Дарья Сергеевна уехала из Н-ска не сразу – примерно через месяц после того, как Филизуг увез Славочку в Москву. Жизнь ее стала пустой, к тому же сын схватил ангину и загибался с гастритом от столовской еды. Дарья Сергеевна устроила семейный совет, который сводился к тому, что матери нужно быть с сыном. Младшая дочь, пьющий муж и болонка, по ее мнению, вполне могли существовать самостоятельно. Благо в соседнем доме жила ее старшая бездетная сестра, которая вызвалась помочь. Было решено: Катюша переедет жить к тете и окончит старшую школу под ее надзором, муж закодируется и бросит пить, а Дарья Сергеевна рванет к Славочке. Вскоре на Казанском вокзале в 5:38 утра ее с двумя чемоданами встречал Филипп Андреевич – Славочка лежал с температурой.

– Зачем вам два чемодана, мама? – спросил сонный Филизуг.

– Кастрюли, крупа, мед, варенье. – Она смотрела Филу между глаз, будто вбивала в его переносицу длинные гвозди.

– Крупа-а-а, – простонал Филизуг и прогнулся под тяжестью неподъемной ноши. – Носи-и-ильщик!

– Какой носильщик, деньги на ветер пускать. – Дарья Сергеевна вырвала один чемодан из его рук и энергично пошла по перрону. Филипп Андреевич торопливо семенил сзади.

Они зажили втроем в одной комнате, вместе ужинали, занимали очередь в туалет сразу на троих. Беспощадно ругались с алкашами-соседями, защищая друг друга, и безжалостно же друг друга уничтожали, когда соседям было не до них.

– Мама, зачем вы опять положили в суп эту крупу, в ней же мухи! – Филизуг и рад был бы поесть в столовой или кафе, но Дарья Сергеевна заведовала деньгами, отбирая стипендию у сына и зарплату у Филиппа Андреевича (тот устроился ночным сторожем – не мог заснуть на своей раскладушке под храп Дарьи Сергеевны).

– Не мухи, а жучки. Попался один – велика драма! Жри и не высовывайся.

– Что значит – «жри»? – заводился Филизуг. – Я не животное. Это моя квартира, мама, и вас сюда никто не звал!

– Ты – не животное? А кто ты?

– Я – музыкант!

– Был бы ты музыкантом, Филипп, был бы верным мужем, тебя бы не выгнали из Гнесинки, и в этом гадюшнике ты бы не жил!

– Мама, прекрати! – У Славочки на нервной почве задергался глаз, и он, пытаясь прижать его рукой, выронил ложку и опрокинул на колени суп. – Хватит!

– Вы видите, до чего довели сына? – орал Филизуг, пока Славочка, воя, бежал в туалет застирывать брюки.

– Я его довела? – Дарья Сергеевна уже бежала вслед за Славочкой. – До чего ты бы его довел, если б я не приехала!

– Да заткнитесь уже все! – Дорогу Дарье Сергеевне преградил низенький, сложенный будто бы поперек, Игоряня. Он круглые сутки работал на стройке и пытался отоспаться в единственный выходной. – Ща нос сломаю уродам.

Игоряня занес огромный кулак над Дарьей Сергеевной, Филизуг подскочил на помощь, удар пришелся ему по плечу.

– Не трогай музыканта! – визжала Дарья Сергеевна, вцепившись в майку Игоряни.

Славочка тихо плакал, сидя на унитазе. Ему никогда так не хотелось совершить самоубийство, как в этот момент.

Однажды Филизуг пришел поздно вечером, Дарья Сергеевна со Славочкой уже поужинали. Скрипач держал букет роз и яркий пакет в руке.

– Ишь ты, пижон! – прошипела Дарья Сергеевна. – Все остыло уже на столе, сам разогревать будешь!

– Ты чё, Фил, с банкета? – спросил Славочка.

– Уважаемая Дарья Сергеевна! Дорогая наша мама! – пафосно произнес Филизуг.

Все застыли, ожидая подвоха.

– Поздравляю вас с днем рождения! Будьте счастливы!

Славочка онемел. У Дарьи Сергеевны навернулись слезы. Она бросилась к Филизугу в неловкие объятия, исколовшись острыми шипами.

– Зачем же денег столько угрохал на цветы-то! – только и смогла произнести Дарья Сергеевна. – Можно ж было мяса купить…

– Не волнуйтесь, я их украл. И это тоже вам. – Филизуг достал из пакета бутылку красного и сверток из золотой бумаги, который тут же протянул Дарье Сергеевне.

Она развернула дрожащими руками и вынула темно-зеленое платье из дорогой плотной ткани.

– Да зачем же ты потратился, дурачок, оно ж мне все равно не налезет.

– Налезет, – отрезал Филизуг. – Переоденьтесь, а старое выбросьте, видеть его больше не могу.

За полгода Дарья Сергеевна не сменила ни одного наряда. В двух чемоданах, которые она привезла с собой, из личных вещей были только трое трусов, лифчик и толстая вязаная кофта темно-бордового цвета. Она зашла за занавеску, долго возилась, а потом крикнула:

– Сыночка, помоги застегнуть!

Славочка подошел, долго пыхтел.

– Я ж говорила, что мало.

Филизуг не выдержал, отодвинул ученика и сам аккуратно застегнул «молнию» на вспотевшей спине Дарьи Сергеевны. Мужчины отошли. Дарья Сергеевна неуверенно выглянула из-за занавески. Платье было ей впору, подчеркивало и высокую грудь, и тонкую талию, и крутые бедра. Тапочки она сняла, осталась босиком, стыдливо улыбалась, одергивая юбку.

– Неплохо, – оценил Филизуг.

– Ты такая красивая, – смущенно сказал Славочка, упрекая себя, что не вспомнил о дне рождения матери.

– Я еще бусы надену.

– Ни в коем случае, только платок, дорогой шейный платок. Подарю на Новый год. – Филизуг посмотрел на Славочку, и они кинулись целовать обмякшую Дарью Сергеевну.

Сели за стол на общей кухне, Фил принес из комнаты чешские фужеры – подарок поклонниц, разлил вино.

– Зачем же ты такое дорогое купил, сказал бы мне, я б свое… э-э-э… спиртное принесла. – Дарья Сергеевна, обычно властная, заискивающе суетилась.

– Ну уж нет, ваше пойло пусть лакают алкаши. – Филизуг был явным хозяином положения. К нему вернулись прежние стать, лоск, элегантность. Славочка опять смотрел на учителя с восхищением, они дерзко переглянулись, будто выступали дуэтом перед ревущей публикой.

Дарья Сергеевна не обиделась, только заметила:

– Ну так дай бог им здоровья, моим алкашам, на их деньги и живем!

Оба засмеялись. Славочка был в недоумении, но тоже захихикал, поддержав неожиданно теплую компанию.

Дарья Сергеевна умудрилась без прописки устроиться в продуктовый магазин продавщицей. Но денег не хватало, и она научилась приторговывать спиртным в розлив. Учителем и сподвижником стал чернявый дворник Шадгиз. В его подсобке на электроплитке работал самогонный аппарат из молочной фляги, трубок, склянок и алюминиевого ведра. В огромных бутылях бурого стекла бродило сусло на слипшихся фруктовых ирисках, которые Дарья Сергеевна приносила из магазина как просроченный товар. Раздутые медицинские перчатки, словно руки утопленников, жутковато приветствовали хозяев, брага слюнявилась пузырями, пришептывала, бубнила и обидчиво вздыхала. Очищенный дистиллят дворник разливал в пустые винные бутылки и вручал Дарье Сергеевне для реализации. Он же и поставил ее «на точку» – в удобное местечко во дворах между Староконюшенным и Калошиным переулками.

– Здесь будешь стоять, никто не тронет, а тронет, меня позовешь, – сказал Шадгиз.

Дарья Сергеевна исполняла эту роль впервые. К подкладке пальто крепко пришила суровыми нитками два внутренних кармана для бутылок. Прорепетировала перед зеркалом выражение лица – независимо-непробиваемое. В первый день никто не подходил, хотя болтающиеся туда-сюда синяки оглядывали ее и шептались. На вторые сутки один из них решился.

– Почем бормотуха?

– Тысяча рублей двести грамм, как батон белого. – Дарья Сергеевна робела.

– Наливай. – Бомж грязными руками с желтыми ногтями вытащил помятую купюру и протянул липкий граненый стакан.

С тех пор тропа к Дарье Сергеевне не зарастала. Она стояла полтора часа вечером после работы и час утром – синяки тянулись опохмелиться.

Правда, Шадгиз обманул: на третий день возле нее возникла пара – мужик в куртке из темной плащовки, от которой пахло краской, и баба с пропитым лицом, но цепкими глазами.

– Кто разрешил, сучка? – Мужик схватил Дарью Сергеевну за лацкан пальто, подтянув к себе.