Я привыкаю к немоте,

Которая во тьме, распятой

Гвоздями фонарей, везде.

Невнятный

Гул, уже не рев,

Все тише, тише.

Я привыкаю жить без слов,

И их не слышу.

Я привыкаю к темноте.

Так мало света в зимних сутках,

И кажется, что тьма везде.

А день едва ли в промежутках,

Увы, так быстро устает,

Сменяясь бесконечной ночью.

И я встаю ногой на лед.

И обучаюсь жить на ощупь.

Шумным балом

По́лны залы.

Злы золы служанки в туфлях,

Хрусталем звеня не в лад.

Крысы сдохли.

Тыквы стухли.

Ночь. В разгаре маскарад.

Фея добрая со скрипкой

Сли́лась. Пилят их смычком

Как пилою накось-сикось

Злая фея со сверчком.

Заплетая в крендель ножки

Принц танцует краковяк.

По неведомым дорожкам

Ходят пары на бровях.

Бьют куранты.

Близко полночь.

Пивом пенится бокал.

Заложив ладонь за помочь

На салате рыцарь спал.

Три невесты царской крови

Будто с це́пи сорвали́^́сь.

Не стесняясь посторонних,

На столе дают стриптиз.

Опрокинули сметану,

Распустили бигуди,

Гнут коленца, вертят станом,

Рвут тельняхи на груди.

В ратном деле преуспели

Тридцать три богатыря:

Ели-пили-спали-ели…

Не осталось… (ничего).

Черный дядька с бородою,

Что чужих ворует жен,

Знать, рехнулся с перепою —

Лезет в драку, на рожон.

Тычет в грудь костлявым пальцем,

Брызгает слюной, кричит…

Кто-то дал ему по яйцам.

Ну? Не пачкать же мечи!?

Однажды, осенней порою студеной,

Он из лесу вышел.

Он сильно замерз.

Он плакал чуть слышно

Слезою соленой

И лапкой мохнатой придерживал нос.

Он шел одиноко из сумерек в поле,

Следы оставляя на талом снегу.

Прикрывшись от ветра, что щиплет жестоко,

Сгибаясь, как будто от боли в боку.

Он был неопрятен,

Невзрачен, мохнат.

Он был неприятен

На вид. Он озяб.

Зверушка. Без пола, без возраста, с мехом,

Торчащим клочками на теле тщедушном.

Ошибка природы, что служит для смеха

Случайных прохожих.

Нелепый снаружи,

Прекрасен внутри

Как сказочный принц,

Что чудом спустился к нам с книжных страниц.

Он спит где-то рядом,

Наверно, в подвале

Соседнего дома, что скоро снесут.

Во тьме непроглядной

Согревшись едва ли,

Не выпивши чаю, не съев колбасу.

И снится ему удивительный сон,

Как будто бы он – это вовсе не он,

А юноша с ослепительным взором,

С пробором в прическе, в туфлях и в трико,

С гитарой в руках, что звучит перебором,

И с песней про счастье,

Что льется легко.

Он будто на сцене,

И люди вокруг,

В оцепенении слушают. Вдруг

Толпа шевельнулась

И зрительный зал

Стал как бы похож на какой-то вокзал.

Какой-то вокзал.

И кто-то на нем

Зачем-то сказал:

«Давайте уснем».

И вот на вокзале

Зал ожиданья.

Там спят, ожидая,

Лишившись сознанья —

Буфетчица спит, опершись о буфет,

Патрульный под вывеской «Выхода нет»,

Уборщица с тряпкой, на швабре качаясь…

Все спят. Только он, от других отличаясь,

Смущаясь слегка, проходил, наклонясь

Над лицами спящих, на выход стремясь.

И все – как одно,

Вычленяясь из масс —

С разинутым ртом,

Абсолютно без глаз.

И это лицо напугало его

Нелепостью позы

И чувством беды.

В нем, в общем-то, не было ничего.

Лишь дырки для воздуха и для еды.

И в ужасе он обернулся на свет,

А там – только вывеска: «Выхода нет».

И вот он проснулся в темном подвале.

В бреду, и в поту, и в сознаньи едва ли.

И слезы в ушах —

Он лежал на спине

До выхода шаг,

Но выхода нет.

Ему не спится.

Сон так зыбок.

Искрится

Снег под фонарем,

Как стайка самых мелких рыбок,

Под пароходовым килём.

Но, независимо от свойства

Менять местами дни и ночи,

Все как во сне про беспокойство —

И стол накрыт… И гроб сколочен…

И вурдалаки точат зубы…

Собаки взглядом просят мяса…

И, всех расталкивая грубо,

Шел праздник, плясом распоясан.

Шел, наступая на столы, переворачивая блюда,

Шел не сюда, а вон отсюда.