– Не бери в голову и не беспокойся, просто храни информацию и всё! – строго произнёс аба Альтас, заметив недоумение у него на лице, – я должен, наконец, привить тебе культуру создания более величественных сооружений, чем простые обители! Придёт время, ты выучишься, обретёшь должное число энергометок и сможешь получить такую же просьбу Голоса, уже как архитектор. Наконец, тебя однажды призовут и в храмы, а там требования к строителям ещё более серьёзные! Ты должен быть к этому готов.

Хотя такой ответ и был вполне в духе абы Альтаса, Гиб Аянфаль понял, что аба во многом был с ним не откровенен. А волны с лёгким всплеском вновь наполнили комнату.

– Можешь быть свободен, – сказал архитектор, – тебе лучше пойти отдохнуть, чтобы успокоить память. Эта информация тяжела для восприятия.

Гиб Аянфаль не стал возражать и, склонив голову в знак прощания, послушно вышел из залы. Поведение абы Альтаса его встревожило, пробудив в душе неясные предчувствия. Он уже хотел отправиться к себе, чтобы в покое поразмыслить над этим, и может, попытаться вникнуть в сведения о башне, когда ощутил приближение того, кто явно хотел с ним поговорить.

– Яфи!

К нему шла Гиеджи. Как раз в это же время мимо проходили двое других замковых сеятелей. Рядом с их рослыми и немного грубоватыми фигурами были особенно заметны грация и изящество младшей сестры, делавшие её похожей на танцующего или техника волн, с которого сняли просторные одежды. Аба Альтас, отметивший эту особенность ещё в первые обороты жизни Гиеджи, порой высказывал мысли о том, что после познания искусства сева его младшее дитя непременно примется за что-нибудь ещё. Но пока всё дело не заходило далее таких полушутливых разговоров.

Гиеджи, улыбаясь, слегка приобняла своего родича и сказала:

– Я соскучилась по тебе! Пойдём в сад, хочу показать кое-что интересное.

– Ты не хочешь дождаться, пока дождь кончится? – поинтересовался Гиб Аянфаль, косясь в сторону арочных окон галереи. За время его беседы с абой стихия, кажется, набрала новые обороты беспощадного гнева.

– Мы пойдём во внутренний, – ответила Гиеджи, – Там теперь не всё так просто. Не могу тут про это говорить. Идём же!

Гиеджи взяла его за руку и слегка потянула за собой. Через это прикосновение Гиб Аянфаль невольно ощутил, что её переполняют крайне противоречивые чувства – с одной стороны она была чем-то обрадована, с другой – крайне расстроена. А за всем этим как будто стелилась призрачная полоса страха…

– Пошли, – согласился он и последовал за сестрой, не отпуская её руки.

Они прошли несколько коридоров с жилыми комнатами и вступили во внутренний сад. Он был очень просторен. От внешней среды его сберегал прозрачный купол, опирающейся на тонкие белые столбы, как бы невзначай расставленные среди пасочников. Такие сады служили источником пищи в ненастные дни, подобные сегодняшнему, потому, войдя внутрь, Гиб Аянфаль и Гиеджи встретили троих замковых сборщиков пасоки, неторопливо сгонявших густой алый сок в корзины. Обменявшись с ними приветственными поклонами, они направились в глубину сада, окутанную лёгким уютным полумраком.

Гиб Аянфаль давно там не был. Он помнил, что дальняя часть сада была лишена растительности: аба Альтас всё раздумывал не расширить ли за её счёт обитель, выстроив ещё несколько жилых комнат или залу для ткачей. Эти планы не были реализованы – Гиеджи вывела его к огороженному высоким кустарником участку, на котором росло несколько странного вида деревьев. Ветви их покрывали плоские овальные листья сине-зелёного цвета, среди которых желтели небольшие круглые плоды. А вокруг ощущалось полное отсутствие волн, почти как на башне.

– Это пасочные деревья с твердынь звезды Сативары, – пояснила Гиеджи, на миг останавливаясь, – у них другая пыль, потому они излучают иные волновые частоты, которые заглушают наши. Здесь слышны только те слова, которые ты сам хочешь услышать. Попробуй приглушить своё внутреннее поле, когда мы подойдём к ним. Они должны к тебе привыкнуть, и тогда сможешь оставаться тут сколько захочешь. Такие возделывали ещё во времена Праматери. Некоторые твердыни Сативары похожи на ту, с которой некогда она пришла. Асайи Сативары её чтят больше, чем мы, и создают у себя особые заповедные зоны в память о ней.

– Удивительно! – проговорил Гиб Аянфаль, стараясь замедлить течение пыли в теле и тем самым ослабить поле, – как они здесь оказались?

– Аба Альтас смог раздобыть. Он привёз их пыль оборотов пять назад и поместил её в недра под садом, а мой мастер помог их вырастить.

Поле Гиеджи почти не ощущалось – толи это растения прятали её, толи она сама была так тиха. Из осторожности Гиб Аянфаль не стал подходить близко к странным деревьям, зато Гиеджи решительно прошествовала за зелёную завесу ветвей. Она вскоре вернулась, неся в ладонях несколько плодов, похожих на обычные пасочные ягоды только более крупного размера. Взяв Гиб Аянфаля за руку, она положила ему на ладонь один.

– Возьми.

Гиб Аянфаль неловко сжал пальцы. Круглые гладкие бока плода тут же с шипением сморщились и потемнели.

– Почему оно так странно реагирует на меня? – удивился строитель.

– Твои пальцы слишком горячие, – ответила Гиеджи, – сделай их немного прохладнее.

Гиб Аянфаль замедлил течение пыли, чувствуя, как кожа послушно остывает, и Гиеджи, забрав остатки плода, осторожно дала ему второй. Гиб Аянфаль невзначай прикоснулся к её руке. Тело Гиеджи гораздо холоднее, чем его собственное, впрочем, как и у любого сеятеля. А сами ладони мягкие, точно не способные разрушать.

– Пра-асайи питались такими, – проговорила Гиеджи, – а сейчас даже не каждый сможет просто взять в руки.

Гиб Аянфаль покосился на свой плод. Хоть пальцы его и остыли, пасочная ягода продолжала понемногу морщиться, испытывая на себе некое разрушительное воздействие. Гиеджи, улыбаясь, забрала и её. Она опустилась на колени, кладя остатки на пришедшую в движение почву, тут же втянувшую их в себя.

– Да уж, – проговорил Гиб Аянфаль, – а этот сад такое уединённое место! Тут прямо как на старой башне.

– Я знаю, – улыбнувшись, ответила Гиеджи, – я специально попросила у абы, чтобы у меня тоже было тихое место. Деревья своими полями, конечно, заглушают большую часть общедоступных волновых потоков, но всё же мне ещё помогли замковые техники волн. Они поставили перед этой частью сада барьер, чтобы остальные асайи не слишком часто сюда заглядывали. Яфи, пусть это станет наша с тобой тайна. И не только из-за того, что лишнее присутствие может повредить растениям Праматери. Просто, у меня теперь тоже есть мысли, которые я не хочу доверять широким волнам.

Гиб Аянфаль взглянул на сестру, чуть склонив голову на бок.

– Хорошо, – проговорил он, – я никому не расскажу. Но Ае тоже знает об этом?

– Ае? – переспросила Гиеджи и её лицо неожиданно подёрнул ореол скрытого недовольства, – нет. Даже если он сам обнаружит здесь волновую дыру, то не говори ему о том, что мы тут встречаемся. Я не хочу, чтоб он знал.

Эта реакция немало удивила Гиб Аянфаля. Он мог понять, если бы Гиеджи захотела утаить что-нибудь от властного в семейных отношениях абы Альтаса. Но Ае-то всегда был на стороне своих младших родичей!

– Почему так? – спросил он, искренне встревоженный.

Гиеджи поджала губы, точно желая промолчать, но потом подняла глаза и решительно сказала:

– Мы с ним поссорились. Волны что-то нашептали ему, и он начал вмешиваться в то, во что не должен. Он решил, что я сама не смогу разобраться в том, что меня касается, и считает некоторые мои связи в волнах опасными. Поэтому тут я хочу быть в покое. Чтобы он не смотрел за мной.

Гиб Аянфаля огорчили такие слова. Он привык к тому, что его родичи ладят друг с другом и никогда не наблюдал между ними каких-либо конфликтов. Напротив, на его глазах Ае всегда окружал Гиеджи особенно деликатной заботой. Объяснения Гиеджи казались ему слишком путаными. Она явно скрывала истинную причину конфликта, считая собственную правоту непоколебимой. Интуиция Гиб Аянфаля, обострённая родичной связью, пробудила в его душе тревогу за сестру и подсказывала, что ему следует позаботиться о том, чтобы эта ссора как можно скорее загладилась. Но, зная Гиеджи, Гиб Аянфаль решил провести примирительную беседу несколько позднее, когда она хоть немного остынет.