Посланных наперерез красногвардейцев во главе с Семеновым офицеры забросали гранатами. Когда Лагутин подбежал к молодому чекисту, тот еще был жив, тельняшку заливала кровь, спекшиеся губы прошептали через силу:

— Не ругайте Ивана, товарищ командир. Я виноват, о меня спрашивайте…

В пять часов утра Лагутин на грузовике приехал на вокзал. К этому времени латышские стрелки уже разбили отряд предателя Яна Бреде, но сам он успел скрыться.

Позвонили со станции Волга, командир красных стрелков передал трубку Лагутину. Голос дежурного по станции звучал взволнованно:

— Пришел эшелон с беженцами, уполномоченный требует немедленной отправки в Рыбинск.

— Ну и отправляйте, — сердито сказал Лагутин. — Мятеж в городе подавлен.

— С кем я разговариваю? — спросил дежурный.

Начальник особого отряда назвал себя.

— Не похож этот уполномоченный на беженца, товарищ Лагутин. Машинист паровоза тоже считает — дело нечистое…

Слова дежурного насторожили Лагутина:

— Любым способом хоть на час задержите состав!

— Они меня к стенке поставят! И машиниста впридачу!

— Отцепите паровоз и отправьте его сюда будто бы для ремонта.

— Попробуем, — неуверенно произнес дежурный, повесил трубку.

Паровоз прибыл через полчаса, Лагутин переговорил с машинистом, седоусым стариком с темным, будто закопченным, лицом.

— После Бологого чуть ли не на каждой станции эти «беженцы» подсаживались, — торопливо рассказывал машинист. — Очень много их в Харине село. Одного я узнал — сынок тамошнего купца Щеглова, из офицеров будет. А за главного у них — полковник Зыков. Своими ушами слышал на остановке, как его Щеглов назвал…

Рассказ машиниста окончательно убедил Лагутина, что вместе с беженцами к Рыбинску на помощь мятежникам движется отряд офицеров. Договорившись с машинистом, отправил паровоз обратно.

В городе все еще раздавались редкие пулеметные и винтовочные выстрелы. У Скомороховой горы вслед убегающим заговорщикам снова ударила шрапнелью трехдюймовка.

К вокзалу стянули чекистов, латышских стрелков. Освободили от посторонних зал ожидания.

Ровно в шесть часов утра к первому пути подошел состав. Высунувшись из окна паровоза, машинист махнул фуражкой — все в порядке, «беженцы» в вагонах.

Только эшелон остановился — из дверей вокзала, из багажной камеры, из привокзального сквера выбежали вооруженные участники засады, быстро задвинули двери вагонов, заперли их на задвижки.

У последнего вагона раздались револьверные выстрелы, крики, Лагутин бросился туда, видел, как человек в галифе и черном пиджаке нараспашку, оттолкнув красноармейцев, понесся, перепрыгивая через рельсы, наперерез проходящему мимо станции поезду, успел проскочить перед самым паровозом.

Лагутин, присев, безуспешно пытался из маузера попасть ему в ноги. Пули звенькали о металл, взвизгивали под вагонами и отскакивали в сторону.

Когда товарняк промчался, взвихрив угольную пыль и мусор, мужчины уже не было — на полном ходу поезда он сумел вскочить на подножку вагона.

От подбежавшего машиниста Лагутин узнал — это был полковник Зыков, выдававший себя за уполномоченного.

Пассажиров из вагонов пропускали через строй, с проверкой документов. Выявили около сотни офицеров, со всей округи прибывших на помощь рыбинским заговорщикам.

Под лавками, на верхних полках вагонов валялись револьверы, патроны к ним, разорванные в клочки документы, выстриженные из визитных карточек треугольники с буквами О и К — пароль для связи савинковского «Союза защиты Родины и свободы».

К полудню мятеж в Рыбинске подавили полностью. Из города удалось вырваться немногим. Почти без потерь скрылся только один отряд — тот, в котором был Савинков…

Караульное помещение Мыркинских казарм отряд Бусыгина взял с налету — почти вся караульная рота охраняла артсклад. Когда следом за другими Савинков ворвался в караулку, ему пришлось переступить труп пожилого красноармейца с неестественно длинной, окровавленной шеей, которую кто-то из офицеров-фронтовиков насквозь пробил штыком.

Вооружившись пятью пулеметами, мятежники сунулись к артиллерийскому складу и сразу поняли: здесь их уже ждут, на неожиданность рассчитывать нечего — красные встретили офицеров прицельным огнем из окопов.

А самое страшное было в том, что в назначенное время к артскладу почему-то не подошел отряд Зелинского.

Посоветовавшись с Савинковым, Бусыгин повел отряд к центру города, на соединение с другими отрядами. Пошли по Крестовой улице и тут же наткнулись на пулеметный заслон. Возле Коммерческого училища щелкали винтовочные выстрелы, ухнула шрапнелью трехдюймовка. По звукам боя Бусыгин определил:

— Обложили Есина. Надо немедленно уходить, иначе не вырвемся, Борис Викторович!..

Савинков понимал это и сам. Казалось, против них встал весь город: из каждого окна целится винтовка, из каждой щели в заборе — револьвер, из каждой подворотни вот-вот зальется свинцовой очередью пулемет.

Разведчики подтвердили: все улицы, ведущие в центр, перекрыты красными. Руководитель «Союза» сделал отчаянную попытку пробиться к вокзалу, где от красных латышей отстреливался отряд Яна Бреде.

Только потеряв под огнем пулеметов четырех своих офицеров, Савинков принял решение бежать. Пустырями и огородами, окружными улицами и проходными дворами Бусыгин вывел отряд на дорогу к Ярославлю.

Теперь вся надежда у Савинкова была на Перхурова.

Валили телеграфные столбы, жгли за собой мосты, в деревнях пытались набрать «добровольцев» из крестьян. Но мужики смотрели неприветливо, угрюмо, ссылались на сенокос; яйца, хлеб, самогонку выносили, чтобы поскорее избавиться от непрошеных гостей.

Дальше двигаться правым берегом стало опасно. Ночью, на двух рыбацких баркасах, переправились через Волгу.

Рано утром, верстах в семи от Ярославля, вышли к заброшенной усадьбе — двухэтажному деревянному дому с башенкой над крутой крышей, с обомшелыми углами и сорванными ставнями. Офицеры валились с ног от усталости. Савинков послал Бусыгина проверить, нет ли кого в усадьбе. Тот вынул офицерский наган-самовзвод, зашагал к дому, оставляя в росной траве темную, ровную полосу следа.

Савинков и офицеры напряженно следили за ним из кустов, поглядывали на выбитые окна усадьбы, вслушивались в тишину леса за спиной.

У крыльца с выбитыми балясинами Бусыгин замер, постоял с минуту, потом осторожно поднялся по ступеням, приложил ухо к двери. Надавив на нее плечом, исчез в темном проеме.

Тянулись минуты, тянулась тишина, И вдруг из дома раздался шум, офицеры замерли.

Штабс-капитан появился на крыльце, носовым платком зажимая правую, с револьвером, руку. Левой махнул над головой, офицеры толпой пошли к усадьбе.

— Собака? — спросил Савинков штабс-капитана.

— Какая, к черту, собака! — раздраженно ответил Бусыгин.

Следом за ним Савинков и офицеры вошли в комнату, служившую раньше гостиной, увидели на полу мальчишку-оборвыша с грязным, голодным лицом. Худеньким телом он вжался в угол и смотрел оттуда испуганным зверьком, под глазом наливался синяк.

Савинков брезгливо скривил губы:

— Вы ударили его?

— Нет, я с ним христосовался. Сволочь, настоящий волчонок — разбудил его, а он в руку зубами!

Савинков съязвил:

— Поздравляю вас, штабс-капитан, вы достойно защитили офицерскую честь.

— А что же мне — на дуэль его вызывать?! — огрызнулся Бусыгин.

— Ночевать будем здесь, прикажите устраиваться. А я поговорю с мальчишкой.

Преодолев отвращение, Савинков шагнул к беспризорнику. Тот поджал босые ноги в струпьях, еще плотнее вжался в угол, растопыренной пятерней защищая лицо с черными, будто провалившимися глазами.

— Не бойся, я бить не буду, — на корточках присел перед ним Савинков.