– Вы так и сделали. Послушайте, вы в порядке? Вы не похожи на себя. Я могу прийти.

– Нет, – быстро ответила она. Слишком быстро. – Я просто устала, да и дурной сон потряс меня больше, чем нужно. – Она неловко рассмеялась. – Очевидно, память начинает меня подводить.

– Не хотите рассказать мне о сне?

– Нет, – прошептала Руби. – Сожалею, что разбудила вас. Доброй ночи, – и положила трубку.

Зэйн, не зажигая света, подошел к окну. Придерживая штору, взглянул через улицу, на желтый дом Руби Кинкейд. Каждая лампочка в доме, каждая люстра, которую он мог видеть отсюда, были включены. Гостиная, спальня, столовая. Кошмар, пробуждение и находка вещи, которой у нее не должно было быть, потрясли ее так сильно.

– Сожалею, – шепнул он хорошо осв

ещенному дому. – Хотел бы я заставить его уйти. – К сожалению, уже слишком поздно, чтобы заставить проблемы Руби исчезнуть.

Пять часов сна было недостаточно для Руби. Она могла согласиться на семь, но любила поспать добрых восемь часов. А если уж пять часов сопровождались ужасным пробуждением и ставили под вопрос ее здравомыслие, то день будет неудачным.

К счастью, многие из студентов, которые составляли ее клиентуру, были дома на каникулах, и дело шло потихоньку. Ни одна деловая женщина не должна надеяться, что темп работы снизится, но она могла использовать перерыв так, как захочется! Несколько ее частично занятых служащих тоже отсутствовали и были неспособны работать, но Мэрилл, которая была с ней долгих три года, все еще находилась в городе. Она прекрасно управлялась в магазине, особенно в такие неторопливые дни, как сегодня.

Руби заставляла себя напряженно трудиться в кухне, лишь иногда зевая. Нужно было напряженно трудиться над выпечкой: в дополнение к обычным пирожным, печенью и пирогам, у нее был специальный заказ на три тыквенных чизкейка  с клюквенной глазурью.

Она часто поглядывала на часы. Обычно день пролетал только так, и она была удивлена, когда наступали два часа дня. Сегодня она продолжала глядеть на большие часы на стене кухни, задаваясь вопросом, когда, наконец, эти два часа наступят. Она хотела пойти домой и хорошенько отоспаться.

В час тридцать на кухню заглянула Мэрилл, с широкой улыбкой на юном и симпатичном личике.

– О мой Бог, – зашептала она. – Профессор Бенедикт здесь, чтобы увидеть вас.

– Ты же разыгрываешь меня, да? – такова была первая мысль Руби. Но судя по преисполненному благоговейного страха выражению на лице Мэрилл, это не шутка.

– Я занята, – сказала Руби, привлекая ее внимание к работе. – Скажите ему, пусть уходит.

Голубые глаза Мэрилл стали еще больше.

– Да ладно. Это же профессор Бенедикт, и он хочет поговорить с вами.

Ох уж эта юношеская впечатлительность. «Бенедикт» она произнесла так же трепетно и благоговейно как прошептала бы «Джонни Депп».

– Я услышала с первого раза, – ответила Руби. – Если ты думаешь, что он такая важная шишка, поговори с ним сама.

Мэрилл скривила губы.

– Неудивительно, что у вас нет друзей.

После того, как дверь закрылась, Руби скорчила рожицу чизкейку.

– У меня могли бы быть друзья, если бы я захотела, – шепнула она.

Вскоре кухонная дверь снова распахнулась.

– Он сказал, что если вы не выйдете, он зайдет сюда, но не станет надевать сеточку для волос  только чтобы поговорить с упрямой женщиной, даже если она хорошенькая и, вероятно, лучший пекарь по эту сторону Миссисипи.

Рубин подняла голову и уставилась на Мэрилл.

– Он действительно так сказал?

– Да!

Она глубоко вдохнула и медленно выдохнула. Ненужное осложнение – но Руби не могла заставить себя снова отделаться от Зэйна.

– Я скоро буду.

После ухода Мэрилл Руби вымыла руки и сняла испачканный шоколадом фартук. И удостоверилась, что сняла сетку для волос прежде, чем толкнуть дверь и покинуть кухню, которая была ее территорией.

– Здесь сплошная белая мука и белый сахар, – сказала она, пришпиливая Зэйна взглядом. – Вы не будете это есть.

Он поднял одноразовый стаканчик с кофе, который баюкал в ладонях и улыбнулся. О господи, у него на щеке была ямочка!

– Я подумываю отказаться от запрета на сахар-рафинад и муку по праздникам. Ваше печенье плохо на меня влияет.

Мэрилл пришлось отойти, обслуживая клиента, и очевидно, любопытную девушку это раздражало.

Руби обошла прилавок и придвинулась ближе к Зэйну. Как вчера, как всегда, он был одет в синие джинсы и просторную рубашку. Сегодня та была унылого темно-зеленого цвета. Словно он специально оделся так, чтобы не привлекать внимания. Не сработало.

– Вы пришли не для того, чтобы купить печенья, – сказала она, понизив голос.

– Нет. У меня еще остался небольшой запас.

– Небольшой?

– Я же сказал, что печенье плохо на меня влияет. – Он посмотрел на нее выразительными темными глазами. – Но я пришел сюда не для того, чтобы купить что-нибудь, кроме чашки кофе. Я хотел удостовериться, что у вас все хорошо.

– Все замечательно, – сказала она.

– Этим утром не было ничего замечательного.

– Я сожалею, что позвонила вам среди ночи. Думаю, я начудила.

Профессор снова улыбнулся.

– Немного.

– Думаю, кто-то что-то добавил в чашу для пунша, и ликер ударил мне в голову.

– Только не говорите Эстер, – сказал Зэйн, с намеком на поддразнивание в умиротворяющем тоне. – Она непременно откроет охоту на кретина, который посмел испортить ее рождественский пунш.

Руби сходила с ума. Если не считать этой маленькой детальки, ее жизнь вполне хороша. У нее определенный жизненный уклад, который подходил ей, и когда она сказала Зэйну вчера вечером, что не ищет мужчину, то не преувеличивала. Роман означал драму, а она не хотела в своей жизни драмы, сейчас, по крайней мере. Возможно, ее жизнь была скучной, но ей это нравилось. Это было легко. И никому не причиняло боль.

Выражение на лице Зэйна изменилось. Легкая насмешка исчезла.

– Что вы делаете в обед? – спросил он, заставая ее врасплох.

– Что? – она резко вернулась в настоящее.

– Обед. Я думал, что мы могли бы поесть. Вместе. Еда, – добавил он, видя, что она продолжает молчать.

Руби набралась храбрости и сказала:

– Я в некотором роде устала. Плохо спала вчера ночью.

Снова, та же улыбка и ямочка.

– Я знаю.

– Извините.

– Но мы все еще должны поесть, я надолго не задержусь, – сказал он. – Обещаю.

Задержусь? Его приглашение поесть означало обед у нее дома? Парень много успел узнать об ухаживании за женщинами. Именно это он пытался сделать, да? Давно за ней не ухаживали. Она хорошо научилась отстраняться задолго до того, как доходило до стадии ухаживания.

– Я – паршивый повар, – сказала она. – Я могу испечь греховно сладкие и неприлично роскошные угощения, которые вы никогда не будете есть, но я не могу приготовить еду, даже ради спасения своей жизни.

– Я – хороший повар, но моя плита сломалась. Я приготовлю обед, если вы обеспечите печь, горшки, тарелки, и столовое серебро.

– И десерт, – сказала она, не уверенная, что хочет принять его приглашение, пока слова сами не сорвались с ее губ. Она все еще не искала отношений, но внезапно поняла, что не хочет оставаться одна. Не сегодня вечером.

Это было очень плохой идеей. Предполагалось, что он не должен связываться с женщиной, он должен был просто смотреть и ждать. Но он хотел посмотреть на планировку ее дома, и он действительно хотел по-другому взглянуть на Colletore Di Anima . Собирателя Душ.

Были те, кто назвал темный дух, который жил в пределах безвредно выглядящей статуэтки, IL Gatto Nero , Черная Кошка, но Братство Мадани предпочитало более подходящее имя. Собиратель душ.

Как он полагал, когда-то давно у этой вещи было другое имя, но насколько Зэйн, или любой из их Братства знал, то имя было утеряно около трех тысяч лет назад – плюс-минус столетие. Если информация, которую Братство собрало за эти столетия, верна, то душа Руби оказалась бы последней жертвой, которая нужна IL Colletore. Она была бы девятой, и как только ее душу заберут, демон вновь оживет. И жить будет намного дольше, чем несколько часов после обычного взятия души. Темная вещь пройдет по земле, бессмертная и неуничтожимая, приносящая невообразимую тьму неподготовленному миру. Он не мог позволить этому случиться.