Они вдруг тепло обнялись, он расцеловал ее в обе щеки. Ася подумала, что, вероятно, он всегда был мировым мужиком: ни разу не пожаловался на нее родителям, ни разу не отнял ни сливы, ни горох, ни крыжовник, которые она зачем-то воровала у Стасика на даче и была поймана с поличным, не выставил счет за сгоревшую автоплощадку и комнату. Никогда не рассказывал об их проделках своей жене – маме Стасика – высокой отрешенной блондинке, которая редко приезжала на дачу и своими длинными фуксиевыми ногтями не вписывалась в гармонию местных кустов и грядок. Наверное, он ее сильно любил.

– Как Стасик?

– Скоро женится. А ты?

– Я не скоро. Спасибо вам. За все, – голос Аси задрожал.

– Да ладно, все у тебя будет хорошо,– он крепко прижал ее к себе, обдав чем-то гораздо более дорогим, чем одеколон «Спортклуб»4, – ты ведь не девка – огонь!

Это был Диоровский Саваж. Тот, 95-96 года выпуска5. Он обжег ноздри, как только она сняла крышечку. Внезапно, как боль от плетки, перед глазами встала просека с проплешинами щебенки, деревянные щербатые заборы (лезь, не хочу), перекошенные калитки, одна смешнее другой. Их собственная была особенной – в виде домика с треугольной крышей, из серых досок, вымоченных многолетними дождями. Ася часто, теряя под ногами почву, мучаясь от бессонницы, мысленно открывала эту калитку. Входя в нее, перешагивая через тонкий волосок памяти, как Алиса в стране чудес, сразу становилась маленькой. Перед глазами был заросший сад с кустами малины. Вдали – зеленая веранда бревенчатого дома с привидениями. На веранде бабушка, полосатая кошка, запах жареной картошки. А дальше – крыши соседних домиков без удобств, покрытые то рубероидом, то вагонкой, то черепицей – трогательно убогих, совершенно разных, абсолютно уникальных в своей незамысловатой архитектуре. Еще дальше – кудрявые верхушки дубовой рощи, уходящей в бесконечность, в вечное путешествие. Ася думала, что, покидая этот мир, она обязательно должна пройти именно по этому пути. Через эту калитку, по этой утоптанной земляной дорожке, оставляя где-то сзади и под собой возню двух детей в шалаше, бабушку с тревожными глазами, кошку на веранде, дремлющую на спинке выцветшего дивана, и обязательно отца Стасика, модного, матюгающегося, в попытке загнать свою машину на заваленную ветками стоянку.

– Пока, Николай Василич!

– Пока, банда! – крикнет он и посмотрит в небо голубыми Стасиковыми глазами.

– Может, и этот возьмете? Прекрасный фужер6 старой школы, – седой парфоман терпеливо ждал, пока Ася придет в себя.

– Нет-нет, я винтажом не увлекаюсь. Только селектив7, – она расплатилась и стала засовывать в сумку заляпанный лютановский колокольчик с притертой крышечкой и Пале-Роялем на этикетке. Это была один первых ее парфюмов – Серж Лютан Шерги (Chergue)8. Медово-табачно-специевая патока, бальзам на сердце. Асю всегда удивляло, почему у старых парфманьяков всегда заляпанные флаконы и грязные квартиры? Почему, имея такое острое обоняние, способное различить несколько десятков компонентов в духах, они мирятся с запахом грязи, засаленных диванных ручек, засиженных мухами холодильников. С тех пор, как Ася залипла на парфюмерии, походы по таким квартиркам стали весьма частыми. Все парфманьяки паслись на Авито, и ежедневное прочесывание объявлений стало Асиным привычным занятием. Покупать духи в бутиках и сетевых магазинах в этой среде считалось глупым и недостойным. Бутики – исключительно для изучения. Ася очень любила маршруты от небольшого магазинчика «Молекула» на Неглинной через ЦУМ с его огромными парфюмерными рядами на первом этаже, до небольшого, но пафосного корнера в «Модном сезоне» на Охотном ряду. Она совершала паломничество в эту мекку много лет каждую неделю, а то и чаще, знала в лицо всех консультантов: редкие из них по-настоящему понимали в парфюме, большинство улыбчивых глупеньких девочек набиралось через хед-хантер, и сами просили ее рассказать что-нибудь познавательное, дабы потом втюхивать эти истории наивным клиентам. Из карманов ее джинсов, пальто, курток, шуб постоянно вываливались бумажные надушенные блоттеры разной формы, с многочисленными виньетками всевозможных брендов. На обучающих курсах консам дарили тестеры – флаконы духов без коробки, чаще с лазерной надписью или стикером Not for sale, которые те, ввиду небольших зарплат, продавали на Авито таким же маньякам, как Ася. Круг замыкался. Кроме того за годы своего хобби, в записной книжке Асиного телефона собрались Махмуды, Тагиры, Давиды, Асхеды – оптовики, у которых тоже можно было выкупить флакончик-другой.

Поначалу, утонув в собственных желаниях, изучая бренды, направления, течения, тематики, Ася участвовала в «распивах» и покупала «отливанты» – маленькие флакончики со спреем (атомайзеры или в простонародье «фуфырики»), в которые предприимчивые девы перепшикивали или переливали духи из родного флакона, вытягивая жидкость шприцем. Позже она уже сама стала распивать парфюмы по 5-10 миллилитров, пытаясь вернуть часть денег от явно небюджетного увлечения. Первое время духи многоярусно ютились на прибитой полке в темном углу коридора. Когда количество флаконов перевалило за 30, коллекция начала кормить саму себя: нарядные пузырьки менялись, продавались, покупались и потихоньку прирастали. В голове Аси появилась четкая система «вау-хотелок» и «фу-глупостей». В комнату был куплен шкаф, и вся стеклянная братия, натертая до блеска, расставилась по полкам, как новобранцы под матюги красномордого прапора.

Со временем в тематических группах на фейсбуке к Асе пришла слава великого аутентификатора. Она разбиралась в тонкостях шрифта, особенностях внешних и внутренних изгибов флаконов, вогнутостях и выпуклостях табличек и многой другой ерунде, которую не могли уловить обыватели, но отлично знали бывалые парфманьяки. Фейкоторговцы, как тараканы, постепенно привыкающие к отраве, шлифовали свое мастерство подделки, и занимали на этом рынке активную и вполне уютную нишу. Год от года их профессионализм рос, и они умело копировали не только флаконы, но и верхние ноты популярных композиций, так что порой догадаться о подделке можно было, только прослушав аромат в раскрытии в течение получаса и более. Ася не попалась на фейк ни разу. У нее была чуйка. Чуйка на оригинал. И не только в духах.

Впервые эту чуйку увидела в ней руководитель новостей в местной телекомпании «События Н-ска». Анна Федоровна Соколовская только перешагнула сорокалетний рубеж и вела ежевечерние новости в эфире Н-ска, когда Ася еще ходила в детский садик. Она была вполне свежа, но внутри уже громко тикали часы, делая ее, в принципе клевую бабу, нервной и стервозной. Как-то, психанув в своем мужском коллективе (который самолично и создала, трепетно отбирая каждую особь), она сказала, что наберет новых корреспондентов с улицы, и заткнет всем их поганые рты. И оказалась права. Вместе с тучей людей, с улицы пришла окончившая университет и болтавшаяся целое лето без дела Ася. Съездив стажером на несколько съемок, Ася отписала тексты, и, читая их, Соколовская поняла, что в лице этой милой ушастенькой девочки на Н-ское телевидение пришла другая эпоха. Асин язык был лаконичным, образным, пульсирующим, как аорта младенца. Анна Федоровна для порядка поправила несколько слов и протянула Асе исписанный лист:

– Молодец!

Ася засияла, не подозревая, что та же Соколовская построит несложную интригу и выпрет ее уже через год. Но пока она с головой нырнула в профессию, которая стала ее крылатой силой на долгие лета.