим ромашковым чаем и восхитительными апельсиновыми пирогами.
«Лили любит апельсины, значит. Интересно, а это, потому что они рыжие, как она сама, или есть другая причина? Надо спросить потом у Рема».
Поворочавшись немного, Джеймс удобно улёгся и принялся планировать вторую прогулку. Первую-то он импровизировал. Никак не приходилось ожидать таких решительных действий от Эванс. Поттер надеялся прийти к ней, чтобы расставить все точки над i, а потом предпринять ещё одну попытку забыть солнечную девчонку Лили Эванс. Но то, что учудила эта девчонка, на неё было совсем не похоже. Она ведь любит всё продумывать наперёд и, как думал до этой ночи Джеймс, совсем не умеет наслаждаться моментом, жить здесь и сейчас.
А она умеет. Даже улыбаться и смеяться у неё выходило вполне открыто и искренне.
Улыбаться ему. Джеймсу Поттеру.
И даже если это было и прошло, или если закончится через два таких раза, он сохранит эти тёплые, великолепные моменты, в которых он и Эванс вместе классно проводят время, в памяти навсегда. Он так решил. Не смирился до конца, но решил. Наверное, повзрослел немного.
«А я всё-таки показал тебе, что такое настоящее веселье», - самодовольно размышлял Поттер, разглядывая деревянный потолок кровати. – «Я выиграл, Эванс».
Всё время до наступления настоящего утра Джеймс Поттер тихонько умирал от счастья, пока не забылся крепким сном, медленно остывая от восхитительного возбуждения, как уголёк в горячей печке их комнаты.
Разбудил Поттера громкий хруст костей проснувшегося в кои-то веке раньше него Бродяги.
От вчерашней метели и хмурости неба не осталось и следа. Сейчас из окна сквозь щелку в задёрнутых занавесках полога Джеймсу в лицо било яркое солнце, заставляя морщить нос и жмуриться.
- Который час, Блэк? – коротко простонал совсем не выспавшийся Поттер.
- Полдень где-то.
- Ого, пора скорее подниматься! – Джеймс резко принял сидячее положение, спустил голые ноги на пол и начал шарить рукой в поисках очков по тумбочке. – Что-то я совсем охренел столько дрыхнуть!
- И на то есть причины, полагаю? – осведомился Сириус светским тоном. Он делал вид, будто ему вообще не интересно, но всё же пристально наблюдал за открытой дверью ванной, куда унёсся его друг.
- Да нет, - небрежно пожал плечами Джеймс, когда вернулся весь чистый и почти не помятый. Сверкал радостью парень прямо изнутри, скрывать это было трудно, но ему хотелось пострадать дурью ещё. – Куда вы подевали опять мою бритву?
- Не ври мне, Сохатый. Я тебя насквозь вижу. Выкладывай: что вы с ней там вчера порешали?
Тут уже Джеймс не выдержал.
По-идиотски улыбнувшись во все тридцать два, он с разбегу запрыгнул к Сириусу на кровать. Ножки несчастной мебели опасно заскрипели. Обхватив лучшего друга крепкими руками за оба плеча, Сохатый проорал ему прямо в лицо:
- Я ходил на свидание вчера, Бродяга!
- То есть не был у Эванс, – скептически отнёсся к явному сумасшествию Сириус. – Я рад, что мозги всё же нашли дорогу из задницы на место, и ты цепанул нормальную девчонку.
Поттер отвесил ему звонкий щелбан прямо в лоб. И тут уже Бродяга не выстоял и заржал.
- Как тебе удалось, бес? – поражённо орал Блэк, тоже обнимая Поттера. – Нет, правда, как? Я не верю.
- Я сам не знаю. Это вроде как получилось. То, что говорил Лунатик о верных словах.
Блэк непонимающе взглянул на него.
- А, ты ж свалил уже, - вспомнил Поттер. – Так вот: он плёл какую-то ересь вроде той, что всегда, только не совсем. Там было про правильные слова, и чтоб не слишком рисовался перед ней.
- И что? – не очень понял этот невменяемый, восторженный словесный поток бреда Сириус. – Ты перестал быть плохим мальчиком и всё?
- Да вроде нет, но что-то было по-другому. Я прям чувствовал это, понимаешь? Она передумала и согласилась исполнить желание, которое проиграла в карты. А я много шутил, показывая ей Хогвартс. Она даже смеялась, Бродяга, ты понимаешь? Возможно, у меня есть шанс, - мечтательно произнёс Джеймс последнюю фразу.
- Или просто её сглодала совесть и она захотела заткнуть её, решившись на отчаянные меры, - дразнился Сириус.
- Я думал об этом, - честно признался Джеймс, потупив глаза. – Но это всё равно было круто.
Что ж, если друг говорит, что всё замечательно, то не стоит напоминать ему ещё раз истинное положение вещей. Эванс – это Эванс. Через два «свидания» она снова будет раздражаться при одних только звуках голоса Сохатого, но он и сам это понимает, не так ли? А Сириус всегда радовался, если Джеймс радовался.
Блэк, задорно улыбаясь, кивнул.
- А где Лунатик и Хвост?
- Откуда мне знать, придурок? Я сам только встал.
- Точно. Гони к умывальнику, и помчимся на обед, а то я как-то оголодал. Да и план на вечер надо составить, - распорядился жизнью Бродяги Поттер, уже роясь в шкафу с одеждой. – Мне срочно нужен Люпин.
Блэк скорчил ему выражающую крайнее недовольство рожу, но всё-таки отправился в ванную. Джеймс – это Джеймс. Его всегда много и громко. Откуда только берётся столько энергии сразу после пробуждения? Сириус, любивший поваляться до обеда, даже не предполагал.
Ремус и Питер обнаружились в Большом зале, оба в ярких рождественских свитерах, они сидели почти на середине длинного стола друг напротив друга и проводили турнир по шахматам. Рядом с шахматной доской на блюдцах лежали кремовые бисквитные пирожные, и дымились две кружки горячего шоколада.
Людей в Большом зале было не так много, никого из девчонок со старших курсов с Гриффиндора Сириус не заметил.
Их с Джеймсом друзья в нарядных свитерах были под стать преобразившемуся к Рождеству утром древнему замку. Везде были развешены цветастые хлопушки и гирлянды. Большой зал украшали двенадцать величественных, припорошенных не таящим снегом и богато наряженных золотыми шарами елей. Пахло остролистом, вишнёвым глинтвейном и мандаринами. С потолка тихо шёл белый-белый снег, он подолгу кружился в воздухе крупными хлопьями, словно не желая исчезать, и стремился дольше сохранить волшебную сказку своим присутствием. Но, не долетая до голов сидящих за четырьмя дубовыми столами юных волшебников, испарялся, будто его и не было вовсе. Будто это мираж сказки, которая никак не может стать явью.
