– Ты что, ничего не помнишь? – удивляется она.

– Я помню… в замок моего отца явилась контесса Аль…Альбина и какие-то мужчины… потом они связали меня, алый платок… Я умерла!

– Нет. Ты просто потеряла сознание от паров эфира.

– Эфир? Что это за гадость?

– Такой вонючий воздух. Вдыхаешь его – и теряешь сознание. И тебя могут увезти куда угодно и сделать с тобой что угодно, силы твои пропадают.

– Значит, меня увезли из кастелло…

– Да уж наверняка. Мы с другими девочками видели, как тебя привезли в схолу Санта-Барбарелла. А потом тебя вместе с нами посадили на корабль.

– С кем – с вами?

Она усмехается.

– С девочками плохого поведения. Нас на корабле везут в исправительный замок, Кастелло-дель-Мизерикордиа.

– Мизерикордиа… Милосердие…

– Чего-чего, а уж милосердия в этом замке точно не будет, я-то знаю. Девочки со старших корсо говорили, что лучше умереть, чем попасть в Кастелло-дель Мизерикордиа. Но как ты хорошо ни учись, как ни веди себя благопристойно, всё равно найдется причина, по которой тебя отвезут на остров Инкубо.

– Инкубо… Значит, кошмар.

– Да. Говорят, на этом острове все кошмары воплощаются. И на острове тебе придется помучиться, прежде чем придет смерть.

– Ты так уверенно говоришь… Как будто уже была там.

– Была, – спокойно сказала девочка. – Целый год, но мне он показался вечностью. Потом меня вернули в схолу, а теперь вот, снова сюда…

– За что тебя взяли? Ты плохо себя вела?

– Обыкновенно. Не лучше и не хуже других девочек. Просто моему опекуну снова надоело платить деньги за мое пребывание в схоле. Родителей-то у меня нет: мать умерла, когда меня рожала, а отец – двумя годами позже, от черной лихорадки…

– Сколько же тебе лет?

– Шесть. А тебе?

– Тоже.

– Ты совсем малявка. Такая худая и маленькая! Помяни мое слово – ты умрешь в первые полгода пребывания в на острове.

– Почему?

– Кормежка дрянь, холодно, сыро, могут укусить крысы – тогда плоть начинает заживо гнить и отваливаться кусками, и так – пока не сгниет сердце и легкие.

– Это правда? – ужаснулась я.

– А чего мне врать? – хмыкнула девочка. – Тебя как зовут?

– Норма.

– Меня – Белла. Только не похожа я на красавицу.

– Ты высокого рода?

– О да, выше не бывает! – снова хмыкнула Белла. – Мой отец был первым при дворе его величества. А толку! Это не спасло его от лихорадки, а меня – от Кастелло-дель-Мизерикордиа. Опекун забрал все земли и богатства, я ведь не являлась наследницей, отец не успел составить на мое имя завещание. Да и вообще, к девочкам так относятся…

– Как?

– Разве непонятно? Глупая ты какая-то. Когда рождается мальчик, особенно у высокородных, ему сразу отводят самую роскошную комнату дворца, назначают лучших кормилиц и менторов. По жизни его сопровождает богатство и почитание, его любят и ценят. С девочками не так. Они не нужны. Даже богачам. Ведь девочке надо готовить приданое, искать мужа… Мой отец, например, никогда меня не видел.

– Мой, наверное, тоже…

– Ну вот. Конечно, будь мы регинами, относились бы к нам по-иному, а раз нет – ждать хорошего нечего. Эх, жрать хочется! А до обеда еще два часа!

– Откуда ты знаешь? – изумилась я.

– У меня такой дар. Я всегда знаю, который час, сколько раз себя на этом проверяла. Только никому не говори.

– Почему?

– Считается, что ты колдунья, если у тебя есть какой-то дар, которого нет у остальных людей. А колдуний боятся и ненавидят, стараются поскорее от них избавиться.

– А как это – колдунья?

– Ну, это женщина или девочка, которая может управлять природой, как Спящий. Летать. Читать мысли других людей. Предвидеть будущее, воспламенять взглядом какие-нибудь вещи.

– Но это же здорово!

– Ха! Считается, что такие способности даны злыми духами, чтобы соблазнять и пугать людей. Колдуний живьем сжигают на кострах.

– Ой!

– Что, напугала тебя?! Смотри, не проболтайся, не то меня сожгут! А теперь поспи сама и дай поспать мне.

– Я очень хочу пить.

– Посвети фонарем вон туда. Увидишь стол, на нем – кувшин и кружки. Вода отдает тухлинкой, но если хочешь пить, и такую выпьешь. Всё, не мешай мне. Спать хочу.

С этими словами она улеглась на койку и накрыла свое лицо куском грязной тафты. А я посветила фонарем в указанном направлении и действительно обнаружила стол из грубо сколоченных досок, Рядом стояли два стула. Я поставила фонарь на стол, налила себе из кувшина воды. Она действительно мерзко пахла, но я так хотела пить, что переборола отвращение и выпила. В животе противно заурчало. Вообще-то и мне есть хочется. Интересно, что будет на обед? Я бы сейчас съела творожный пирог, или булок с маком, или тушеную утку со сливами, или… Ой, нет, надо прекращать такие мысли, а то уже весь рот полон слюны, она сейчас начнет капать мне на колени!

Я решила сменить направление своих раздумий. Белла сказала, что мы плывем на корабле. Интересно, какой он? Как выглядит?.. Что будет со мной? Я стиснула зубы. Не реветь! Вот что, надо выбраться на палубу и оглядеть корабль. Что толку сидеть в этой комнатушке и страдать от качки? Так хочется глотка свежего воздуха!

Я повесила фонарь на крюк, потолклась по каюте и наконец, нашла трап и дверь, ведущую наружу, она была почти под самым потолком. Поскольку Белла уже храпела, я не стала приглашать ее в это путешествие.

Выбравшись наружу, я по инерции сделала несколько шагов вперед, а потом замерла, как вкопанная.

Корабль был огромен. Его палуба была, как поле, основания мачт напоминали цельные стволы деревьев, слышался жуткий вой – это ветер свистел в парусах. Я задрала вверх голову – мачты терялись в переплетении бегучего такелажа. И протыкали собой облака.

Погода была мрачной. Ветер гнал сизые толстые тучи, было холодно, так, что я продрогла и уже подумывала вернуться в каюту. Но так хочется всё осмотреть! Я осторожно двинулась вперед, поминутно оглядываясь – я боялась, что не смогу отличить дверь своей каюты от ряда таких же серо-грязных деревянных дверей. Но потом страх прошел. Я шла по палубе, покачиваясь и широко расставляя ноги, и осматривалась. Корабль явно знавал лучшие времена. Планшири разрисованы растительным узором, правда, изрядно потускневшим, по фальшборту вилась резьба…

Вдруг кто-то гулко кашлянул у меня за спиной. Я подскочила, как ошпаренная, и оглянулась. Это был здоровенный мужичина в темно-синей сорочке с пышными рукавами, дублете, отороченном мехом, обтягивающих шоссах, кожаных сапогах и темно-красной шерстяной накидке. Он был совершенно лыс, но при этом жутко бородат. Темные глаза сверкали, как гагатовые бусы моей кормилицы. Ах, Ченца, Ченца, как далеко ты теперь от меня! И наверное, мы никогда не увидимся!

Сжавшись, я молча наблюдала за здоровяком. От мужчины можно ожидать всего, причем не лучшего. Сейчас как возьмет, да вышвырнет за борт! Или снасильничает. А потом зарежет, вон у него какой кинжал привешен к бедру! И закончится моя жизнь, так и не начавшись толком. Падать перед ним на колени и умолять о пощаде не буду, умру гордой и несломленной…

– Вышла подышать воздухом, пигалица? – пророкотал густым басом мужлан. – Смелая ты, однако. Шторм шесть баллов, а она прогуливается, вы поглядите! Как тебя зовут?

– Норма, мессире, – пискнула я. Вышло жалобно. Но похоже, он меня не тронет. Ура!

– Какой я тебе мессире! – усмехнулся в бороду он. – Я простой подшкипер и зовут меня Гордони. Паоло Гордони. Небось, есть хочешь?

– Вообще-то, да, – осмелела я. – Не помню, когда ела в последний раз.

– Да уж, не балуют вас, девчонок, – вздохнул подшкипер. – Капитан всё трижды проклял за то, что взял вас на борт. Женщина на корабле – к беде, а уж такие бедолаги, как вы, своими слезами и накликали этот шторм. И похоже, ветер крепчает. На!

Он протянул мне кусок чего-то темно-коричневого и ужасно сухого. Я робко взяла.

– Не бойся, это вяленая говядина. Грызи ее, всё не так будет голодно.