— Ты… ты же согласился.

— Просто хотел посмотреть: какой же тварью вы меня считаете, чтобы подписывать на это? Тьфу! — плевок был направлен в сторону Магистерской трибуны. — Всё, насмотрелся, ищите себе нового Холдона! — и сбежал по лестнице в толпу. Артемаги Ниртине из оцепления попытались стать у него на пути, но их расшвыряла в сторону сила непонятного происхождения.

Мечтатель остался на трибуне в одиночестве. Ученики Ниртинэ неловко переминались с ноги на ногу под насмешливыми взглядами из толпы. Алый Магистр молча тряс бородой, оглядываясь по сторонам. Он был растерян совершенно, и Фиолетовому пришлось слегка потеснить коллегу.

— Пусть так, — сказал он натянутым, высоким голосом. — Здесь все добровольно. Кто поднимется на помост и нанесет удар преступнику?

Толпу затопила тишина, в которую явственно вплелись несколько смешков.

Тогда Фиолетовый Магистр повернул голову к начальнику Кордона, который стоял в десятке шагов от него. Немой приказ был ясен.

Ретас Пунцовый мгновенно утратил весь свой вошедший в анекдоты румянец и стал белее иридиевого знака, который носил на груди. Старый вояка, в кабинет которого даже Магистры не входили без стука, смотрел в глаза начальству с непониманием.

— Это же Ястанир, — сказал он так, будто пояснял что-то ребенку. — Да во всей Целестии не найдется того, кто…

Он упал, хватаясь за горло и корчась так, будто на его шею вдруг легла неведомая петля — и стянула её. Аметистиат перевел глаза дальше, на его первого заместителя.

Но Гозек Всполох, сущий юнец в свои триста лет, был известен таким чертовским упрямством, что его ответ был ясен заранее.

— Ну, попробуйте, — сказал новый Глава Кордона, выставляя магический щит, и его действие было тут же подхвачено всеми, кто стоял рядом. Щиты поднимала и охрана Ястанира — сливки Целестийской армии. Кордонщики сомкнули ряды вокруг Ретаса Пунцового (тот, покряхтывая, поднимался с земли), и по их глазам было ясно, что приказы отдавать бесполезно. Любые приказы.

— Бунт, — прошептал Фиолетовый, он еще не до конца понимал ситуацию, а его академическая бородка подрагивала. — И вы думаете, здесь не найдется, кому вас усмирить?

— Мы думаем, что не найдется, — грянул из толпы чей-то голос.

Голос принадлежал Зуху Когтю, вокруг которого толпились наемники. Сам Зух стоял впереди всех, оскаливая зубы в хищной улыбке, с закатанными рукавами засаленной рубахи, будто собрался биться врукопашную.

И он, и все его окружение держало магические щиты. Маги прикрывали и себя, и людей, вооруженных мечами и луками. Наемники были профессионально невозмутимы и стерильно непроницаемы, но почему-то сразу стало ясно, что они не на стороне Магистров.

Количественный перевес был страшен. Коготь со своим войском сброда, силы Кордона, которых была не одна сотня, да еще охрана Ястанира — такое Магистрам и их гвардии было не потянуть. Оставалось взывать к народу.

Но в толпе народа уже лязгали щиты, скрежетали вынимаемые из ножен мечи, и стрелы ложились в луки и арбалеты. Женщины разминали пальцы, готовясь бить магией, а частично так и вовсе посрывали чепцы с передниками и превратились в мужиков. Засучивались рукава. Из-под широких одежд показывались кольчуги, кто-то снимал с телег щиты и раздавал соседям шлемы. Все проделывалось в тишине, прерываемой негромкими окриками, очень деловито и согласованно, как будто каждый вне зависимости от другого принял решение и прекрасно знал, что делать — то, чего никогда не бывает в толпе.

Это была не толпа. Это было воинство, где не было лишних. Где каждый знал, зачем пришел сюда.

Артемаги Ниртине начали торопливо отступать от помоста к трибуне Магистров. До них вдруг все дошло одновременно: и почему они за весь день не встретили здесь никого младше шестнадцати, и молчаливость женщин, и то, почему артефакты показывали им в сознаниях окружающих гнев и ярость…

И шепталы, которые сновали повсюду, но не собирали вокруг себя людей и не брали с них денег; и роскошные кареты магнатов, из которых третьего дня выгружались какие-то тюки — «еда для простого народа»; и торговцы, телеги которых василиски и лошади с трудом тянули… всё прояснилось до того, что стало страшно. Кроваво-интересное «казнь» превратилось в жуткое «война» в одну секунду, и что народ Целестии при необходимости начнет эту войну, стерев их в порошок — это чувство было разлито в воздухе.

Теперь встал Желтый Магистр — оттолкнув Фиолетового. Голос у Цитриниата был на редкость скрипучим и тихим, даже когда он усилил его магией. Может, ему просто немного в жизни приходилось кричать.

— Значит, хотите второго Альтау? Ну что же! Мы обратимся за помощью к нашим союзникам иных рас!

Толпа нежити — а она была внушительной — пришла в движение. Арахнеки сняли повязки, обнажив провалы на лице, затянутые паутиной. Поцелуйши взмахнули длинными волосами и высвободили из рукавов оружие. Медленно и угрожающе их ряды качнулись вперед…

И остановились, поняв, что больше никто из нежити за ними не последовал. Вампиры и пещерники, нощники и болотники — все стояли молча и неподвижно, глядя в землю.

Потом над клацаньем затворов оружия контрабандистов прозвучал одинокий голос, по которому Фрикс смог бы без труда опознать своего знакомца, назвавшегося Безлунником:

— А кто сказал, что мы ваши союзники?

Арахнеки и поцелуйши зашипели, засвистели что-то на своем наречии, проклиная предателей — но высшая нежить уже отступала к наемникам Когтя, доставая оружие на ходу и держась лицами к бывшим собратьям. Из вампиров и пещерников не более пары сотен остались на иной стороне — и те тоже шипели то ли проклятия, то ли ругательства, в которых имя Холдона переплеталось с другим, более длинным и страшным, но забытым…

Аметистиат, словно с опозданием, опомнился, поднял руку, чтобы нанести удар…

— Довольно.

Мечтатель на своем помосте слегка поднял кисти — и кандалы опали с них прахом. Седые кудри трепал ветер подступающего Хмурого Часа. Магистры и их гвардия, артемаги Ниртинэ — разом вскинулись, нанося по нему магические удары, но он просто махнул рукой — и они свалились с ног там, где стояли, будто на каждого из них разом грохнулась пара сотен кирпичей.

— Довольно прятаться за марионетками, — Экстер говорил, вроде бы, негромко, но его голос покрывал все Лилейное Поле, и шум подступающей грозы ему не мешал. — Гайтихор! Теперь тебе осталось лишь проявить себя.

Ему никто не отозвался, хотя смотрел он на трибуну Магистров.

— Кому это он? — прошептала Мелита на ухо Нольдиусу. Тот пожал плечами и ответил, тоже шепотом:

— Понятия не имею. В переводе с древнецелестийского это значит — «хмырь летучий».

Бестия уже поняла, о ком речь, и хватала ртом воздух, а вот в толпе недоумевали, повторяя имечко на разные лады.

— Или мне называть тебя Шеайнерес, Морозящий Дракон, отец Холдона? Я держусь того мнения, что титул Восьмого Магистра — не для тебя.

Удар магии разметал помост, на котором стоял Мечтатель. В секунду прочные доски превратились в щепки, смешанные с опилками, взвилась древесная пыль, которую тут же осадило возникшее из воздуха ледяное пламя.

Дремлющий на трибуне Магистров стоял во весь рост, а за его спиной медленно таяли в воздухе капли металла — все, что осталось от подобия трона. Восьмой Магистр раздался в плечах, исчезли борода и седые волосы, мантия сменилась тускло блеснувшей кольчугой вороненой стали, а из лица на секунду вылепилась неподвижная чешуйчатая морда — и тут же пропала, оставляя после себя голодные, янтарного цвета глаза.

Пророкотал гром, и ему эхом отозвалось утробное рычание, прокатившееся по площадке.

— Доволен собой, Эустенар? Что же не улыбаешься?

Ястанира даже не зацепило ударом, уничтожившим помост. Появившийся из ниоткуда свет уже облекал его фигуру, выделяя ее на фоне надвигающейся грозы. Витязь чуть сжал пальцы — и воздух словно загустел в этом месте, намечая контуры клинка…

— Впрочем, я ошибся. Это не твоё имя. Своё ты попрал и предал. Не потому ли годами у тебя были только клички?