– Ты компот из морковки пробовал? – игриво спросила она.

Бисмарк спускался на фуникулере на Почтовую площадь, когда в кармане зазвонил мобильник.

– Вы что, на больничном? – строго спросил знакомый женский голос.

– Нет.

– Тогда почему не на рабочем месте? Бокс со счетчиком в трапезной задымился, а вас нет! Я написала директору докладную!

– Спасибо, – не очень-то вслушавшись в сказанное женщиной, проговорил Олег.

– Вы что, издеваетесь? Если через час не будете на работе, уволим по статье!

Олег нажал отбой и спрятал мобильник. Фуникулер остановился и еще пару секунд не открывал двери.

– Может, не выходить и поехать назад? – подумал.

Пассажиры торопливо высыпались из вагона, на противоположной платформе стояли желающие подняться на Владимирскую горку, но седовласая водительница старинного киевского «наклонного трамвая» пока не открывала им дверь. Она смотрела в зеркало заднего вида на голову оставшегося в вагоне пассажира.

– Эй, турист! Выйди, заплати за проезд, тогда и катайся снова! – сказала уставшим, сердитым голосом.

Бисмарк нехотя вышел на ступенчатую платформу. Назло седовласой водительнице решил не возвращаться наверх. Вместо этого присел в кафе на Сагайдачного и позвонил Адику. Сообщил ему об угрозах увольнения с работы. «Не нервничай! Я же тебе вчера сказал – надо увольняться! Я думаю, они тебя просто не любят, – рассмеялся Адик на другом конце линии. – Да и сам подумай: за что тебя любить? Особенно, если ты не ходишь на работу? Пойди и сам напиши заявление!» «Я пойду, а они меня арестуют! Помнишь про это замыкание, которого не было? А теперь еще какой-то бокс задымился! Я думаю, это ловушка!» – возразил Олег. Голос Адика стал смешливым. – Есть только одна контора, которая могла бы тобой заинтересоваться, если бы там узнали о ночных раскопках. Но если б она тобой заинтересовалась, ты бы уже сидел у них в гостях и рассказывал про меня и про свой жизненный путь! А так ты сидишь себе на Подоле и делишься со мной манией преследования! В этих случаях всегда надо задаться вопросом: «Я что, такой крутой, что за мною все следят и гонятся?» Проблема в том, что мания преследования часто переходит в манию величия! Поэтому успокойся, выпей коньяка, пойди к кому-то из списочных археологов, а под конец рабочего дня зайди в Софию в отдел кадров и оставь заявление об уходе! Понял?»

Все, что сказал Адик, в этот раз показалось Олегу логичным и справедливым. Он достал список археологов. Подумал, что он и так собирался сейчас на Межигорскую. Не только потому, что этот адрес был самым близким, но и из-за схожести бывшего места проживания Клейнода Виталия Петровича с местом расположения общественной организации «Институт-архив», которая бомбила странными письмами то ли живого, то ли умершего Георгия Польского. Клейнод проживал на Межигорской, 24, кв. 4, а офис «Института-архива» значился по тому же адресу и отличался только номером квартиры.

Дверь четвертой квартиры открыл дряхлый старик в шерстяных спортивных штанах синего цвета и в старом коричневом пиджаке поверх черного гольфа.

– Вы Виталий Петрович? – спросил его Бисмарк.

– Нет, что вы, – тот замотал головой. – Папа умер! Уже два года прошло!

– Тогда вы, наверное, Игорь? – вспомнил Олег имя, стоявшее под всеми одинаковыми письмами, отправленными Польскому.

– Да, Игорь Витальевич! – кивнул старик.

– К вам можно? Я пишу книгу про историю украинской археологии. Меня очень интересует ваш папа, – голос Бисмарка зазвучал так убедительно, что он сам, казалось, был этому удивлен. Особенно отметив, как внимательно слушает его и смотрит на него хозяин квартиры номер четыре.

– Да, да! – старик посторонился, пропуская гостя внутрь.

В квартире пахло отсыревшими книгами.

– Не разувайтесь! Проходите! – сказал Олегу сын археолога. – У меня тут не убрано.

«Не убрано» – звучало слишком высокопарно для квартиры, в которой, казалось, последний раз убирали лет десять назад.

«Тут пахнет, как после потопа!» – гость остановился в комнате, осматриваясь по сторонам.

– Вон кресло, садитесь! – указал рукой старик. – А я сейчас форточку открою. Действительно душновато!

Два кресла, тяжелые, бардового цвета, если и были моложе этого старого здания, то не намного. Между креслами стоял журнальный столик, а за ним – древний пластинчатый электронагреватель. По расположению пустой чайной чашки на столике Олег определил кресло хозяина и сел напротив. Дотронулся рукой до обогревателя и чуть не обжегся.

– Я вам ничего не предлагаю, – присаживаясь, проговорил старик. – Нечего предлагать, пенсия через неделю!

– Так может, я схожу, что-нибудь вам куплю? – Бисмарк доброжелательно глянул в глаза старика. Лицо его оживилось.

– Что, в самом деле? – не поверил тот своим ушам. – Магазин тут рядом, на углу! Я был бы благодарен!

Олег поднялся на ноги.

– Поесть? – уточнил он. – Или выпить?

– И выпить тоже, – на лице Игоря Витальевича Клейнода проявилась удивленная улыбка. – Раз уж вы так добры, то я сегодня на благотворительный фуршет для бездомных и бедных не пойду! Тем более, что там от коллег по бедности часто дурно пахнет!

– Хорошо, я сейчас! – Олег отправился к выходу.

– Вы дверь не захлопывайте, а только прикройте! Чтобы я снова не вставал! – крикнул ему в спину старик.

Львов, май 1941. Профессору возвращают полный контроль над своей жилплощадью

Выйдя из управления НКВД на улицу, Курилас увидел неподалеку свою служанку в потрепанном пальто, из которого торчали клочья ваты, она бросилась к нему с плачем и стала благодарить за спасение. На ее осунувшемся лице он увидел следы синяков. Ее всю трясло.

– Почему ты в пальто? – спросил Курилас. – Не жарко?

– Почему? У меня под ним ничего нет. Все с меня стащили.

– Кто?

– Да все эти лярвы, которые там сидят. Проститутки – вот кто! Они же дети трудового народа. Им все можно. Отведите меня скорей домой!

Их посадили в машину в сопровождении молодого офицера, которому полковник поручил нести реликвии, завернутые в полотно.

Возле ворот дома профессора стоял грузовик. Лейтенант Кравцов, опершись спиной на кабину, закуривал самокрутку. Водитель в кузове передвигал набитые чемоданы.

– Подгони их там, – крикнул Кравцов офицеру. – Заебали. Такой цирк устроили! Мало того, что мамаша – старая большевичка, так еще и сынок этой старой шлюхи – замначальника тюрьмы. Представляешь?

– Да вот я как чувствовал, что будет непросто.

– А у нас никогда просто не бывает. Он, нас, блять, всегда под танк бросает.

Курилас поднимался по лестнице, чувствуя невероятную усталость. За его спиной топали офицер и служанка. Зайдя в прихожую, они наткнулись на баррикады из вещей квартирантов. Те суетливо вытаскивали в коридор из комнат свои пожитки, упаковывались и при этом громко ссорились.

– О! – окрысилась на Куриласа мамаша. – Явился – не запылился! Посмотрите на него! Оказывается, мы ему мешали! Теперь нас на улицу? Да? С ребенками? О! А это кто!? – показала рукой на служанку. – Да это же враг народа! Ее в Сибирь упечь надо! Скотина! Половой тряпкой чуть меня не избила!

Мамаша сразу бросилась к служанке, пытаясь схватить ее за волосы, но та неожиданно боднула ее головой, видимо, в тюрьме научившись такому способу самообороны. Женщина свалилась на пол, задрала ноги, демонстрируя длинные панталоны, и завизжала, как недорезанный поросенок. Поднялся еще больший шум. Тут уже и остальные жильцы налетели и загалдели о своем, перекрикивая друг друга.

– Молчать! – рявкнул на них военный и положил руку на кобуру.

Все мгновенно умолкли и перепугано выпучили глаза. Военный подошел к мамаше, что стонала, лежа на полу и потирая ушибленный лоб рукой. Заглянул в ее опухшую от ярости физиономию и спросил:

– Фамилия!

– Петрова!