В ванной комнате Бисмарк подставил голову под струю холодной воды. Хватило минуты, чтобы вызванная водой бодрость стала расползаться по всему телу.

В сумку он положил грудку глины и продолговатый предмет. А перстень спрятал в нижний ящик стола, решив оставить его для себя, как самое ценное из найденного. Все-таки это он, а не Адик полночи копался в земле, это он рисковал. И, рисковал, наверное, не выговором или увольнением с должности дежурного электрика! Эта должность ему и даром не нужна! Рисковал он, скорее всего, собственной свободой! Ведь за такие дела могут и посадить! А свобода для него – главная, первичная ценность! После по рангу ценностей стоит квартира тети Клавы, ставшая его киевским жилищем, дальше все-таки семья, какие-никакие, но родители, которые сделали для единственного сына все, что могли, пока он был маленьким: снабдили его только хорошими воспоминаниями о детстве и не очень-то драматическими воспоминаниями о школьной юности.

Поднимаясь по улице Франко вверх, Олег понял, что как-то слишком быстро собрался, а значит и в кафе придет раньше, чем надо. А раньше, чем надо, ему туда не хотелось.

На углу Ярославова Вала и Франко он остановился у газетного киоска. Осмотрелся по сторонам. Взгляд сам замер на девушке, что как-то потерянно стояла совсем рядом. Прилично одетая, в джинсах и недешевой ярко желтой ветровке, она, почувствовав на себе взгляд, посмотрела на Олега заплаканными глазами.

– Вы со мной не выпьете? – спросила жалостливо.

«Черт, развести на бабки хочет», – подумал Бисмарк.

– Извините, у меня встреча!

– Вы не подумайте, – она вытащила из кармана куртки-ветровки пачку гривневых пятисоток. – Я сама могу вас угостить!

От неожиданности Бисмарк пожал плечами. Посмотрел на часы.

– Ну, полчаса у меня есть, – произнес уже мягче.

– Можем прямо сюда, – кивнула она на вход в подвальный ливанский ресторан.

– Два «Хэннэси», – скомандовала она бармену, как старому знакомому, усаживаясь на высокий табурет.

Бисмарк устроился рядом. «Ничего себе», – подумал о заказанном коньяке.

Бармен оказался расторопным.

Она пригубила, и тут же ее глаза засветились другим, более спокойным светом.

– Спасибо! – кивнула Бисмарку.

– За что?

– За участие! Как тебя звать?

– Олег.

– Олежка, – протянула она и снова пригубила. – У меня шеф был Олег. Жалко, убили его!

Бисмарк раскрыл рот, но как-то мысли смешались, и вставить очередное слово в разговор он не смог. Пригубил «Хэннэси».

– А чего убили? – все-таки поинтересовался.

– Там, может быть, и я виновата, – начала было говорить девушка и вдруг махнула рукой, замолчала.

– А тебя как зовут? – спросил Бисмарк.

– Рина.

– Это как Катерина?

– Нет. Родители меня почему-то назвали – Рия. Мне это вообще не нравилось с самого детского садика. Я, когда паспорт делала, поменяла.

– Рия? – в недоумении повторил Бисмарк. – Это как Мария? Чего это они тебе пол имени дали?

– Уже не спросишь! Разбились в машине! Давно. Отправили меня в лагерь на море. А когда я возвращалась на поезде, выехали забрать на вокзал и всмятку! На них «Камаз» налетел… Но потом один знакомый отца на поминках напился и прошептал мне на ухо, что они мне не родными были. Что удочерили. Документов об удочерении я не нашла. Дядя наоборот, убеждает, что родители родные и что он ездил с отцом в роддом забирать меня с мамой!… Фигня какая-то!

– Ничего себе! – удивился рассказанной драме Бисмарк. – У тебя в жизни, как в кино!

– Хуже! – твердо заявила Рина. – В кино бы я сейчас была богатой и счастливой, и муж у меня был бы супермен с «Теслой»!

– Ну так у тебя же деньги есть, так что ты уже богатая!

– Деньги и счастье, это как чай с кофе – почему-то не смешиваются. А если смешать, то пить невозможно! Была б я счастливой, стала бы я первого встречного в бар звать!

Олег обиделся. Посмотрел на недопитый коньяк. «Может оставить его на хрен да и уйти? – подумал. – Похожа на богатую пьяницу! Наверное, муж или приятель выгнал из дому! Поэтому и стояла у киоска!»

– А ты вообще-то чем занимаешься? Чем-то для души? – спросила она вдруг.

– Почему для души?

– Потому что денег у тебя нет!

– Ну да, можно сказать для души! Археологией.

– Археолог? – оживилась она.

Бисмарк вздохнул.

– Не совсем археолог. Это вроде хобби. Я – черный археолог, – признался он вдруг и тут же пожалел о сказанном.

Рина не удивилась, Улыбка сделала ее лицо добрее.

– Знаешь, мы с тобой друг другу подходим, – смешливо прошептала она.

– Почему?

– Оба черные!

– В каком смысле?

– Ну ты – черный археолог, я – черный бухгалтер…

– А что такое «черный бухгалтер»? Ты что, тоже ночью работаешь?

Такого звонкого смеха Бисмарк не слышал давно. Даже неудобно стало, показалось, что все вокруг обернулись в их сторону, хотя на самом деле никого рядом не было и только бармен протирал бокалы, но и он в их сторону не смотрел и находился достаточно далеко, так что слова, вызвавшие у Рины приступ смеха, он вряд ли услышал.

Мобильник Бисмарка затрезвонил.

– Черт! – вырвалось у Олега.

Он спрыгнул с табурета.

– Ты куда? – забеспокоилась Рина.

– Опаздываю, товарищ ждет. Тут, рядом!

Рина неожиданно схватила Олега за запястье и сильно сжала, словно не хотела его отпускать. От неожиданной боли он выдернул руку и удивленно посмотрел на девушку.

– Извини! Ты же потом вернешься? Я, наверное, еще буду тут!

– Постараюсь! – С подозрением во взгляде, бросил на ходу Олег.

Адик, услышав, что причиной опоздания Бисмарка стало неожиданное знакомство с девушкой, сердиться не стал. Грудку окаменевшей глины и продолговатый предмет он аккуратно переложил из Олежкиной сумки в свой рюкзак. Потом поднял на младшего товарища сосредоточенный взгляд и спросил: «Это все, что ты там нашел?»

– Там уже много раз копались, – ответил Бисмарк. – Может и это – чепуха какая-то, а не то, что ты хотел! Я попробовал почистить, ни фига не вышло! Как камень!

– Ничего, может у меня получится?! – самоуверенно проговорил Адик. – В любом случае сообщу!

– А что мне делать дальше? – неожиданно спросил Олег.

– В каком смысле?

– В смысле работы? Можно увольняться оттуда? Я же ни хрена не зарабатываю, а жить как-то надо! Меня вон уже девушки из жалости коньяком угощают!

– Нет, – Адик перешел на серьезный тон. – Потрудись еще! Недолго! Вот тебе премия, – он вытащил из кармана три сотки в евро. – Держи и ни в чем себе не отказывай! О! А что это у тебя? – он уставился на посиневшее запястье правой руки Олега, протянутой за деньгами.

Рукав куртки опять скрыл запястье.

– Черт его знает, – Олег пожал плечами. – Может, во сне ударил?

Львов, май 1941. Богдану Куриласу звонят из НКВД

Профессор Богдан Курилас спиной почувствовал осторожные шаги.

– Тебе еще долго, Даня? – спросила жена почти шепотом.

– Нет, уже закончил.

– Звонили от Марковича. А тебе еще побриться надо.

Профессор оглянулся: жена уже приоделась в платье, купленное до войны, но ни разу не надеванное, волосы накручены, лицо намакияжено. Она выглядела сейчас значительно моложе своих сорока с хвостиком. Профессор был старше на десять лет, но ощущал себя совсем не старым, а скорее уставшим. То, что пережили они с начала российской оккупации, было похоже на сущий ад. Люди своей суетливостью стали похожи на муравьев.

И это не удивительно!.. Одни говорили, что никогда не уйдут со своей земли потому, что остаться с народом – это национальный долг, и русские, мол, уже не те, что были когда-то, они ведь идут в Европу, следовательно, нужно приспособиться к новым требованиям. И главное – это же Украина, хоть и красная. Поэтому надо оставаться на месте, занимать должности и пытаться влиять на события. Однако те, что встречались с большевиками ранее, были убеждены, что они нисколько не изменились и никогда не изменятся, поэтому решили бежать. Третьи считали, что нечего паниковать и обгонять события, стоит присмотреться к новым порядкам и только тогда, поняв, что происходит, принимать решение.