«Стекло? Нет, вряд ли. Но тогда что?»

Так или иначе, думал он, она тебя обвела вокруг пальца, Бен. Либо же ты просто конченый идиот, перепутавший блеск стекла с блеском железа.

– Блядь, – сказал парень на выдохе.

– Сам блядь. Я оказалась под тобой не по своей воле и, поверь мне, совсем без желания.

Он улыбнулся. Она улыбнулась в ответ. Ураган мыслей вокруг ножа медленно стихал, и буря, возникшая в стакане, сходила на нет.

– Давай я куплю тебе коктейль? В качестве извинений, конечно же.

Эл Джи оттолкнулась спиной от стены, затушив сигарету о красный кирпич, и кинула его в урну.

– Я тебе не дам, не надейся.

Он пожал плечами и промолчал. И этот жест… Эта чопорность показалась ей знакомой, она где-то ее видела, точно видела. Лизи была в этом уверена, но не могла вспомнить, где именно.

Бен открыл для нее двери, пропуская внутрь, и зашел следом. Как вошли – так и вышли, подумал он. Хорошая примета.

Когда они вернулись в бар, Бен поднял руки, скрестив их и давая понять, что он – все. Потом постучал по запястью, мол, время. Дин, сидящий за ударными, помотал головой и жестом подозвал его. Бен подошел.

– Ты че, охренел, у нас еще полчаса игры минимум!

– Тогда только полчаса, – Бен покрутил правую руку, которая начинала болеть. – Больше не вытяну.

– А больше и не надо. Давай.

– Я сейчас, – сказал юноша и пошел к бару.

Он заказал девушке «пина коладу», не спрашивая. Для начала пойдет, подумал он.

– Мне еще полчаса нужно играть, не могу друзей бросить.

– Ты так говоришь, словно мы с тобой собрались куда-то потом идти, – сказала Лизи, вскинув левую бровь. Бен улыбнулся.

– Ну, я виноват. И я хочу загладить свою вину. Подождешь?

Она дернула своими плечиками.

– Найдешь меня после концерта тут, если все еще будешь чувствовать себя виноватым, – с этими словами Эл Джи натянула маску на лицо.

Бен развернулся и быстро вернулся на сцену.

– Вы готовы продолжать?! – закричал Дин в микрофон. Зал ответил положительно, и в следующее мгновение раздались ритмичные удары палочек друг о друга, прожекторы начали менять цвет излучаемого света от темно-синего до кислотно-зеленого. Парни ударили по струнам и начали играть «Sanctified With Dynamite». Зал взорвался после затянувшегося перерыва с новыми силами. Многие подошли к танцполу, уже хорошо догнавшиеся коктейлями и находящиеся в нужной кондиции.

12

Satani

Satani

in amus dignita

Услышав начальные строки своей самой любимой у «вульфов» песни, Элари допила коктейль и отодвинула пустой бокал в центр стола. Сквозь демоническую маску она окинула взглядом зал и толпу, которая подходила все ближе к сцене и с каждым аккордом лишь росла, росла, росла, росла и шевелилась, как муравейник, где каждый занят своим делом, но все равно остается частью огромного, единого, подвижного организма.

Элари решила, что пора и ей поучаствовать во всеобщем драйве, обещанном афишей.

Любимая песня. Зеленые ультрафиолетовые волны прожекторов, выделяющие и подсвечивающие ее окрашенные пряди и принт на футболке. Рогатая маска, скрывающая истинное, вовсе неидеальное лицо, которое сейчас – и наконец-то – не имело никакого значения в ее жизни. Все, что здесь и сейчас, в «DEEP FLOYD», имело значение – это смешивающийся с ее кровью алкоголь, который она не любила, но по особым случаям все равно пила; это изгибы ее тела и ноги, ведущие прямиком к сцене, туда, в центр скрытых под масками характеров, душ, судьб; и буря, кипящая в ее вечно находящимся под контролем сердце. Буря, которая сейчас рвалась наружу под изумительный вокал, бешеные рифы и ударные, отдающиеся мурашками по разгоряченной коже.

Satani

Satani

e vade retro sagitta

Элари встала и проследовала к музыкантам, обходя множество столиков и сидящих за ними незнакомцев. Где-то на середине пути ее левая подошва опустилась на какой-то твердый предмет, скорее всего, оброненную кем-то зажигалку, и боль молниеносной вспышкой разлилась по всей ноге. Девушка оперлась на спинку ближайшего стула, чтобы не упасть, и зажмурилась, переваривая тошноту, подкатившую от боли к самому горлу.

– Жива? – спросил парень в маске белого японского лиса, сидящий за столиком. В шуме звучащего трека не было слышно обычной громкости голоса и, как на всех рок-концертах, ему приходилось кричать, чтобы быть услышанным.

В горле пересохло

we came to fight in the army of Christ

и Элари просто кивнула в ответ, жалея, что не заказала напоследок еще парочку коктейлей. К счастью, ранее выпитые шоты все равно смягчили боль, и раненая нога перестала ныть достаточно быстро, хотя девушка почувствовала, что повязка начала пропитываться кровью.

Ну и черт с ней, решила Элари и прошла дальше, к толпе, протискиваясь между опьяненных и потных танцующих тел ближе к центру, а потом и ближе к сцене. Люди не замечали ее, кажется, они не замечали никого, кроме самих себя, их наполнял ритм и звук, звук и ритм, движения одних были изящными, движения других

armed with a fistful of steel

были угловаты и хаотичны, но все они наслаждались музыкой, и все они сплетались с музыкантами и инструментами в единую пульсирующую сферу. А музыканты сплетались с ними, и Элари, всегда сдержанная и холодная, жаждала, всем своим естеством жаждала стать частью

we are the storm and the wicked inside

этой наполненной хаосом, бешеной сферы, к которой ее тянуло, которая звала ее, звала тысячью голосов и притягивала к себе тысячью горячих, скользких, но желанных рук. Ей нужно было выместить свой гнев, выплеснуть все, что облепляло ее изнутри, как облако мух облепляет гниющее яблоко со всех сторон, отдать сцене и музыке каждый кусочек своего жалкого голоса, тепла и существования, чтобы взамен

more than a martyr can take

получить что-то большее. Что-то, без чего не может ни один человек, ни один дух, запертый в беспомощном смертном теле, что-то сродни кислороду, способному поддержать жизнь, биение сердца, ясность взгляда и разума.

И Элари получала это.

Танцуя среди таких же смертных, как она, танцуя среди неоновых огней и масок, дарующих каждому носящему их возможность быть тем, кем тот является, до хрипа крича строки из песни, с каждым словом, с каждым аккордом

pray for this time we awake

она получала то, о чем не могла и мечтать, сидя в своей маленькой квартирке на втором этаже и прочесывая сеть в поисках хоть какой-то информации, хоть каких-то наводок, зацепок и результатов. Здесь, среди бьющегося эха

awake awake AWAKE

и содрогающихся от рока стен «DEEP FLOYD», она получала освобождение.

Многотонная наковальня соскользнула с ее худых узких плеч и в конце концов сравнялась с полом и разбилась на множество осколков, таких, какими она семь лет назад, в доме покойной матери, поранила одну из своих ступней.

Элари знала, что наковальня вернется. Она всегда возвращалась.

Но сейчас это было чертовски далекой, смутной и неважной мелочью.

Ее вдруг кто-то взял за руку чуть выше запястья, и Элари обернулась, наблюдая рядом юношу, который ранее поинтересовался о ее самочувствии. В мигающем свете прожекторов лисья морда его маски то окрашивалась перламутром, то уходила в тень, принимая очертания какого-то более жуткого хищника.

– Точно все нормально? – спросил тот, наклонившись к девушке, чтобы было удобнее говорить в несмолкающем шуме. – Мне показалось, что ты скоро упадешь в обморок.

Элари высвободила руку, свела в кольцо большой и указательный палец, остальные оставив поднятыми, и улыбнулась лису где-то за оскалом демона, который этим вечером заменял ей лицо.

– Все окей. Порядок, правда.

– Ладно, – ответил юноша, скользя взглядом по фигуре Элари и ее блестящим, спадающим на плечи волосам. – Может, составить тебе компанию? А то вдруг все же надумаешь упасть в обморок, затопчут, ну.