– И почему я не удивлена, Мерлина?

– Потому что дубы не удивляются, Лионова, – сразу встала на мою защиту Янка. – Они украшают лесопарковую зону.

– Вот-вот, зона – это как раз ваше место, деревенская шпана.

Зарождающую ссору прервала Алла Сергеевна. Она сразу выделила меня из всей нашей братии и сообщила:

– Кристина, тебя Никита Иванович вызывает.

Никита Иванович Сотник – это наш декан. Хороший мужик, к нам, студентам, очень лояльный. Но декан есть декан. Должность обязывает… Вся группа притихла и сочувственно уставилась на меня. Я встала и понуро принялась заталкивать в ранец Мою Прелесть.

– Кристина, – осуждающе покачала головой Алла Сергеевна, – а я тебе «пятерку» хотела поставить. Разве так одеваются, когда идут в официальные заведения? Тем более в университет с мировым именем.

Это наш-то провинциальный универ с мировым именем? Я удивленно уставилась на нее, но сразу же быстро потупилась. Мне, и правда, было очень-очень стыдно.

– У нее непредвиденные трудности, Алла Сергеевна, – сразу встала на мою защиту верная Янка. – Она больше не будет, честное слово!

А потом мне громким шепотом:

– Зачетку мне оставляй.

Пока я плелась на первый этаж в кабинет декана, мне казалось, что на меня пялятся все, кому не лень.

– Привет, Крис, – остановил меня Ашот на лестнице.

Он был невысокий, с вечной щетиной на щеках и жгучими черными очами – душа нашей компании, весельчак и просто хороший парень. Но сейчас он выглядел смущенным, и чуть ли не более потерянным, чем я.

– У меня есть план, как тебе помочь. Ты только меня не выдавай, а? – умоляюще посмотрел он на меня. – А то у меня брат в нашей общаге помещение арендует. Знаешь, как в столице сложно найти недорогой офис? Если его выгонят, он с меня шкуру спустит.

Я кивнула и двинулась дальше. Чувствовала себя при этом, как овца, бредущая на закланье. Кстати, что он сказал насчет столицы? Или мне послышалось?

В кабинете Никита Иванович, к моему глубочайшему огорчению, был не один. Он восседал на своем обычном месте – во главе Т-образного стола в огромном кожаном кресле в окружении книжных шкафов с полными собраниями сочинений по макроэкономике академика Н. И. Сотника, то есть его же самого. Невдалеке от декана расположилась наша комендантша – грозная, как королевская кобра. Она даже внешне стала похожа на нее при виде меня: села прямее, откинулась чуть назад, словно для броска, и поджала и без того тонкие губы. Ее пышные жгуче-брюнетистые кудри напоминали капюшон над головой, а обилие тяжелых золотых украшений намекало на естественную среду обитания этих рептилий – Индию.

«Жить бы Ларисе Петровне где-нибудь южнее, – тоскливо подумала я. – Вот что она делает в нашей холодной северной сторонушке?».

– Здравствуйте, Никита Иванович. Вызывали?

– Бес-сс-тыжая, – прошипела Лариса Петровна и окинула меня источающим яд взглядом с ног до головы.

По ногам сразу поползли мурашки. Я нервно одернула шортики и переступила с ноги на ногу.

– Садись, Мерлина, – сказал наш декан.

Я села на самый краешек стула, что был поближе к входной двери и напряглась.

– Ну? И чего ты натворила?

Я с надеждой взглянула на Никиту Ивановича. В его голосе мне послышались нотки сочувствия. Но на лице его не было ни намека на жалость. Оно было окаменевшим, как у зомби.

– Я дверь сломала, – прошептала я.

– Вот-вот! – торжествующе закричала Лариса Петровна. – Видите, как спокойно она это заявляет! Я полгода билась, у университета средства на новые двери выбивала.

– Дверь старая была, – решилась возразить я.

– Значит, тебе, Мерлина, дверь не угодила?!? Значит, мы так недовольство свое проявляем?!? Значит, тебе новую дверь подавать?!? – завизжала поросенком комендантша.

Сколько этот ад длился, я, честно говоря, не могу сказать. Когда я вышла, ноги у меня слегка подкашивались. У дверей меня ждали Ашот и Янка.

– Ну, что? – сочувственно спросила Янка, подавая мне зачетку.

Но я не могла толком ничего сказать. Меня трясло, как осиновый лист.

– Пойдем, Мерлина, кормиться будем, – прониклась моим состояние Янка. – Лучший способ успокоить расшатавшиеся нервы – забросить в организм что-нибудь вкусненькое.

На это Ашот внес неожиданно щедрое предложение:

– Я угощаю, – потом подумал, и добавил. – Только особо не шикуйте, а то я нынче на мели.

– Все на мели. Не парься, – отозвалась обрадованная Янка.

В столовой мы с Янкой взяли по манной каше, бисквитной пироженке и кофе, а Ашот, продолжая радовать нас сюрпризами, прикупил полторашку Светлояра. Наши измученные похмельной интоксикацией, помноженной на стресс, организмы в момент осушили ее до дна. И после этого я уже смогла внятно изъясняться.

– Про меня говорила? – первый начал допрос Ашот.

– Из института не исключили? – перебила его Янка.

– Не-а, – помотала головой, отвечая обоим сразу. – Никита Иванович сказал, чтобы я за дверь заплатила. И даже предложил посодействовать в трудоустройстве на лето, чтобы я смогла это сделать. Когда я согласилась, он сразу же позвонил и договорился. Через неделю мне в «Некропром» на работу выходить. Там и производственную практику проходить буду, а потом по ней диплом писать.

Друзья изумленно уставились на меня.

– Может, мне себе тоже дверь вышибить? – пробормотал Ашот. – Блин, Крис, круто!

– Может, и так, – уныло отозвалась я. – Только Лариса Петровна сказала, чтобы духу моего в общаге не было, пока квитанцию из бухгалтерии не принесу об уплате двадцати тысяч рублей. Это штраф за дверь.

– Да уж, – загрустила Янка. – И где ты будешь жить все это время?

Но Ашот, наоборот, приободрился:

– Не дрейф, Мерлина, прорвемся! У меня у брата ритуальное агентство внизу. Оттуда есть дверь в подвал общаги. Я тебе ключ дам, будешь, как белый человек, приходить и уходить, когда захочешь. Надо только у Марь Иванны ключиком от вашей комнаты разжиться, чтобы дубликат сделать. И все будет лучше прежнего.

– Марь Иванна не даст, – приуныла я. – Ты хоть умри у нее на пороге – теперь не даст.

– Ну, допустим, тут ты неправа, – возразила Янка и хихикнула. – Наша старушенция трупов боится.

Нехорошо так хихикнула.

– Антропозомбофобия в классической форме, – заржал в ответ Ашот и потер руки.

План созревал на глазах. Был он на редкость идиотский. Но переубедить этих двоих я не смогла. Оба вдруг воспылали войти в историю общаги как самые очумелые придурки. Разумеется, с моим непосредственным участием. Я поняла, что все мои призывы к здравому смыслу бессильны и смирилась. К тому же, это был единственный реальный способ остаться летом жить в общаге.

– Хорошо, я участвую, но при одном условии, – со вздохом сдалась я, – Вальке Будейкину ничего не говорим. Пусть ему хоть немного будет стыдно за то, что меня сам споил, а потом злорадствовать принялся. А я его еще другом считала.

– Не вопрос! – хором заверили меня заговорщики.

Потом Ашот сорвался с места, чтобы переговорить с парой-тройкой вошедших в столовую парней.

– Встречаемся в семь в «Последнем Приюте», – махнул он нам рукой на прощанье, и мы с Янкой двинулись на пляж.

– Крис, прости, меня! Прости, пожалуйста.

Слезы капали мне прямо на лицо. Это было неприятно и щекотно. Хотелось их вытереть, но я лежала спокойная и неподвижная в окружении венков и траурных ленточек. Валька Будейкин рыдал навзрыд, а вокруг стояли студенты в скорбном молчании. Время от времени кто-то приближался, чтобы чмокнуть воздух в миллиметре от меня, а затем отходил. Я снова оставалась в компании Вальки и его несокрушимого горя.

Ох, как мне было неловко! Мне ужасно хотелось прервать весь этот фарс, вот только я не могла. Когда гроб вместе со мной парни занесли в холл нашей общаги, и так потребовалось море валерьянки, чтобы отпоить Марь Иванну. Я очень переживала, что мое воскрешение нанесет непоправимый удар по сердцу пенсионерки. Поэтому лежала и терпела.