Настя: Хм. Хорошо, Напористый Мужчина. У тебя одна попытка «блеснуть чешуей» и назвать шоколад, который ты бы принес мне. Если ответ правильный — номер твой.

Да, так хорошо. Сам написал такое в анкете, сам и «выкарабкивайся» теперь. И ничего, что я в нетерпении ерзаю, и поглядываю на мелькающее слово «печатает…» на экране.

Он не отгадает это никак, даже пальцем в небо. Так что нечего и думать о том, что он получит мой номер.

И я даже себе не хочу признаваться в том, что немножко жалею о своей категоричности и страхе впускать кого-то дальше этого злосчастного сайта. Я в самом деле немного заинтересована, как Максим выкрутится из этой ситуации, а потому неловко егожу на стуле, ожидая, когда наконец он ответит.

И когда я последний раз с такой заинтересованностью ждала чьих-то сообщений?

Максим: Настен, ты все перепутала. Я ведь по глазам могу определить, чего женщина хочет… А твоих глаз я еще не видел.

Вот ведь… Жук! Я не замечаю, что улыбаюсь во все лицо, быстро выстукивая лаконичный ответ, когда меня снова «перебивают» входящим сообщением.

Максим: Настен. Чего ты боишься? Это просто номер, для того, чтобы нам не потеряться. Я не кусаюсь, честно.

Максим: «Ну разве что только ты сама попросишь»

От последнего сообщения все мурашки разом встают дыбом, а сердце стремительно пропускает удар. Я не знаю, почему и как это сработало. И понятия не имею, когда успела отбарабанить ему свой номер. Но факт остается фактом — он первый, с кем мне действительно захотелось задержаться.

Телефон вибрирует уже в другом мессенджере, где у меня стоит старенькая, но красивая фотка в вечернем платье. Свадьба подруги два года назад, и я вполоборота, с уложенными локонами, идеальным макияжем и приподнятом подбородком, смотрящая вниз на свои туфли.

Максим: Я же говорил, ты — красотка.

Максим: Только я до сих пор не видел твоих глаз…

Я хихикаю, и быстро выбираю в галерее самую обычную фотку с детской площадки. Малышарика здесь не видно, но зато мои широко распахнутые глаза — в половину фото.

На этот раз ответ приходит не мгновенно, а печатается полных две минуты, с перерывами. У меня уже изнывает рот с попыток погрызть его от любопытства, потому что реально интересно, чего он там пишет.

Максим: Наверно, теперь ты посчитаешь меня обманщиком… Но похрен. Прости, но я не удержусь, и покусаю эти милые щечки…

Что? Я хватаюсь за мигом согревшуюся щеку, и как будто чувствую, как кто-то решил посягнуть на «святое». Но почему тогда во мне нет возмущения? И отчего кожа вдруг заныла, требуя сделать собственное прикосновение не таким нежным…

Я снова смотрю на его фотку здесь, точно такую, как в Тиндере. Те же волосы, профиль, задумчивый взгляд… Но теперь меня приковывает этот тонкий сжатый рот, и воображение пытается представить, что еще он сможет проделать со мною…

Настя: Только если очень нежно… Ладно?

Я замираю, когда сообщение за мгновение улетает, и отражается на экране. Как… Удобно оно там встало. Будто так и должно быть, ровно на этом месте, после его «угрозы» про укусы. А все внутри колотится и сжимается, молоточком ударяя по разуму в стиле «что ты ответила, чокнутая, он сейчас подумает, что ты совсем озабоченная…»

И я совершенно утопаю в этих внутренних угрозах между «за» и «ты_идиотка». Мне правда нравится, как мои слова смотрятся там, в диалоге. И действительно не понятно, откуда только взялась смелость…

Телефон вибрирует в руках, когда экран уже полностью погас, и я спешно снимаю блокировку. Мне не надо больше ничего — ни доказательств, убеждений в правильности написанного, собственных принципов, которые вообще улетучились куда-то без остатка…

Я просто тупо смотрю на слова, подсвеченные голубоватым фоном, и улыбаюсь.

Максим: Ого… Кажется, мне повезло тут больше, чем я мог представить. Готовь щечки, и не только, красавица — я задержусь.

Максим

Я уже почти ненавижу свою работу, коллег, долбаных проверок и совещаний, а еще такую псевдонужную хрень, как этапы согласований.

Мне, блять, кто-нибудь когда-нибудь объяснит, почему я, полжизни посвятивший науке и биохимии, должен ждать «добро» от дядек на свои статьи, которые ни хера в этом не смыслят?! Но денежку получать проверяльщики за что-то должны, а потому прикапываются к каждой букве, вынуждая писать длиннющие объяснения и доказывать, почему здесь это нужно и уместно?!

С легким шоком я читаю полную белиберду, присланную на е-мейл с пометкой «срочно», и нахуй закрываю файл. Затем поднимаюсь из-за стола, и потягиваюсь, натыкаясь взглядом на помощницу.

— Анжел, пойдем.

— Куда, Максим Тимофеич?

— Туда, где там сидит наше начальство и делает вид, что вот эта вся ебола — норма.

Длинноволосая девушка удивленно приподнимает взгляд, и я вижу там плещущийся испуг. Да, знаю, что о моей несдержанности здесь ходят слухи — но хоть кому-то надо ставить это зажравшуюся братию на место?!

Я уже в дверях своего кабинета, и на выходе чуть задерживаюсь, надиктовывая, какие взять с собой документы. Вообще можно и без них, но в последнее время я и вправду стал резок, и чтобы не было еще больших проблем, лучше захватить с собой аргументы.

— Так вот, Валерий Михалыч, — спустя двадцать минут подытоживаю свой ор и мат в кабинете шефа, краем глаза отмечая почти сползшую по стене Анжелу, — я работаю в этой сфере всю жизнь, и прекрасно знаю, как это делается. А вчера я потратил ДВА ЧАСА своего времени, доказывая одному идиоту, зачем здесь нужен союз «и», — мой палец на автомате тыкает в листы бумаг, что взяла с собой помощница, — ты, мне, блин, скажи — я когда работать должен?!

Начальство недовольно хмурится, морща итак покрытый «волнами» лоб, а затем поднимает на меня деланно-строгий взгляд.

— Максим, вообще-то, эти «идиоты» — наши спонсоры, так что…

— Спонсоры?! Так тогда пусть они спонсируют, а не лезут туда, в чем нихуя не смыслят! — снова не сдерживаюсь я, и даю отмашку Анжеле, разрешая покинуть кабинет.

Мой шеф сокрушенно качает головой, явно еще больше занервничав от нашего уединения. А мне плевать — я заебался выгребать говно за другими, и доказывать, что сам не произвожу вонизму. А потому…

— Валерий Михалыч, или ко мне не лезут, или заканчивать исследование и подготовку к новой выставке будут без меня. — Чеканю я, наблюдая, как лицо шефа сереет, — уж ты-то прекрасно знаешь, что я не нуждаюсь в махающей за спиной указке.

— Я знаю, что ты горишь своим делом, и в любом случае выполнишь работу хорошо, — кивает мужчина, с которым мы проработали вместе больше пяти лет, — но от меня-то ты чего хочешь? Я как могу послать всех, если по сути они имеют полное право влиять на процесс?

— Легко, Валерий, легко. Можешь даже от моего имени, — подмигиваю я, уже успокаиваясь и вытаскивая из кармана мобильный, — а для начала загляни в почту, я там переслал тебе письмо… Почитай, похихикай, и шли нахуй этого «письмеца» в первую очередь. А я домой — рабочий день окончен час назад, и свою непосредственную работу я выполнил.

Шеф булькает возмущением в беззвучной конвульсии, но машет рукой, мол, иди. Я знаю, почему так — исследование целиком и полностью на мне, все основные моменты точно. Так что выгнать меня — значит потерять год работы, и начинать все сначала. Надеюсь, начальству хватит таланта донести все это до спонсоров, а те не будут полными идиотами, и отстанут от моей персоны.

На улицу я выхожу уже в приподнятом настроении, и радуюсь остаткам вечернего солнца. На дворе — конец августа, и это последние теплые деньки перед холодной осенью. Терпеть ненавижу это время года — земля как будто начинает промерзать, а ветра и моросящий дождь делает мое и без того недовольное лицо еще более скрюченным.

Никогда не понимал этих, любителей осени. Разве можно жить по-настоящему хоть когда-нибудь, кроме лета?