Утром в канун Рождества начинает идти снег. Первые снежинки только начинают появляться, когда Гермиона возвращается с утренней пробежки. Сбрасывая кроссовки и вешая куртку в прихожей, она подходит к окну гостиной, чтобы посмотреть, как они падают, и вытаскивает палочку из пучка, скрученного на макушке.

Хлопья сверкают в утреннем свете. Гермиона тяжело дышит, все еще переводя дыхание, и потирает руки, чтобы согреть кончики пальцев. В камине весело потрескивает яркий огонь. Холод не проникает в теплую гостиную, в углу которой стоит маленькая Рождественская елка, украшенная безделушками, мишурой и блестящими стеклянными украшениями, которые безупречно сочетаются друг с другом. Аромат сосновых и кедровых венков наполняет воздух на пару с корицей, гвоздикой и апельсинами.

В коттедже царит тихий уют в сочетании с ощущением новизны в комнате; пустые стены, странные голые места над камином и столами, как будто поверхности все еще ждут подходящей безделушки, которая найдет здесь свое место и наполнит дом. Стены книжных полок почти заполнены, но у их подножия все еще стоят коробки. Несколько полок занимают дубликаты некоторых изданий, ожидая попарно, пока их владельцы решат, чей экземпляр следует сохранить.

Это дом, но еще не полностью обустроенный.

Гермиона закрыла глаза, наслаждаясь тишиной, пока не услышала мягко приближающиеся шаги, остановившиеся рядом. Она открывает глаза и еще мгновение смотрит в окно.

— Смотри, снег пошел, — говорит она.

— Я заметил, — вот и весь ответ, который дает Драко, вкладывая кружку чая в ее холодные руки. Она прислоняется спиной к его груди, и несколько минут они молча наблюдают.

— В детстве я мечтала о белом Рождестве, — говорит она. — Было бы немного похоже на сказку, если бы на наше первое Рождество выпал снег.

Она смотрит на него снизу вверх. Черты его лица резкие, как граненое стекло, и уголок рта кривится, когда он смотрит на нее. Она убирает левую руку и находит его, сплетая их пальцы и обнимая его за талию. Он кладет подбородок ей на макушку и медленно проводит большим пальцем по обручальному кольцу, как будто все еще не привык его там находить.

— Может быть, он задержится, — говорит она через несколько минут.

***

— У тебя случалось такое в детстве, чтобы тебя заносило снегом? — спрашивает она, нарезая овощи.

Драко стоит в нескольких футах от нее, подготавливая телячьи голяшки, совершенно равнодушный к погоде снаружи, в отличие от Гермионы, которая провела полдня, приклеившись к окнам. На его бедрах повязан фартук, а рукава аккуратно закатаны до локтей. Его волшебная палочка лежит на полке, пока он разворачивает бумагу для мяса, придирчиво осматривая каждый кусочек.

— Заносило снегом? — он поднимает глаза.

Она кивает.

— Знаешь, когда не можешь путешествовать, потому что на улице так много снега, что это становится небезопасно.

Его брови хмурятся, и он выглядит немного смущенным, как случается всегда, когда между ними возникает «культурная» разница.

— У волшебников обычно нет такой проблемы. Летучий порох, аппарация, портключи — обычные способы путешествовать независимо от погоды.

Гермиона молчит, задумчиво жуя морковную палочку.

— О, конечно. Полагаю, это способ, пока у тебя есть волшебная палочка.

Она кладет морковь в миску рядом с несколькими другими, наполненными нарезанным кубиками луком, сельдереем и приготовленными травами, проверяя, чтобы все они выглядели аккуратно, прежде чем повернуться и налить себе бокал вина.

Она садится на край кухонного стола, наблюдая, как Драко начинает формировать и перевязывать телятину кухонным шпагатом.

Это один из первых вечеров во время каникул, когда они остаются вдвоем. Между рождественскими вечеринками, вечеринками в департаменте Министерства, балом в Министерстве, небольшими посиделками и визитами друзей из других частей Европы всегда что-то было. Блейз Забини вернулся из Италии, Чарли вернулся из Румынии, а Луна только что закончила экспедицию в Южную Америку.

Их социальные круги еще не интегрировались должным образом, что приводит к более насыщенному праздничному социальному календарю, чем любой из них хочет.

Сочельник, как они уговорились, будет только их, а после Рождества они вернутся в круг общения до Нового года. Гермиона уже боится этого.

Она отбрасывает эту мысль и сосредотачивается на открывающемся перед ней виде.

— Я знаю, что говорю это все время, — говорит она через минуту, — но я все еще нахожу сюрреалистичным, что ты готовишь.

Он поднимает бровь.

— Я должен был чем-то заниматься, пока оставался без волшебной палочки под домашним арестом, а не просто утопать в тоске, как некоторым людям нравится утверждать.

Гермиона бестактно фыркает.

Он смотрит на нее снизу вверх.

— Для меня это тоже окупилось сполна. Разве нет?

Улыбка играет на ее губах, пока она покачивает своим бокалом.

— Неужели?

— Да. Одна всезнайка-невыразимец была весьма впечатлена тем открытием, что руки, на которые она так часто смотрела, способны на большее, чем варить для нее зелья.

— Это не так… — она задыхается и краснеет. — Это были мои материалы и моя лаборатория, я должна была убедиться, что ты готовишь все должным образом.

— Конечно, ты была ответственна, как добросовестный исследователь, которым являешься, — говорит он, насмешливо салютуя. — Ты просто внимательно следила за мной, чтобы украсть мои секреты варки.

— Я их не крала, — говорит она, хмурясь. — Причина, по которой тебя туда пустили, заключалась в демонстрации твоей методики стабилизации волчьего зелья. Я не сидела и не пялилась на тебя.

Драко ничего не отвечает, но тень улыбки, таящаяся в его чертах, сама по себе достаточно убийственна.

Она делает вид, что ничего не замечает, принюхивается и чопорно потягивает вино.

— Не могу поверить, что раньше не догадалась, что ты черпаешь знания из магловской кулинарии.

Он выпрямляется, вздыхает и некоторое время смотрит в потолок.

— Не могу поверить, что потратил больше года, пытаясь очаровать тебя своей индивидуальностью и мастерством зельеварения, а оказалось, все, что мне нужно было сделать, это сказать: «Причина, по которой я знаю это, заключается в том, что я готовлю. Давай я как-нибудь приготовлю тебе ужин».

Гермиона вспыхивает от обиды и делает глоток вина.

— Говоришь так, будто после слов «я могу приготовить тебе ужин», я тут же швырнула в тебя своими трусиками, — наконец говорит она строгим голосом.

— Я бы никогда, — Драко спрятал усмешку. — Насколько я помню, это заняло три приема пищи…

— Четыре. Это случилось только на четвертый раз, — говорит она, пытаясь скрыть румянец за бокалом вина.

Его левая бровь вздернулась, а глаза стали хитрыми, как у лисы.

— Не припомню, чтобы я ел ту еду до следующего утра. Это считается? Вряд ли…

У нее горят уши.

— Ты должен был приготовить это, так что, да, оно определенно внесло свой вклад, и поэтому этот раз считается четвертым. В любом случае, — она прочищает горло, — я согласна, что ты должен был руководить приготовлением пищи.

Он заканчивает выемку и отряхивает руки.

— Ну, как бы я ни был рад пропустить год безответной тоски, пока убивал себя в лаборатории, надеясь произвести на тебя впечатление, это, вероятно, было необходимо. В конце концов, если бы я пригласил тебя на ужин в свою квартиру слишком рано, ты бы могла подумать, что я пытаюсь вытащить тебя из Министерства, чтобы убить.

Веселое настроение Гермионы внезапно исчезает, переменяясь.

— Не говори так. Я никогда так не думала. Рону не следовало так шутить.

Драко усмехнулся себе под нос, прежде чем взять себя в руки и пожать плечами.

— Все в порядке. Мы с Уизли теперь цивилизованные люди, помнишь? Только вчера мы целый час играли в дартс.

Его голос звучит легко, но она узнает скрытое выражение в его глазах. Так он выглядит, когда они слишком долго находятся где-то и он чувствует себя не в своей тарелке. Это грызет его, накапливаясь от одного вечера к другому, и теперь всплывает на поверхность. Скрытое утомление от того, чтобы быть терпимым.