Рука отца грубо схватила и оттянула ее назад, за капюшон плаща.

– Нет! – кричал он ее матери. – Они узнают, что мы солгали!

Эмилия упала на землю, магия внутри нее вырвалась наружу. Гнев сжал ее голову, челюсть сомкнулась, и в промежутках между бешеными ударами сердца она взглянула на один из камней напротив нее – и сразу же почувствовала нить связи между собой и камнем.

Все внутри нее вспыхнуло, и магия хлынула наружу.

Камень взорвался градом острых осколков. Гром резонировал в воздухе, эхом отражаясь от скал и уходя в море. Ее мать вскрикнула и отскочила. О нет. Кровь.

– Я в порядке, – сказала мать, но цвет ее лица стал мертвенно-бледным. Ее щека была рассечена. Разрушение было даром Эмилии, и она не могла его скрыть.

Теперь ей придется соревноваться с другими. Будучи под тщательным наблюдением, как она могла сдерживать свою магию, не говоря уже о борьбе за империю?

У нее не было выбора. И если она не пойдет прямо сейчас, тогда случится ужасное…

Алекс был рядом с ней. Он помог ей встать и подвел к Чаре, натянуто улыбаясь, когда усаживал ее в седло дракона; только дрожь его рук выдавала его страх.

– Да здравствует императрица Эмилия Саркона! – сказал он, подмигивая. Он сунул портфель с ее трудами обратно в седельную сумку.

Эмилия устроилась в седле, обвив подолы юбки вокруг талии – вот почему наездники всегда надевают брюки. Ее ноги скользнули в стремена, и, рискуя упасть, она наклонилась, чтобы в последний раз уткнуться лицом в плечо Алекса. Он погладил ее по волосам и отошел. Взмахнув крыльями, Чара поднялась – круг, и ее родители, и ее брат начали уменьшаться в размерах, пока не стали размером с маленьких кукол.

Эмилия замерла, когда дракон повернул на юг и полетел прочь от Гибрианских островов, прочь от их скалистых берегов, зеленых полей и бессолнечного неба. В плечах ломило от напряжения. Ее голова была опущена, растрепанные ветром волосы попадали в рот.

Куда она направляется? Теперь об этом знала только Чара, отвечая на зов, неуловимый для человеческого слуха.

Сколько лет она мечтала вырваться из этого места? Какой же глупой она была. Есть вещи и похуже заточения.

Она видела их своими глазами.

«Что же мне теперь делать?» – подумала Эмилия. Она прижалась коленом к Чаре и почувствовала, как что-то торчит из седельной сумки. Книги. Все годы исследования и подготовки теперь у нее в руках.

Мысли Эмилии резко изменили свое направление.

Если бы они узнали, кто она такая, то ее бы изувечили. Подвергли пыткам. Убили.

Но если бы она смогла как-то утаить это…

Что же делать? Внезапно ее озарило:

«Что, если попытаться победить?»

Как только Люциан приставил кинжал к своей косе, он перестал принадлежать к семье Сабель. Гордость захлестнула его, когда он отрезал свои волосы. Поджигая черную копну в серебряной чаше, он впервые за четыре года почувствовал себя свободным. Со времен первого похода.

– Ты бы все поняла, – обратился он к мертвой женщине. Ее портрет висел в центре алтаря, согретый светом свечей и обрамленный лентами благовоний. В Картаго почитали мертвых как невидимых защитников в потустороннем мире, их портреты вырезались из черного дерева и окружались облаками жасмина и белых роз. Перед тем как отправиться в долгий путь, люди всегда молились защитнику семьи. Полет Люциана к Священным Братьям будет для него последним. Великий храм в Дельфосе был сосредоточением упорядоченной магии в Этрусской империи. Это было место, куда приходили молиться и практиковаться магосы, где учились послушники из всех слоев общества в надежде облачиться в атласные одежды жрецов, где Священные Братья давали обет бедности и заботились о храме, его территории и бедных, которые приходили просить милостыню к месту власти ордена. Теперь Люциан будет жить простой жизнью. Он никогда не вернется ни в Картаго, ни к походам.

Он верил, что такой выбор порадовал бы женщину на этом портрете. Она смотрела на него сверху вниз, ее глаза и лицо были так похожи на его. Ее волосы тоже были черными – но его теперь стали немного короче и неровно топорщились там, где он их отрезал. И все же теперь, куда бы он ни направился, никогда больше не посмотрит в зеркало. Его это устраивает. Ему и так не нравилось видеть лицо убийцы каждое утро.

– Ты бы все поняла, мама, – повторил он.

– Нет, она бы не поняла, – произнес холодный голос позади него. Он обернулся и увидел, как его сестра-близнец, Дайдо, наблюдает за ним, одной рукой играя с кинжалом – украшенной драгоценными камнями рукоятью.

Она уже много лет мечтала вонзить его в сердце Люциана.

– Пришла на финальный бой, Ди? Тебе следует поберечь свои силы для Испытания. – Люциан встал и пошел рядом с ней, их шаги эхом отдавались в мраморных коридорах.

– Я могу победить тебя меньше чем за пять минут. Не веди себя так, словно мне придется напрячься. – Она пристально посмотрела на Люциана, ее глаза были того же медного цвета, что и у него.

– Ты действительно хочешь, чтобы наш последний разговор был полон оскорблений? – спросил он.

– Да.

Они замолчали. Надменная тишина всегда сопровождала их общение. Стражники в ливреях с вышитым изображением синего Дрейка – личного дракона дома Сабель – стояли по стойке смирно по обе стороны зала, держа наготове серебряные щиты и копья. Справа, сквозь высокие мраморные арки Люциан мог увидеть сверкающий изгиб залива. Дворец Сабель, самое роскошное сооружение во всей столице Антонина, располагался рядом с огромным рынком, сердцем торговли Картаго. Все, что вы когда-либо желали, ждало вас там, и о любой цене можно было договориться. Финики, специи, масла, рулоны алого шелка, цветы белых хризантем, масарская керамика, тигры в клетках, груды апельсинов и бочки с вином – все для продажи. Люциан вспомнил, как ребенком бегал сквозь лабиринт прилавков, а Дайдо гналась за ним, как разноцветные шелковые навесы раздуваются на ветру, словно корабельные паруса.

– Солнце – это лимон, – хихикнула бы Дайдо, щурясь из-за яркого горизонта. – Его сок щиплет мне глаза. – Во времена, когда они с его сестрой еще любили друг друга, Люциан снял бы свою кепку и отдал бы ей.

– Помнишь, как мы были маленькими? – спросил он.

Дайдо стиснула зубы.

– Да. – Она вздохнула. – Но не хочу.

Люциан кивнул.

– По крайней мере, у нас есть хоть что-то общее.

Круг созыва находился в самом сердце дворца, на открытой арене, окруженной кремовыми глыбами песчаника. Первый правитель Картаго из рода Сабель, Гай, вырезал на камнях водяные лилии. Легенда гласила, что он сделал это в честь своей жены Айзабель: Цветка Войны. Когда империя расширилась до берегов Картаго, Гай прибыл на спине своего огненного дракона, готовый к битве. Айзабель, темноглазая правительница, встретила его с тысячей кораблей. На своих коленях она держала меч и недавно сорванную лилию, усыпанную росой. Она предоставила Гаю выбор: меч или лилия. Война или она.

Великий завоеватель взглянул на королеву-воительницу и был побежден. С тех самых пор семья Сабель приняла обычаи и людей Картаго как своих собственных. Говорили, что любовь правила сердцами мужчин из рода Сабель.

Это были истории, которые сочиняли победители, чтобы придать своему завоеванию романтический блеск. Ты можешь сжигать все в огне и пролить столько крови, сколько тебе заблагорассудится, если все это закончится свадьбой.

Люциан и Дайдо обнаружили своего отца в круге, где их драконы сидели и ждали зова. Стоило Люциану свистнуть, его дракон, Тихея, расправила свои крылья и выпятила грудь. Она была прекрасна: цвета черно-синего мрамора, как и все чистокровные Дрейки. Тихея покачала треугольной головой с заостренной челюстью. Ярко-голубая бахрома вокруг глаз расширилась, будто взъерошенные перья. Люциан пока не мог подойти к ней, сначала его отец.