– Я весь к вашим услугам, мессир.

– Для начала, граф, пошлите кого-нибудь в город разузнать о семье некоего Шарля Бонапарта.

– Я сей же час кого-нибудь пошлю, – губернатор кинулся из комнаты, обрадованный, что задание такое легкое.

Вскоре он вернулся с сияющей улыбкой на лице:

– Через два часа у вас будут исчерпывающие сведения об этой семье, мессир, – объявил губернатор. – Может быть, пока ждем, не откажетесь со мной отобедать?

– Вы же знаете, Марбо, я не ем в гостях. Лучше расскажите мне, какие депеши вам шлют из Парижа, относительно русских?

– Да, все, как обычно: поддерживать нейтралитет, в конфликт не вступать… Простите, мессир, ваша форма… вы пошли на службу к русским?

– Фи, Марбо! Я никогда никому не служу. Этот маскарад для отвлечения внимания. Ни одна живая душа не должная знать, кто у вас был под маской русского генерала.

– Но ведь меня спросят, с какой целью русские нанесли мне визит.

– Обязательно спросят. Ответите, что русские приходили предложить нейтралитет, а вы милостиво согласились.

– Благодарю, мессир, – с чувством облегчения произнес губернатор.

Спустя два часа, де Марбо пересказывал гостю сведения, которые удалось собрать посланными агентами. Генерал слушал, не перебивая, лишь однажды задав уточняющий вопрос:

– Когда, вы говорите, родился второй ребенок?

Губернатор посмотрел в предоставленную агентами бумагу и ответил:

– Пятнадцатого августа прошлого года. Наречен Наполеоном.

– Хорошо, – удовлетворенно кивнул генерал, – я поручаю вам, граф де Марбо, стать неофициальным опекуном и финансистом этого мальчика. Заботьтесь о нем, как о собственном сыне. Делайте что хотите, но его должна ждать военная карьера.

– Я все понял, мессир. Но под каким соусом я должен помогать мальчику?

– Придумайте что-нибудь. Станьте ему крестным отцом, а его отцу найдите приличную должность.

Губернатор кивнул и, будто вспомнив о чем-то, заглянул в бумагу, которую до сих пор держал в руке.

– Здесь написано, что его окрестили сразу после рождения, мессир.

– Ничего страшного. Убедите родителей пройти этот обряд повторно. Лишним не будет.

– Можете на меня положиться, мессир.

– В таком случае я вас покидаю, граф. Деньги вы получите в ближайшее время.

Генерал встал, протянул вперед руку с перстнем гроссмейстера ордена тамплиеров, дождался, пока де Марбо исполнит ритуал, предписанный «посвященному рыцарю», и направился к выходу.

В Санкт-Петербурге граф Алексей Григорьевич Орлов был обласкан императрицей. Имения с тысячами душ крестьян, ордена, специально отчеканенная в его честь медаль, сундук денег, право носить приставку «Чесменский» к своему имени – все это сыпалось на него, как из рога изобилия. Но просьбу победителя османов об аудиенции наедине Екатерина будто не слышала.

Алексей Григорьевич и сам уже не знал, нужно ли ему встречаться с императрицей тет-а-тет. Все, зачем он ехал в столицу, разрешилось и без этой встречи. Екатерина, не читая, подмахнула все представления и патенты на генеральские чины. В числе прочих оказался и патент на имя Салтыкова Дениса Федоровича, который до этого даже рядовым не служил в российской армии. Не возникли у императрицы и вопросы о подкреплении Средиземного флота новыми эскадрами. Более того, Екатерина обрадовала графа, что одна эскадра уже в пути. Еще две эскадры комплектуются из новых и восстановленных судов.

У графа создалось впечатление, что его поскорее хотят сплавить с глаз долой к месту службы. Никого здесь не интересовали его планы военной компании, не ставились цели. Заседание Государственного Совета герой Чесмы покинул в растерянности. У него накопилось немало вопросов, ответы на которые мог дать только один человек – его брат Григорий. К нему Алексей Григорьевич и отправился.

Брат оказался дома, но спал. Спал в три часа пополудни!

– Разбудите, – властно приказал граф слугам.

– Не велено, ваше сиятельство, – невозмутимо ответил один из них.

– Разбудите. Третий раз повторять не буду.

– Не губите, ваше сиятельство. Не велено.

Граф молча подошел к двум слугам, загородившим проход в спальню своего господина, схватил их огромными ручищами за шеи и отшвырнул в разные стороны. Еще не отойдя от возбуждения, он с такой же силой рванул распашные двери спальни, едва не сорвав их с петель.

– Гриша, вставай! Сколько можно спать? – громовым голосом Алексей возвестил о своем прибытии.

– А, Алеша, чего ты так рано?

– Рано?! Время за полдень! Ты почему не был на Совете?

– Да, я… мне не сказали, что Совет собирается.

– Так найти не могли, наверное. Гулял, небось, опять до утра?

– Да, ладно, тебе, Алеша! Здесь и без тебя хватает, кому мораль мне читать. Лучше сам расскажи, как ты, какие успехи в амурных делах?

– В амурных? Вообще-то я там воюю, Гриша. А вы здесь чем занимаетесь? Что с Катей?

– А что с Катей?

– Она избегает личной встречи. Вокруг нее куча прихлебателей. Меня чуть ни стошнило от их лести, а она воспринимает все, как должное.

– Да, Катя изменилась.

– Гриша, устрой мне с ней встречу. Я хочу узнать, в чем причина. Может, ей снова нужна наша помощь?

– Понимаешь, Алеша, я не могу пойти к императрице, когда захочу. Мне дозволено являться, только когда она возжелает, – с сарказмом выделяя слова «императрица» и «возжелает», понуро проговорил Григорий Григорьевич.

– Так вы что с ней больше не … того?

– Я же говорю, Алеша, «того», только когда она этого захочет.

– Да, дела… Как такое могло случиться, Гриша? Наверняка, Катя узнала о твоих похождениях?

– Если бы. Так бы хоть не обидно было. Нет, Алеша. Она просто однажды решила, что стала настоящей императрицей. Она думает о себе, как о просвещенной государыне. Она думает, что лучше других знает нужды России. Теперь все, кто знал ее растерянной девочкой, вошли в немилость.

– А может так и есть, Гриша.

– Конечно, так и есть!

– Да я не о том. Может, именно она и знает лучше других нужды России? Ты же помнишь, Благодетель наш только с ней об этом говорил. А еще что он говорил? Забыл? Он говорил: Катька умная, а где умом не возьмет, там хитростью добьется.

– Раньше я тоже так думал. А теперь смотрю: дура дурой.

– Это потому что спать с тобой перестала, Гриша? – улыбаясь реплике брата, попросил уточнить мысль Алексей.

– Поэтому – тоже, но не только. Вот объясни мне, зачем она тащит сюда всяких иностранцев? Володя, как-то попросил меня походатайствовать за одного ученого…

– Наш брат Володя?

– Ну, да. Ты же помнишь, что он директор Академии наук? Так вот, знаешь, что она мне сказала?

– Что?

– «Не твое это, Гриша. Не лезь, куда не понимаешь. А что, до ученого, то хороший ученый сам себе дорогу пробьет». Ты понял? Иностранцам: и подъемных десять тыщ, и жилье казенное, и полный пансион, и дело выбирай, какое хочешь. А нашим? Кукиш с маслом! Пробивай сам себе дорогу.

– Вот что, Гриша, поживу-ка я у тебя месяц, другой. Поглядим, обмозгуем, авось что и придумаем.

План, который только что сложился в голове Алексея, был прост: обойти всех соратников по перевороту 1762 года, расспросить их и составить объективное мнение. Уж больно в Гришиной оценке обида просвечивает. Однако, потратив две недели на пустые разъезды, никого, кроме Петра Пассека, не нашел. Все они оказались или усланными в родовые имения или заграницей. Да и Пассек не горел желанием откровенничать.

– Ты меня, Алексей Григорьевич, насчет государыни не пытай. Не моего ума это дело: ее деяния обсуждать, – сходу заявил Петр Богданович, пресекая даже попытку расспросов.

– Да бог с ней, с государыней, Петр Богданович. Ты мне скажи, где все наши? Где Екатерина Романовна?

– Вот что я скажу, Алексей Григорьевич, завтра меня будут пытать, какие разговоры ты со мной вел. Лучше я промолчу.