Граф Бенкендорф на самом деле был умнейший человек. Тонкий психолог.

Или возьмем еще более древнее восстание Пугачева. Это было наиболее серьезное народное восстание, сделавшее власти много неприятностей. Пугачев чуть было не победил и не воссел на престол. Его военные удачи во многом объяснялись тем, что он использовал инородцев, покоренные российскими царями народы. «Пугачевская сволочь», о которой пишет Пушкин, – это были башкиры, уральские казаки из кипчаков, и разная другая нехристь. Но и то: стоило запахнуть поражением Пугачева, как они стали торговаться с властями за голову своего предводителя и, в конце концов, сами связали его и сдали правосудию. Любопытно, что историк XX века Ключевский не посвятил этому восстанию отдельной лекции. У него сказано, что «в 17-ом веке народ часто бунтовал», и все – больше ничего не сказано. Техника подавления народных бунтов даже в 17-ом веке была на высшем уровне. И только Александр Сергеевич Пушкин озаботился анализом пугачевского бунта и написал его историю. Но ему даже в голову не пришло описывать роль народных масс в этом восстании, он называет эти массы «разной сволочью» и никак не иначе.

Я это к тому, что вы хотите сделать движущей силой мероприятия разную сволочь.

–– Не движущей силой, а жертвой! – почти взвизгнул Антон Марсович. – Мы хотим обнажить проблему жертвенной роли среднего человека и уничтожить эту проблему, стереть ее.

Натюрморт одобрительно кивал и вдруг открыл рот и сказал:

–– А Украина? А «оранжевая революция»? Там великий украинский народ победил. Он показал, что может воевать за демократию и честные выборы.

–– Полно вам врать, – лениво предостерег Булд. – Мы с вами вместе работали по этому народу. Это был элитарный путч, в котором массу использовали по назначению. Мы с вами и использовали.

–– Вот и договорились, наконец, друзья мои, – удовлетворенно сказал Антон Марсович. – Массу мы используем по назначению.

Уложив в огромный рюкзак ноутбук и прихватив также пару книжечек по программированию, диски с программами, полбатона докторской колбасы и батон хлеба, Леша сказал матери, что, пожалуй, съездит на участок, посмотреть что там и как. Мать тут же заскулила, мол, и я с тобой поеду, Лешенька, мне нужно грядки посадить. Леша на мамино присутствие никак не рассчитывал, но быстро сдался, как всегда. А сам подумал, что так даже лучше, чтобы и матери не было в квартире. Если его будут искать, мать могла бы проговориться, мол, Лешка на даче, а так – нет никого, авось забудут и наймут другого лоха.

На позднюю электричку еле успели. Леша, довольный своим бегством, с мамашей, которая дремала, ехал в полупустом вагоне и жевал докторскую колбасу, попутно читая свою любимый журнал «Чудеса». В нем простые люди с улицы рассказывали о своих встречах с пришельцами, путешествиях по центрам неопознанной силы – древним захоронениям, городищам, самопальным археологическим раскопкам. Журнал «Чудеса» был истинно народным чтением, его тиражи росли год от года. И немудрено: почти каждый россиянин большую часть своей жизни ждал встречи с чудесным, а встретив его, потом долго писал об этой встрече письма в разные редакции и даже статьи. Но в редакциях относились к народным заметкам с презрением, и только журнал «Чудеса» прислушивался к народному гласу.

–– Мам, расскажи мне о папе, – попросил Леша.

Мать проснулась. И сказала:

–– Папка у нас был очень хороший. Работал в военной промышленности. На праздники всегда мне дарил подарки. Однажды на Восьмое марта подарил швабру.

Леша удивился: надо же, швабру на Восьмое марта!

–– А мне говорили, что женщинам дарят духи.

Тут удивилась мама:

–– Лешенька, духи – это гадость. От них аллергия. Я никогда не душилась. Женщина должна пахнуть чистотой. А швабру он мне подарил не простую, а научную. Моющая поверхность была научно разработанная, она цепляла на себя всю грязь. Папа любил все научно обоснованное.

Леша знал, что в 70-х годах в Советском Союзе наука заменила религию. Его родителей эта тенденция не миновала. Помнил Леша и научную швабру. Ничего особенного, обыкновенная палка с тряпкой на конце.

Так, незаметно, и доехали до конечной станции. Здесь начиналась территория Руси, таинственного места, где перепутались пространство и время. Ожидать здесь можно было любого, самого невероятного разворота событий.

Из электрички вышли и сразу попали в особый мир. Остро пахла свежескошенная трава. На все лады пели соловьи. Благоухали сирень. От этого благолепия у Алексея закружилась голова.

Леша любил участок. И любил участковых людей. Несмотря на полную нелогичность всех их действий, они ему были понятны на уровне инстинкта, как пчеле, которая всегда найдет дорогу к своему улью.

Дальше пошли пешком, светя себе фонариком, чтобы не споткнуться о корягу. До участка дошли уже в кромешной тьме, под звездным небом, и, не мешкая, легли спать на сыроватые кровати, которые остались застеленными еще с прошлого дачного сезона.

Утро встретило неожиданными гостями. Какие-то шумные парни в кожаных куртках с десятками молний орали прямо под окнами и стреляли из ружья. Вместо соседей, которые разжирели в период, когда Лешина мама тетя Валя из инженера НИИ превратилась в уборщицу, в соседнем доме появились эти бодрые торгаши. Соседи сдали свой дом в аренду бизнесменам. А сами они построили себе особняк в более престижной местности. Бизнесмены устроили в доме склад.

В то утро они принимали у себя целую ораву друзей. Гости приехали на новой машине без номеров и, весело гогоча, разожгли большой костер. Они приволокли на веревке барана и привязали его к дереву. Баран жалобно блеял, ожидая своей участи. Вокруг с ножами в зубах бегали парни, сопровождая действо гортанными криками и воинственными танцами.

– Ублюдки, – посмотрев из окна, постановила тетя Валя.

Леша в бинокль наблюдал, как пришельцы вспороли барану горло, а потом сдирали с животного шкуру, перемазавшись в его крови.

Барана жарили до сумерек.

А в сумерках гости, уж вдоволь напившись водки, стали стрелять по стае ворон, которая собралась поужинать остатками пиршества. Подстреленные птицы так и падали вниз, как камни с неба.

Тетя Валя выбежала на улицу и позвала: «Гули-гули-гули! Улетайте!»

Вороны засуетились и с громким карканьем умелись, оставляя на земле своих подстреленных родственников.

Маманя Валя шипела на гостей: «ублюдки!»

Гости, тем временем, распалялись все круче, и тогда стрельба переместилась ближе к земле. Узрев беспризорного пса Шурика, который уже много лет кормился около дачников, парни выстрелили в него. Шурик упал и долго дергался, никак не мог умереть. Они смотрели на его мучения и смеялись.

И тут маманя Валя вбежала к себе в домик, как полоумная, и, выхватив огромную кочергу, понеслась прямо к новой машине гостей. Двое из них сидели в машине и стреляли по живым мишеням прямо из раскрытого окна. Леша крикнул матери, чтоб не вмешивалась. И попросил ребят, чтобы те отъехали от дома. Он еле уговорил мать оставить кочергу в покое. Вечером Леша долго ругался с матерью, обзывая ее дурой.

–– Ты что затеяла? На кладбище захотела? Они тебя, как этого барана освежуют!

Но она угрюмо молчала.

Прошло несколько дней, и у колонки, откуда брали воду, повторилась та же сцена. Парни опять нагрянули в приглянувшееся им место. Из приспущенного окна машины, вставшей на обочине дороги, появился ствол, и чья-то рука направила его в живую мишень. Голубь в небе дёрнулся и рухнул навзничь. Дуло нацелилось на собаку, пившую из лужи воду. Мать, как и в прошлый раз, схватила от печки громадную кочергу и помчалась во двор. «Господи, помоги и защити!» – кричала она по пути, выбегая на улицу. Выбежав из ворот, маманя Валя подскочила к машине и ударила изо всех сил по переднему стеклу. А потом стала долбить кочергой по фарам. Зазвенели стёкла. Ребята сидели в машине и равнодушно смотрели, словно на глупую квохчущую курицу. И вдруг до них дошло, что разбивают вдребезги их машину! С диким криком, хлопая дверцами, они выскочили наружу: