У Маркуса засосало под ложечкой. В голове кавалькадой пробежались воспоминания о вчерашнем дне, вызвав дурноту, подкатывающую к горлу, но юноша смог отогнать плохие мысли прочь и проглотить ком со вкусом желчи.

– Ногу отсидела? – словно невзначай спросил он.

– Ага, – Элари моментально соврала. Ни один мускул не дрогнул на ее лице.

Они спустились до самого тротуара и встали друг напротив друга, как во всех идиотских романах, которые так любит мать Маркуса.

– Спасибо, – сказала она, – за вчера.

Маркус выудил яблоко из кармана и с громким хрустом откусил его. Капли сока побежали по его пальцам, сорвались и упали на разогретый асфальт.

– Тее тозэ, – ответил он, улыбнувшись, а потом развернулся на пятках и пошел прочь.

Элари улыбнулась самыми уголками губ ему в ответ и направилась на остановку.

Эдди стоял на выходе из корпуса, скрестив руки на груди и с долей обиды вперемешку с ненавистью наблюдал за происходящим. Внутри него шла целая буря, которая завывала и рвала Эдварда на части, скручивая его внутренние органы так, что желудок отказывался принимать пищу, а в солнечном сплетении ощущалась тяжелая ноша, словно туда положили пуд соли. Или дерьма.

Беккер не знал, чего именно, но ясно ощущал и понимал одно – неприятно и больно. Ему еще никогда так резко и так настойчиво никто не отказывал. Отец учил Эдди, что все замки рано или поздно можно взять: либо нахрапом, либо изнурительной осадой. Девушка, говорил ему отец, это как статуя, только первая сначала падает, а потом – ломается, а девушка – наоборот. Сечешь, говорил он, сынок?

И Эдвард сек.

Он вышел родом и лицом, и за это спасибо это предкам. И все замки падали по его прихоти, но только не этот, нет. Этот замок стоял неприступный и нетронутый, и каждая атака Эдди жестко сминалась, даже не успев начаться. Все его обаяние, которым он так гордился, и вся его харизма, которой было хоть отбавляй и раздавай малоимущим – были бесполезны.

Все это никуда не годилось и оказалось никчемным на фоне щуплого святоши, который в основном молчал, изредка отпускал язвительные комментарии и сегодня имел наглость трогать, думал он, меня, Эдварда Беккера, за руку. Да я ему ее сломаю, думал он.

Но почему-то не сломал. Что-то остановило его, сбило с толку, и от этого становилось еще обиднее, еще более злостно. Скверные чувства росли у него в грудной клетке так стремительно, словно обещали вот-вот схлопнуться и родить что-то новое, неизведанное. Парень спустился вниз по лестнице и в сердцах пнул воздух, чиркнув подошвой по асфальту.

– Сукин выблядок, – прошипел он.

– Ты прав, Эдвард, – раздался голос позади него. – Этот юноша со своей напущенной святостью никак не заслуживает такой красавицы.

Эдвард повернулся на голос и увидел перед собой мужчину среднего роста в строгом деловом костюме и тростью, на которой он элегантно сложил руки одну на другую. Его осанка была прямая, хотя сам он едва ли доставал Беккеру до подбородка. Он мягко улыбался, глядя на него, и эта улыбка могла показаться лукавой, если долго в нее всматриваться.

– Твое какое дело, старикашка? – ответил Эдвард. – Отъебись, – бросил он, после чего развернулся, накинул капюшон, сунул руки в карманы и размашистыми шагами пошел вдоль по улице.

Мужчина в деловом костюме смотрел ему вслед, и улыбка его медленно сползла с лица. Он недовольно хмыкнул себе под нос и так же медленно рассеялся в лучах полуденного солнца.

5

В стенах Герширдского университета преподавали самые компетентные и отзывчивые учителя маленького города. Они любили свою работу, любили детей и старались передать им все то, что знали сами. Конечно же, не все ученики шли навстречу. Так не бывает.

Зато бывает так, что, каким бы замечательным ни было учебное заведение, ему может не хватить средств для покрытия всех расходов. Именно поэтому Герширдский университет открывал множество курсов, давая возможность как заработать дополнительно преподавателям, так и увеличить общий доход самого учебного учреждения.

Курсы латыни не были исключением.

Лизи Голд, которую друзья коротко называли «Эл Джи», стояла напротив окна первого этажа, выходящего на главную лестницу и площадь перед университетом, прижав учебники к груди, и с легкой грустью и щемящим сердцем наблюдала за разыгрывающейся драмой. Как новенький, неизвестный ей юноша, вышел на улицу, чуть ли не под руку с Элари Браун; они мило поулыбались друг другу и разошлись. Как ее возлюбленный Эдвард Беккер, синея, краснея, багровея от злобы, спустился за ними следом, пнул ни то камень, ни то воздух, крикнул что-то новенькому вслед, накинул капюшон, как он обычно его накидывал, когда был чем-то подавлен, развернулся и ушел.

Лизи глубоко вздохнула. Ей было жалко Эдди несмотря на то, что они расстались три месяца назад. Ее сердце каждый раз дрожало, сбиваясь в аритмичном танце, когда он появлялся на горизонте: спокойный, улыбчивый, широкоплечий, с необъятной харизмой и ловким языком. Ее мысли выступили румянцем на щеках. Лизи одернула сама себя и вновь вернулась в прежнее течение мыслей – Эдди и его новый объект вожделения. Объект, который всячески отвергал его, отчего улыбка возлюбленного Лизи погасла, плечи ссутулились, и сам он словно усох, замкнулся в себе. Даже его единственный, самый близкий друг Дэн, которого Лизи иногда вылавливала в коридорах, чтобы узнать свежие новости, начал беспокоиться об Эдди.

Эл Джи перехватила книги поудобнее и вышла на улицу. Полуденное солнце обожгло ее бледное личико – она прищурилась, приставив ладонь козырьком ко лбу, и посмотрела на площадь: по периметру стояли ряды столетних вязов, создающих тень. Прямо под ними стояли длинные деревянные лавки, на которых щебетали студенты, широко улыбаясь и толкая друг друга в плечи.

Девушка спустилась по лестнице, направляясь к остановке, когда ее окликнул мужской голос. Она обернулась. Позади нее стоял мужчина в годах, все в том же строгом костюме и с тростью в руках.

– Ты – Лизи Голд, верно?

– Я вас знаю? – спросила девушка, робко отступив на шаг.

– Наверное, нет, – сказал мужчина. – Я профессор с кафедры юриспруденции, и я также интересуюсь состоянием Эдварда, как и ты. Его оценки стали стабильно ухудшаться, и я хотел бы знать причину.

Он посмотрел вдоль улицы, после чего согнул руку в локте и заглянул девушке прямо в глаза. И что-то в этих глазах заворожило Лизи. Да и как тут откажешь, когда речь идет о твоем возлюбленном и таком родном Эдди Беккере. Голд взяла незнакомца под руку.

– Ты мне не расскажешь? – спросил он, неспешно ведя девушку к остановке.

И она рассказала.

Рассказала во всех подробностях и деталях, начиная с их самого первого дня знакомства и по сегодняшний день, не упуская ничего.

Рассказала, не обращая внимания на обеспокоенные взгляды людей, которые видели, как красивая девушка идет по улице и разговаривает сама с собой.

Они подошли к автобусной остановке; мужчина высвободил руку и уложил ее на набалдашник трости. К тому времени Лизи была полностью очарована своим новым знакомым профессором с кафедры юриспруденции и верила ему, как себе. Верила, что Эдди нужно помочь (она и сама понимала это, без него, но не знала, как). Соглашалась, что нужно что-то предпринять.

– Но что? – спросила она, нервно разведя руки в стороны. – Что сделать, если он ходит за этой куклой, как кобель за сучкой, а она только и крутит перед ним хвостом?

Люди на остановке шарахнулись от девушки в разные стороны. Никто даже не пытался с ней поговорить или обратиться в полицию. Мало ли городских сумасшедших есть в этом мире. Да и меньше лезешь в чужие дела – меньше проблем потом сыплется на твою голову, тем более, когда своих и так полна коробочка.

– Все просто, – ответил мужчина. – Ее нужно убрать.

Лизи побелела. Глаза девушки округлились, а губы задрожали, словно ее окатили из ведра, а потом начали обдувать холодным воздухом. Шестерни ее светловолосой головы начали крутиться с увеличенной скоростью, и с каждым мгновением кровь возвращалась в сосуды, а дрожь уходила.