Мистер Сапси внимательно следит за Дердлсом, и, когда тот выпивает предложенную ему рюмку портвейна, он торжественно вручает ему драгоценное детище своей Музы. Бесчувственный Дердлс молча вынимает из кармана свой аршин и равнодушно измеряет строчки надписи, засыпая их песчаной пылью с аршина.

– Это для памятника, мистер Сапси?

– Да. Это надгробная надпись, эпитафия, – произносит Сапси и в предвкушении похвалы с нетерпением ожидает, какое впечатление произведет его дивное творение на ум простого смертного.

– Как раз придется вершок в вершок, – говорит Дердлс. – Точно, до одной восьмой дюйма. Мистер Джаспер, мое почтение. Как ваше здоровье? Надеюсь, в порядке?

– А ваше, Дердлс?

– Так, ничего, только я страдаю гробматизмом, мистер Джаспер, но это и должно быть.

– Вы хотите сказать, ревматизмом, – несколько резко замечает Сапси. (Он очень оскорблен таким механическим отношением к его литературному произведению, в котором Дердлса заинтересовала только длина строк.)

– Нет, мистер Сапси, я хочу сказать гробматизмом. Это совсем иное, чем просто ревматизм, это болезнь особая. Мистер Джаспер знает, что хочет сказать Дердлс. Пойдите-ка зимой до рассвета сразу в соборный склеп и возитесь там между гробами с утра до вечера, все дни вашей жизни, как говорится в катехизисе, и вы поймете, что разумеет Дердлс.

– Да, в соборе страшно холодно, – поддакивает Джаспер, убедительно вздрагивая.

– Если вам холодно на клиросе, наверху, среди живых людей, согревающих воздух своим дыханием, то каково же Дердлсу внизу, в подвале, в склепе, под сырой землей, где одно лишь дыхание мертвецов? Вот Дердлс и предоставляет вам самому об этом судить… Вы желаете, мистер Сапси, чтобы за вашу надпись тотчас принялись?

Мистер Сапси с нетерпением автора, жаждущего видеть свои труды в печати, отвечает, что «чем скорее, тем лучше и начать, и закончить».

– Тогда дайте мне ключ от склепа.

– Зачем? Ведь не внутри же будет надпись, а снаружи!

– Дердлс сам знает, где будет надпись, мистер Сапси, и никто не знает лучше него. Спросите кого угодно в Клойстергаме, знает ли Дердлс свое дело, и всякий вам ответит, что уж свое дело Дердлс знает.

Мистер Сапси встает, достает ключ из стола, отпирает железный сейф в стене и вынимает оттуда другой ключ.

– Когда Дердлс, – подробно объясняет каменщик, – переделывает что-либо или оканчивает свой труд внутри или снаружи, вроде как кладет последний штришок, то он любит осмотреть всю свою работу и удостовериться, что она делает ему честь.

Приняв ключ из рук безутешного вдовца и убедившись, что он большого размера, Дердлс кладет свой аршин в специально для этого предназначенный карман панталон и, распахнув сюртук, демонстрирует громадный боковой карман, пришитый с внутренней стороны, который принимает ключ в свою разверстую пасть.

– Что это, Дердлс, – восклицает Джаспер, – вы сплошь в карманах?

– Я ношу в них такие тяжести, мистер Джаспер. Попробуйте, – произносит Дердлс, подавая Джасперу извлеченные из кармана еще два больших ключа.

– Дайте мне и ключ мистера Сапси… Это, конечно, самый тяжелый из трех?

– Ну, и какова тяжесть! Это все ключи от склепов. Они отпирают работу Дердлса, и Дердлс почти всегда держит при себе ключи от своей работы. Впрочем, они не так уж часто бывают нужны.

– Ах да, – неожиданно произносит Джаспер, рассматривая ключи, – я уже давно хотел вас спросить, но все забывал. Вы знаете, конечно, что вас иногда называют Каменный Дердлс?

– Клойстергам меня знает под именем Дердлса, мистер Джаспер.

– Конечно, вы абсолютно правы, но мальчишки иногда…

– О, если вы обращаете внимание на этих чертенят мальчишек… – резко перебивает его Дердлс.

– Я обращаю на них такое же внимание, как и вы, не больше, но на днях мы спорили на клиросе, происходит ли это название от какого-либо имени… – продолжает Джаспер, ударяя ключ о ключ.

– Не сломайте перемычки, мистер Джаспер.

– Или оно происходит… – Джаспер постукивает ключами.

– Вы не подберете под тон, мистер Джаспер.

– Или оно происходит, – повторяет Джаспер, – от вашей профессии. Скажите, какое предположение правильнее?

Мистер Джаспер, до сих пор лениво развалившийся в кресле, выпрямляется, взвешивает ключи на руке и, отвернувшись от огня, на который он, сидя, до сих пор смотрел, подает ключи Дердлсу с хитрым, дружеским выражением лица.

Каменный Дердлс, при этом изрядный грубиян, хоть и постоянно находясь под влиянием винных паров в смутном, неопределенном состоянии, высоко ценит, однако, свое достоинство и легко обижается от каждой пустяковой шутки. Поэтому он молча опускает два ключа в свой карман и аккуратно пристегивает его пуговицей, потом берет свой узел с обедом со спинки стула, на которую при входе его повесил, опускает для равновесия третий ключ в этот узел, словно он любит есть холодное железо; затем он выходит из комнаты, не удостаивая мистера Джаспера ни ответом, ни поклоном.

После ухода каменщика мистер Сапси предлагает своему гостю сыграть парию в триктрак; и эта игра, сопровождаемая его назидательным поучительным разговором, и затем ужин, состоящий из холодного ростбифа с салатом, занимают весь вечер до позднего часа. Мудрость мистера Сапси, проявляясь скорее в расплывчатом многословии, чем в афористичности, еще далеко не исчерпалась, но его гость обещает возвратиться в другой раз за большим количеством этого драгоценного товара, и потому мистер Сапси отпускает его теперь, чтобы тот основательно все взвесил и поразмыслил на досуге над тем, что получил и уносит с собой.

Возвращаясь домой, уже за оградой собора Джон Джаспер неожиданно останавливается, увидев перед собой Дердлса, прислонившегося со своим обеденным узелком к железной решетке, которая отделяет кладбище от старых монастырских стен. Невдалеке безобразный оборванный уличный мальчишка бросает камни в Дердлса как в отличную мишень, ярко выделяющуюся при лунном свете. Иногда камни попадают в него, а иногда нет; но Дердлс одинаково равнодушен к тому или другому обороту своей судьбы. Отвратительный уличный оборванец, напротив, каждый раз, попадая в цель, оглашает воздух торжествующим победным свистом, что ему было чрезвычайно легко, ибо у него как нарочно отсутствовала половина передних зубов; когда же он промахивается, то кричит: «Мимо! Промазал!» – и старается исправить ошибку, прицеливаясь поаккуратнее и ехиднее.

– Что же ты делаешь с человеком? – спрашивает Джаспер, выступая из тени в светлую полосу улицы, освещенную луной.

– Стреляю в цель, – отвечает безобразный уличный мальчишка.

– Отдай мне сейчас же все камни, что у тебя в руке!

– Как же! Сейчас! Возьми! Я тебе их подам прямо в глотку, если только подойдешь! – визжит мальчишка, отскакивая на несколько шагов. – Я тебе глаз вышибу, если не уберешься.

– Ах ты, чертенок! Что тебе сделал этот человек?

– Он не хочет идти домой.

– А тебе какое дело?

– Он платит мне полпенни, чтобы я его загонял домой камнями, если встречу поздно ночью на улице, – отвечает мальчишка и начинает вдруг отплясывать и во все горло петь, дико подпрыгивая и стуча своими изорванными башмаками с распущенными шнурками:

Последние слова он произносит с особым ударением, обращаясь к Дердлсу. Это, по-видимому, у них условный знак, которым мальчишка предупреждает Дердлса, чтобы тот был наготове принимать еще удары или убирался домой.

Джон Джаспер приглашает мальчишку кивком головы следовать за ним (чувствуя всю невозможность уговорить его силой или лаской) и переходит улицу к чугунной решетке, прислонившись к которой, Каменный (и заброшенный камнями) Дердлс о чем-то глубоко задумался.