– Умойся, а потом я займусь повреждениями. Вначале вправлю нос, это больно, потом синяки и прочие мелочи. Это, скорее всего, тоже будет больно, но уже не так сильно, – проговорил он. Даже Дюк так не болтал. А Дюк был врачом покруче этого мальца. Ну, наверное. Я ещё я невольно сравнила парнишку с Августом. Меня передернуло от одного воспоминания.

Эти воспоминания, к сожалению, были отвратительны. Каждый раз, пытаясь вспомнить, каким милым Август был в младенчестве – его руки, которые тянуться ко мне, его улыбку – каждый раз все это перекрывалось воспоминаниями о его смерти.

Я долго стояла в туалете, глядя на кран и струю воды в раковине. Металлы, жидкости, газы, химические реакции. Все это кинулось на простое человеческое тело. Химия и физика ополчились против нас. И победили. Потому что наше мягкое мясо не способно гореть, не способно становиться жидкостью, не способно создавать что-то из ничего. Потому что это невозможно. «Невозможно» – каждый раз повторяю это, когда на улице у меня на глазах идущий человек делает шаг, а на второй разливается водой по ровному высокотехнологичному покрытию тротуара. «Невозможно» – говорят ученые Маэра. «Невозможно» – сказали мне, когда погиб Август.

Стук прервал мои мысли.

– Ты там померла что ли? – пробубнил бармен в дверь.

Я быстро смыла кровь под носом и вокруг. Пыталась тереть, но было нестерпимо больно. Старалась не глядеть на свою физиономию в зеркало.

Меня вновь усадили на диван. На этот раз парнишке поставили стул напротив. Он забрался на него с ногами и наклонился ко мне.

– Расслабься, ненавижу, когда сопротивляются, – проговорил он.

Мальчик приложил обе ладони к моему лицу. И тут я взвыла! Он меня даже не предупредил! Боль была адская, но кратковременная. Из глаз брызнули слезы. Кто-то сунул мне тряпку или что-то похожее на полотенце. Я вытерла слезы, приятно отмечая, что нос, мой любимый прекрасный нос, больше не ноет.

– Теперь остальное. Это сложнее и дольше. Но не так больно. – Мальчик вновь вернул ладони мне на лицо. Он шевелил и проводил пальцами по щекам, под глазами, возле крылышек носа, по переносице и везде за его пальцами следовало мерзкое колючее ощущение, будто лицо сводило. Иногда он тер мне лицо своими маленькими детскими пальцами и сильно давил.

Я приоткрыла глаза. Дюк стоял у него за спиной и внимательно наблюдал. Слишком внимательно, даже строго. Давно не видела его таким.

– Глаза закрой, мешаешь, – буркнул парнишка.

Мне очень хотелось расспросить его о его Связи. В чем ее суть? В управлении живыми тканями? Или чем-то в этих тканях? В чем состояло «невозможно» его способности? Да и знал ли он сам об этом? Август понятия не имел, что с ним происходит. А этот мальчишка не только знает, что с ним, он почти профессионально пользуется этим. Как такое возможно?

Разглядывая его украдкой, я поняла, что ошиблась с возрастом. Ему наверняка было где-то десять или одиннадцать, просто он был довольно низок для своих сверстников. Наверное, все же ближе к десяти, решила я. Но кто его научил так пользоваться Связью? Родители?

Мысли перебежали к старухе, с которой жил мальчик. Наверняка это была его бабушка.

Я сидела и строила миллионы догадок о том, кто этот мальчик и откуда он взялся. Но все эти догадки, по сути, не значили ничего, потому что это уже в любом случае проблема Кроу. Потому что мальчишка станет отныне его собственностью. Он наверняка с таким же серьезным видом будет приказывать мрачным парням Кроу заткнуться, пока он их лечит.

Ночами, валяясь в какой-нибудь дыре под вонючими одеялами, я проклинала тот день, когда согласилась на уговоры мужа и прилетела на Маэр. Я боялась космоса, боялась летать, боялась высоты, вакуума. Я не хотела умирать.

Первые дни на этой планете я просто лежала. Вбирала в себя силу притяжения и молилась, чтобы она меня не отпускала. Чтобы меня не выбросило куда-нибудь в космос.

Теперь мне плевать на это. Я хотела домой. Безумно хотела в то уютное обыденное, в привычное, без этого безумия вокруг. Хотела вернуть все обратно. Я заливалась слезами, шмыгала носом и ночами полупьяная просила невесть кого вернуть все назад. А потом закидывалась еще бутылочкой какой-то дешевого пойла, что приноровились гнать из чего попадется, и вырубалась. А наутро просыпалась все в том же кошмаре.

Большинство этих высоченный небоскребов были недоступны. Все тяжеленные стальные двери закрыты, лифты отключены. Люди не могли попасть никуда выше второго технического этажа. Большинство богатеев просто забаррикадировались в своих роскошных пентхаусах. У них там было все, они наблюдали за нами сверху. Мелкими, погибающими. Убивающими за маленький кусочек синего металла, лишь бы не сдохнуть самому. Замкнутая система жизнеобеспечения работала на богатых. Бедные жили на больших парковках рядом с грудой ненужных, как и они сами, автомобилей.

Кто-то пытался вплавь убраться с острова, но все это жестко пресекали. Остатки правительства не знали, как обезопасить людей, поэтому просто начали запрещать.

Потом я с идеально новым лицом, которое совершенно не болело, разве что тянуло немного, сидела на диване. Дюк сидел рядом, и мы и пили удивительно вкусный натуральный чай. Откуда настоящий чай на этом мерзком острове? Я вдыхала аромат напитка и ощущала горький вкус.

Мальчишка помогал бармену в другой комнате, они расклеивали постеры по стенам. Мне совершенно не хотелось помогать в бесполезном деле.

– Как он попал к тебе? – тихонько спросила я.

– Просто подошел как-то ночью и позвал к уже мертвой старухе. Сказал, что ему здесь уже нечего делать и он хочет попасть к кому-то богатому. Я тогда пошутил – продать тебя, что ли? И он уверенно сказал «да». Он был предельно серьезен.

– Он странный. Чего мог навидаться десятилетний ребенок, чтобы быть настолько серьезным, жестким. Интересно, каким бы был Август.

– Анна, не начинай, слышишь.

Я отхлебнула чай, пытаясь прогнать возникшие мысли.

– Да, не буду. Меня пугает этот ребенок. Вдруг во всем этом безумии, что творится вокруг, они все станут такими – каменными, замкнутся в себе, чтобы защититься. Чтобы защитить свой детский разум.

Дюк молчал, он внимательно смотрел на копошащегося в соседней комнате ребенка.

– С ним что-то не так, и я не хочу думать об этом. Надеюсь, Кроу завтра не откажется…

– Если Кроу откажется от сделки – нам конец. Он, возможно, заберет его силой, ты понимаешь во что влезаешь?

– И что будет? – усмехнулся Дюк. – Нас убьют? Ты правда этого боишься?

Я смотрела на пар, поднимающийся над кружкой.

– Я не знаю. Мне кажется, я иду не туда. Уже давно. Все призывают к суициду, к богу, к чему угодно… но не к нормальной жизни. А ведь я о ней и мечтала. Я все еще мечтаю о Земле и не уверенна, что хочу, чтобы эти мечты закончились так.

Дюк откинулся на спинку дивана и вздохнул.

– Ты все еще живешь иллюзиями, Анна, прошлым и несуществующим будущим. Настоящее для тебя будто плохая сказка, и ты думаешь, что она однажды закончится. Ни фига не закончится. И это не сказка.

– Марина Ли – это ваше имя? – следователь непринужденно глянул на неё исподлобья.

Марина неуверенно кивнула. Она будто наблюдала со стороны. Ее так сильно накачали обезболивающими, что она не соображала. И не понимала, зачем было помогать ей, если все равно убьют.

– Что ты киваешь? Отвечать! – рявкнул следователь.

– Да. Это мое имя.

– Марина Ли, вы осознаете, что сделали?

– Да… – нет, она не осознавала. Она не хотела этого.

– Вы осознаете, что убили четверых человек и ранили двоих?

– Да. – Она не могла так поступить. Это была не Марина.

– Вы согласны с тем, что убили Галею Ли, Мартина Ли… – голос следователя терялся и исчезал. Она слышала эти имена, знала их. Они стояли возле нее.