Грудь Гермионы сжимается от смеха.
— А теперь, — говорит он, переходя к делу. — Я не думаю, что в твоем методе был достаточный физический контакт. Это положение, — он скользит одной рукой под основание ее головы и пальцы запутываются в ее волосах, чтобы удержать ее там, — гораздо более эффективно для максимального контакта с поверхностью.
Говоря это, он опускает голову так низко, что его дыхание обжигает ее шею, и он медленно целует подбородок, перед тем как прикусить ее ухо. Он отодвигается от нее ровно настолько, чтобы позволить руке скользнуть вниз по ее телу. Гермиона вздыхает, напрягаясь, когда его пальцы проходятся между ее грудей, прежде чем скользнуть вдоль изгиба ее талии, наконец, проникая пальцами между бедер.
Ее ноги дрожат, а сердце уже начинает колотиться. Он смотрит на нее сверху вниз.
— Хочешь узнать одну из моих любимых вещей о тебе? — интересуется он, едва касаясь кончиками пальцев ее складок. У нее перехватывает дыхание.
Он снова опускает голову, пока его рот не оказывается рядом с ее ухом, и это посылает поток тепла через нее.
— Я могу заставить тебя кончить столько раз, сколько захочу.
Резкий всхлип вырывается из горла Гермионы, и ее сердце взлетает, как у зайца.
— Для меня гораздо практичнее быть тем, кто согревает тебя сверху, — его пальцы, запутавшиеся в ее волосах, напряглись ровно настолько, чтобы выгнуться и обнажить ее горло, — потому что нет никакого риска, что наши средства выживания преждевременно закончатся таким образом. Разве ты не согласна?
В ответ она издает бессвязный звук.
— А теперь, — он почти мурлычет ей на ухо, — давай посмотрим, как я тебя согрею.
Его пальцы соскальзывают с вершины ее ног, скользят по бедрам, когда он начинает целовать ее горло. Он медленно дразнит ее, прикасаясь к ней везде, кроме тех мест, где она хочет больше всего. Она выгибается под ним, ее соски твердеют, пока не начинают болеть в предвкушении прикосновения, которого он все еще ей не дает. Его пальцы между ее ног, кажется, гладят каждое место, кроме того, где она умирает больше всего.
Жар свернулся пустым клубком между ее бедер, когда она попыталась приподнять их, чтобы найти любой источник контакта.
— О, пожалуйста, Драко, — говорит она, чувствуя, что вот-вот разобьется.
Он смотрит ей прямо в глаза, его лицо в нескольких сантиметрах от ее собственного.
— Хм?
— Пожалуйста, — шепчет она.
— Чего ты хочешь, любимая?
— Пожалуйста, прикоснись ко мне.
— О, тебе это нравится? — он поднимает бровь, когда его большой палец скользит так близко к тому месту, где она действительно хочет этого, что ее глаза пересекаются. — Я думал, мы просто делаем то, что необходимо, чтобы пережить эту ужасную беспрецедентную метель.
Несправедливо, насколько он способен к артикуляции во время секса, в то время как она едва может сформировать простые предложения.
Она судорожно сглатывает.
— Мне сейчас очень тепло. Пожалуйста.
— Ты, кажется, думаешь, что, умоляя меня, получишь все, что захочешь. Что… — его губы скользят по ее ключицам и вниз по изгибу груди, пока он почти не оказывается там. Она выгибается дугой, безмолвно умоляя. — … абсолютно верно.
Его великолепный рот, наконец, жарко смыкается на ее груди, его язык греховно обжигает, когда он щелкает по ее соску.
Она запутывает пальцы в его волосах, чтобы удержать его там, и произносит целую цепочку проклятий; кажется, это единственные слова, которые она может произнести. Ее бедра беспомощно вертятся в поисках трения, но он просто продолжает дразнить ее, пока единственное слово не слетает с ее губ «пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста».
Он отрывает свой рот от ее груди, оставляя ее болеть, когда его большой палец, наконец, касается именно того места, где она хочет этого.
Все ее тело сильно дрожит.
Он пристально смотрит на нее, его серебристые глаза потемнели и стали собственническими.
— Я хочу, чтобы ты продолжала смотреть на меня, когда кончишь, — он гладит ее складки.
Она быстро кивает.
— Хорошая девочка, — его пальцы скользят в самую сердцевину.
Она напрягается, содрогаясь от удовольствия, когда его пальцы скользят в ее сердцевину, изгибаясь и прижимаясь сзади к ее тазу, а его большой палец нежно поглаживает. Ее руки все еще путаются в его волосах и дрожат, когда она сжимается вокруг него с задыхающимся криком.
— Вот так, — он гладит ее еще мягче. — Ты можешь шуметь, я хочу тебя слышать.
Она уверена, что он ее слышит. Она издает долгий, почти вибрирующий крик, пока кончает, не сводя с него глаз, когда все вокруг рассыпается серебром.
Он медленно целует ее, пока она лежит, приходя в себя, ее сердце колотится в груди. Когда она перестает задыхаться, он отстраняется и целует ее в лоб.
— Я думаю, что должен согреть тебя, — говорит он, раздвигая ее бедра, опускаясь вниз по ее телу. Его губы трепетали с каждым поцелуем.
Она уверена, что планеты сформировались за меньшее время, чем то, которое тратит он, постепенно доводя ее до грани следующего оргазма. И еще одного после этого.
Когда он делает паузу, она практически не чувствует костей, все ее тело скользкое от пота. Ее кудри намокли и прилипли к вискам. В этот момент она излучает больше тепла, чем камин.
Когда он приступает к четвертому, она пытается сбежать. Он прижимает ее к полу и трогает еще нежнее и безжалостнее, пока она не кончает так сильно, что ей кажется, будто она что-то где-то порвала.
Она лежит неприлично мокрая под ним, бормочущая угрозы о том, что будет, если он сделает это снова, пока он целует ее лицо.
— Я думаю, мы почти пришли в себя после нашей прогулки снаружи, — говорит он, когда она перестает задыхаться, и двигается, пока его бедра не оказываются на одном уровне с ее.
Она обвивает ногами его талию, придвигаясь к нему.
— Как думаешь, ты сможешь подарить мне еще один, моя сладкая девочка? — спрашивает он, погружаясь в ее сердцевину, наполняя ее низким стоном.
О боже, нет…
Но да. Он всегда точно знает, сколько она может вынести.
Она кивает, цепляясь за его плечи, когда он перекидывает одну из ее ног через свою руку и глубоко и жестко входит. Она издает рваный стон, который он прерывает губами, целуя ее, когда его бедра встречаются с ее.
— Ты идеальна, — говорит он возле ее рта, целуя ее вдоль челюсти.
Он целует и ласкает ее в контрапункте со своим темпом, пока она снова не достигает крещендо, и он издает низкий горловой стон, когда чувствует, как она распадается, когда он внутри нее.
Потом он трахает ее. По-настоящему трахает, жестко и быстро; сила каждого толчка прокатывается по ней так, что ему приходится удерживать ее на месте, чтобы она не сползла по одеялу. Когда он кончает, он стонет имя Гермионы у ее горла, его руки обнимают ее за плечи, как будто он боится, что она может ускользнуть или исчезнуть, если они не будут цепляться друг за друга.
Потом они лежат рядом, переплетенные друг с другом. В доме тихо, только потрескивает камин. Свет снаружи уже растворился в темноте зимнего вечера.
Гермиона открывает глаза и крепче обнимает его, наклоняя голову так, что их щеки соприкасаются.
— Счастливого Рождества, Драко.
Его хватка на ней едва заметно напрягается в ответ, затем он поворачивает голову и целует ее в висок.
— Счастливого Рождества, Жена.
Еще через минуту он приподнимается и прислоняется к дивану. Гермиона садится рядом с ним, и он натягивает на них одеяло, обнимая ее.
— Знаешь, — говорит он через минуту, — мы могли бы поехать к Уизли на Рождество, я бы не возражал.
— Я знаю, — она прижимается поцелуем к его плечу, прежде чем склонить на него свою голову. — Но ты сообщил своим родителям, что мы уже решили провести Рождество с Уизли в этом году, потому что сказал, что не хочешь, чтобы я провела наше первое Рождество с людьми, которые только терпят меня.
Она смотрит в огонь.
— Я тоже не хотела, чтобы ты уезжал туда, где чувствуешь то же самое. Мы провели более чем достаточно времени со всеми, я думаю, что мы имели право на Рождество, которое просто принадлежало нам.
