— Я позаимствовала, ничего? Моей одежде сохнуть да сохнуть.
Гиацинт встрепенулся так, будто у него гора с плеч свалилась.
— А? А, ничего, это всё равно не мое. Наверное, прежнего хозяина или что-то такое…
— Смотрю, ты совсем освоился с драконитом. Заметила, как он тебя слушается.
— Да, Сакур — отличный зверь, понимает с полуслова…
— Сакур?
— А-а-а, ну, он почему-то откликнулся на это имя. В смысле, мы с ним как-то общались, и я решил почитать ему японскую поэзию… Ну, и вот. Не знаю, почему так вышло, может, из-за того, что ему больше всего нравится аромат вишни… ну, понимаете, в алкогольных смесях.
Кристо недоверчиво хмыкнул. Когда они спешивались неподалеку от этого домика, он попытался похлопать на прощание дракобиль по морде. Еще секунда — и Кристо бы остался без пальцев.
— Тебя послушать — так милейшее создание.
— Это так и есть… ну, со мной, во всяком случае. Мои знакомые… которые помогали мне обустроиться в этом мире… тоже пробовали — и он тоже был к ним настроен недружелюбно. Особенно когда приходилось накладывать на него чары отвлечения. Больше с ним вряд ли кто сможет справиться, я даже не знаю, отчего это…
— Индивидуальная привязанность артефакта. Это встречается достаточно редко, но все-таки бывает, и выражается…
Ставшую почти светской беседу прервал тихий голос Макса:
— Ты что здесь делаешь?
Юный Оплот чуть не взмыл под потолок от облегчения.
— Вообразите, какая забавная вещь — я и сам понятия не имею! Но мы здесь уже вторую семерницу — первые три дня искали прибежище, ну, а потом наладилось. Но это из-за Сакура, да. Его сюда просто как будто тащило, мы не меньше двух недель добирались. Сакур, конечно, никак не пояснял мне — что я должен увидеть здесь, но я-то полагал, что это перст судьбы. Ожидал, что нечто непременно должно произойти — конечно, в этом странном городе… он даже для России странный, да? В нём всегда что-то такое происходит… Но я ожидал чего-то… судьбоносного. И вот нынче, когда Сакур просто рванулся к вам на помощь — я понял!
Всё понятно. И на Оплота подействовала «Волшебная лампа» с ее тасовкой вероятностных нитей. Кристо метнул было в Дару значительный взгляд, но попал, конечно, в халат, который только что скрестил на груди широкие рукава.
Из халата донеслось неопределённое бормотание из области артефактологии.
— Я не это имел в виду, — Ковальски говорил холодно. — Почему ты не в Целестии? И как давно…
— Восемь семериц назад, — признался Гиацинт и виновато смерил взглядом Кристо. — Это… местных восемь недель? Я не слишком…
— Пойду… э-э… пожру, — ответил Кристо, не в силах придумать лучшей причины для бегства. Торопливо хлопнул дверью и помчался на кухню, счастливый по уши, что оказался вне зоны боевых действий.
— Восемь… недель, — с запинкой повторил Макс. — Ты восемь недель в этом мире…
— Да, мои друзья из контрабандистов помогли нам с Сакуром выйти во внешний мир. Я приобрел некоторые знакомства, когда ещё был тинторелем и скитался по лесам… и мне давно обещали показать поселения тех целестийцев, которые с концами ушли во внешний мир. Тут в России таких закрытых поселений то ли пять, то ли шесть… как это… иммигранты? Словом, мы посетили два из них, и мне помогли с документами. О, и Дара, там нашлись два артемага, они даже учились в Одонаре, так что помнят правила безопасной работы с артефактами, и они соорудили мне отвлекающие артефакты для Сакура, потому что он не пожелал со мной расставаться. Меня, в общем, приглашали там и остаться, но мне хотелось посмотреть на другие поселения, а к реалиям этого мира я уже вполне приспособился… и тут Сакура начало словно тянуть в этом направлении… И мы, конечно, в основном по ночам передвигались…
— Восемь… недель, — Макса основательно заклинило на этой фразе.
— А… Дара и Кристо вам не сказали разве?
Макс выметнулся из кресла мгновенно. Если бы не расстояние, которое их Гиацинтом разделяло и не артемагический щит, поставленный Дарой — от тинтореля бы мало что осталось. Гиацинт даже встать не успел и с удивлением обнаружил скрюченные пальцы Ковальски у своего горла.
— Макс, — пальцы артемагини показались из рукавов халата и слегка подрагивали, удерживая шарик оникса. — Сядь, пожалуйста. Ты не в себе.
— Назвать причину?
— Причин не надо, я понимаю, только барьер не уберу. Макс, это всё очень усложнит…
Макс, тяжело дыша, опустил руку и сделал шаг назад. Гиацинт переводил взгляд с него на закутанную в халат Дару с диким недоумением.
— Усложнит? — переспросил он. — Что всё усложнит?
— Твоя смерть, — любезно пояснили из халата. — Если он тебя сейчас придушит — нам и о помощи-то просить будет некого…
Наглость этого заявления заставила тинтореля вернуться в сознание и признать, что он не спит.
— О помощи? О какой-то еще помощи? Но ведь я вас уже спас один раз, сегодня — от этих тварей? Холдон побери, и вы хотите убить меня вместо благодарности? Мне многие твердили о твоём характере, Февраль, но это уже как-то чересчур, вам не кажется?
Из халата донесся тяжкий вздох, порицающий дурость некоторых здесь присутствующих.
— Мне не кажется, — натянутым как струна голосом, произнес Макс. — Мне кажется, тебе надо бы сказать девочке спасибо за твою жизнь, если бы она не держала щит… — он удержал руку, дернувшуюся к оружию, Гиацинт проследил этот жест, оценил, с каким усилием он был сделан, и побледнел, понимая, что тут не шутки шутят.
— Послушайте, вы… ты что, и правда не в себе? Я…
— Какого черта делаешь в этом мире? — рявкнул Ковальски, отбросив сдержанность. — Почему ты не там? Не с ней?
Тинторель отличался здоровым цветом лица, поэтому ему еще было, куда бледнеть. Он и не прекращал этого процесса.
— А-а, вы… я просто… ты…
— Жду! Какая надобность погнала тебя из Целестии, Оплот?
Гиацинт остановился на оттенке алебастра, шмыгнул носом и уставился в пол.
— Никакой, — тихо ответил он. — Никакой я не Оплот. Печать не понадобилась. Вы все сделали сами. Мне просто… я был там лишним. В этом не было смысла — оставаться там. И возвращаться не было смысла. И я подумал… может, мне удастся хотя бы здесь найти какой-то смысл… предназначение.
Наступила тишина, в которой на кухне панически загремел посудой Кристо.
Дара плотнее укуталась в халат и застонала из его пушистых недр.
— У тебя мозгов не хватило соврать, что ты искал самого Макса?
— Я не искал, — ответил окончательно запутавшийся Гиацинт. — Ну, то есть сначала я как бы думал, что да, но потом осознал, что как здесь можно кого-то найти…А… надо было врать?
Неопределенное мычание, которое раздалось в ответ, обозначало, что в таком случае Гиацинт был бы целее.
— Так ты ее просто бросил? — лицо Макса потемнело, заострились скулы и даже глаза, кажется, стали свинцовыми из серо-голубых, и в целом получилось на редкость кошмарное зрелище. — Ты — ее — просто — бросил — умирать?! Ты… щенок! Я ушел, чтобы дать вам шанс… ей шанс, по этим вашим треклятым кодексам, чтобы она не осталась такой, как была, чтобы смогла жить, чтобы не убить её тем, что я рядом, а ты… оставил ее одну? На этой проклятой башне, в артефактории — оставил ее одну?! Ты…
К большому счастью всех присутствующих, он подавился воздухом. Иначе в следующую минуту Гиацинт услышал бы о себе много нового. Пока Ковальски кашлял и пытался вернуться в строй, Дара выглянула из своей халатной крепости, оценила угрожающую жестикуляцию Макса (страшен даже в кашле) и взглядом посоветовала Гиацинту бежать к дракобилю и взлетать в небеса от греха подальше.
Но знатных юношей Целестии с детства учили спокойно смотреть в лицо опасностям, даже таким, как разъяренный Макс Февраль.
Гиацинт рывком поднялся со своего места, сжал пухлые губы и подождал, пока Ковальски перестанет кашлять и наберет воздуха для реплики.
И не дал ему произнести ни слова.
— Я ее не бросал, — Макс почти подавился вторично, а Гиацинт продолжил: — И не мог ее бросить: вещи никого не бросают и не предают, спросите у Дары, она знает… А для Лорелеи — для нее я был вещью! Она смотрела на меня… — голос дрогнул, и Гиацинт сжал кулаки, — нет, не на меня, сквозь меня. Все время. Улыбалась не мне. Любила не меня. Вас. Не знаю, за что, ей там виднее, только у меня не было никаких шансов ни быть рядом с ней, ни исцелить её. Даже если бы я сто лет торчал рядом с ней — она всё равно бы думала только о вас. А теперь знаете что, Макс Февраль? Вы об этом знали. И не я ее бросил — вы ее бросили.
