Так вот, – с триумфом и волнением завершил Солт. – Буллен нагло соврала, хотя ведь знала, что мы все проверим. Так почему же она сказала, что была в школе? Мне кажется, что в этом нет смысла.

– Может, все просто, – хихикнул Пардо. – Я бы сказал, что она привыкла лгать о своем времяпрепровождении, так как миссис Лакланд не любила кинематограф. Начав с рассказов о скрипичном концерте, она придерживалась своей легенды, не подумав о том, что мы ее проверим.

После паузы Пардо добавил:

– Я сказал это из-за того, что она и в самом деле глупа.

– Возможно, правда, глупость никогда никому не мешала совершить убийство. Все отравители не так уж умны.

– Верно. И у нашего наверняка есть ахиллесова пята. Но наше убийство задумал вовсе не дурак, как бы ни обстояло дело.

Солт не стал возражать, хотя выглядел несогласным.

– Ну, не вычеркивайте Буллен из вашей схемы. Если вы думаете, что письма написала она, почему нельзя рассматривать ее и как убийцу, даже если и исходить из того, что аноним и убийца – разные люди? – Солт внезапно прервался. – Я спросил Хетти о ее выходном.

– Когда вы ее видели?

– Только что. По пути сюда. Она стояла на автобусной остановке. Она сказала, что выходной у нее был в понедельник, а не во вторник, так что не думайте, что она могла отправить почту. Я спросил ее о Буллен, и она ответила, что на самом деле не знает, но подозревает, что, помимо свободных вечеров по средам, иногда та была не занята и после обеда, но без указания конкретных дней недели.

– А как выглядела Хетти? – немного взволнованно спросил Пардо.

– Так себе, – ответил Солт. – Но в отличие от случая, когда вы говорили с ней, на этот раз она была относительно спокойна – все обошлось без слез.

– Ну, вскоре она будет дома, – парировал инспектор, в его голосе было непонятное Солту удовлетворение. Но он не стал ничего говорить и переключился на таблетки, обнаруженные в комнате Дженни.

– Все ясно, не так ли? Никто невиновный не станет хранить их. И она была на дороге в тот день, когда доктор потерял таблетки.

– Но мне только что казалось, что в убийстве вы обвиняете Эмили Буллен? – насмешливо удивился Пардо.

– А я и не говорю, что это не она. Почему бы им вместе не совершить убийство?

– Потому что это был бы очень неестественный и бессмысленный альянс, – ответил Пардо. – Если Дженни Херншоу украла морфий с целью убить старушку и имела все возможности для этого, то зачем ей рисковать и включать в свой замысел еще одного человека? Тем более такого?

– Верно, – согласился Солт. – Тогда это либо Херншоу, либо кто-то кто подбросил ей таблетки, чтобы заставить нас заподозрить ее.

– Ну, обдумаем, – ответил инспектор.

В половине восьмого вечера намечавшаяся весь день буря наконец-то разразилась над городом и окрестностями. Цвет неба потемнел сперва до темно-серого, а потом до фиолетового цвета, причем оттененного отблесками молний. Висевшая над центром города чудовищная туча накапливала злобу.

Первому удару грома предшествовал лукавый ветерок, а затем разразился яростный всплеск света, и бурные потоки ливня превратили садовые дорожки в месиво из грязи и гальки. От начала и до конца бури прошло менее часа. Но за эти пятьдесят минут рухнули два вяза, росших на берегу реки уже шестьдесят лет; человек, загонявший скот под покров, был убит молнией, с ним был убит и теленок; флюгер собора был сорван; а восемь домов на Ривер-стрит оказались подтоплены на шесть дюймов.

Более того, Смерть, выполнив свою работу, помчалась обратно сквозь пелену дождя, словно пытавшегося встать стеной перед нею. А непогода тем временем уничтожала все следы вокруг тела жертвы.

У них свои есть выходы, уходы.

Шекспир. «Как вам это понравится»[15]

Той ночью воздух был непривычно свеж. Для измученного Минстербриджа это было словно чудо. Тишина также была необычайной: грохот грозы сменился полным беззвучием, которое нарушали лишь блеющие где-то вдалеке овцы да редкие всплески от капель воды, спадавшей с мокрой листвы.

Утреннюю свежесть усиливало сияние утреннего солнца на влажной земле, усеянной нетипичной для июля опавшей листовой. Настроение Пардо поднялось. Завтракая с Солтом, он чувствовал, как узелки развязываются, и на следующем шагу их ждет успех. Весть об этом словно звенела во всех звуках: топоте копыт пони за окном, насвистывании мывшего машину человека и даже в запахе бекона, которым он только что позавтракал, и в фамильярности сержанта, сидевшего напротив.

Он как раз собирался налить себе третью чашку чая и поделиться с Солтом мыслями, когда раздался стук в дверь. Это был хозяин гостиницы с вестью о телефонном звонке от суперинтенданта – тот спрашивает инспектора Пардо. Последний встал и вышел в маленький холл, оставив Солта доедать тост и размышлять о том, что же такое появилось у местной полиции.

Через минуту инспектор вернулся. Еще до того, как он заговорил, Солт понял, что произошло что-то интересное.

– Пошли, – решительно сказал Пардо. – Отправляемся в участок. У Литтлджона парень, которого встречал Карновски у дома Лакландов той ночью. Больше он не говорит ничего, кроме фразы «Скотленд-Ярд». А Скотленд-Ярд – это мы.

Литтлджон поприветствовал их в полицейском участке. Он отвел их в свой кабинет, где стоял мужчина, утверждавший, что является тем самым загадочным незнакомцем.

Это был человек средних лет, который был выше среднего роста, но казался ниже из-за щуплого телосложения. В его лице явно выделялись челюсть и скулы, глаза под кустистыми бровями были ясны и жестки, а голову покрывали суровые седые кудри. Его увядшая красота словно никогда и не достигала расцвета, а потрепанные бриджи с желтым пуловером придавали ему псевдоковбойский вид. Гамбургская шляпа лежала на стуле позади него.

Пардо шагнул вперед и встретился взглядом с незнакомцем.

– Я – инспектор Пардо из Нью-Скотленд-Ярда, – сказал он. – Я так понял, что у вас есть, что сказать мне. Как вас зовут?

Мужчина взглянул на него с явным любопытством.

– Ну, – начал он хриплым голосом, который когда-то был исключительно звучен, – я знаю, что это расследование ведет Ярд, и когда я узнал, что дело касается меня, то пришел сюда. Но полиции я ничего не сказал – я бы предпочел иметь дело с вами. Ну, вы понимаете.

Речь незнакомца была грамотной, что диссонировало с его внешностью.

– Как вас зовут?

– Я – Уилл Херншоу, – ответил мужчина, понимая, что дает собеседникам пищу для размышления. – Отец Дженни. На выходных я был в Пекхэмском захолустье и только сегодня утром узнал, что вы разыскиваете меня. Скрывать мне нечего, вот я и пришел.

– Кто рассказал вам, что мы хотим вас увидеть? – резковато спросил Пардо. Он не ожидал такого развития событий, и, судя по кряхтенью Солта и выражению лица Литтлджона, его спутники также не ожидали ничего такого.

Херншоу окинул его сомнительным взглядом.

– А тот, кто мне это сказал, не попадет в переделку? – спросил он.

Литтлджон изумленно посмотрел на инспектора.

– Ну, поскольку в итоге вы пришли к нам, то не думаю, что это может завести в переделку, – заключил Пардо. – Полагаю, это была мисс Херншоу?

– Верно, – с легкостью ответил собеседник. Несмотря на явную осторожность его позиции, было не видно, чтобы он чувствовал дискомфорт. – Внесем ясность. Все это лето я виделся с дочерью без ведома старой леди. Она не хотела, чтобы я появлялся в доме, и клянусь, когда я виделся с Дженни, я внутрь не совался. Когда в последнюю среду я уходил от нее, насколько я знал, в доме все было, как всегда. О смерти старухи я услышал лишь в пятницу – из письма Дженни, в котором она просила меня не появляться до тех пор, пока она не напишет мне.