– Знаете ли вы этого мальчишку, эту тварь? – спрашивает Джаспер, затрудняясь подыскать надлежащее определение маленькому палачу.

– Депутат, – отвечает Дердлс, кивая головой.

– Это… его имя?

– Депутат, – повторяет Дердлс.

– Я слуга в «Двухпенсовой гостинице для приезжих», что у газового завода, – объясняет мальчишка. – Всех слуг в этой гостинице называют Депутатами. Когда у нас работа окончена и все приезжие легли спать, я выхожу на улицу подышать свежим воздухом для здоровья.

Сказав это, он отбегает на несколько шагов и начинает снова целиться, распевая: «Прочь, прочь, по домам!..»

– Стой! – кричит Джаспер. – И не смей бросать, пока я рядом с ним, или я тебя убью на месте! Послушайте, Дердлс, я вас провожу домой. Хотите, я понесу ваш узелок?

– Ни за что на свете, – отвечает Дердлс, крепче прижимая к себе свой узелок. – Когда вы подошли, сэр, Дердлс был углублен в свои думы, окруженный своими творениями, как по… пу… пуделярный автор. Вот здесь ваш собственный зять (и Дердлс широким жестом как бы представляет саркофаг, холодно белеющий за решеткой при лунном свете); миссис Сапси (жест в сторону памятника этой преданной жене); покойный пастор (указывает на разбитую колонну, красующуюся над останками этого достопочтенного джентльмена); сборщик податей (показывает рукой на кувшин с полотенцем в виде урны, размещенной на пьедестале, напоминающем кусок мыла); всеми уважаемый пирожник, продавец кондитерских товаров и сдобных изделий (обращает внимание на надгробный камень – серую могильную плиту). Все в целости и сохранности. Всем им здесь спокойно и безопасно, и все это работа Дердлса! А о простых смертных, чьи надгробья просто засыпаны землей и заросли терновником, чем меньше говорить, тем лучше: о таком сброде все скоро забывают.

– Эта тварь, Депутат, идет за нами, – говорит Джаспер, оглядываясь. – Разве он так и будет преследовать нас?

Отношения между Дердлсом и Депутатом, похоже, сложились самые странные, ибо, когда Дердлс поворачивается с медленной торжественностью пропитанного пивом человека, то Депутат отбегает в сторону на почтительное расстояние и принимает оборонительную позу.

– Ты не кричал сегодня «закидаю всех камнями», прежде чем начинать свое дело, – произносит Дердлс, неожиданно вспомнив или сообразив, что ему нанесена обида.

– Ты лжешь, я кричал, – отвечает Депутат, не зная другой более приличной формы вежливого возражения.

– Это дикарь, сэр, – замечает Дердлс, снова поворачиваясь к Джасперу и тут же неожиданно забывая нанесенную или померещившуюся ему обиду. – Настоящий дикарь! Но я дал ему цель в жизни.

– Он теперь в нее и целится? – уточняет Джаспер.

– Так, сэр, – продолжает Дердлс, очень довольный замечанием своего собеседника, – он именно в нее и целится. Я взял его за руку и дал ему цель в жизни. Кем он был прежде? Разрушителем. Что он делал? Все разрушал. Что он получал за это? Заточение на короткие сроки в Клойстергамской тюрьме. Не было человека, вещи, строения, окошка, лошади, собаки, птицы, свиньи, кошки, воробья, которых бы он не забрасывал камнями, – и все потому, что не имел разумной цели в жизни. Я поставил перед ним эту разумную цель, и теперь он может зарабатывать честным трудом свой полпенни в день, или целых три пенса в неделю, а это немало!

– Я удивляюсь, что у него нет конкурентов.

– Их множество, мистер Джаспер, но он их всех забрасывает камнями. Правда, я не знаю, как назвать эту мою с ним систему, – продолжает Дердлс с торжественным глубокомыслием пьяного. – Я не знаю, как бы вы назвали ее. Это… ведь что-то вроде системы… народного просвещения?

– Конечно же, нет, – отвечает Джаспер.

– Да и я также полагаю, что нет, – соглашается Дердлс, – так лучше и не будем стараться найти ей название.

– Он все же идет за нами! – восклицает Джаспер, оборачиваясь. – Что, разве это так и будет продолжаться?

– Мы не можем миновать «Двухпенсовой гостиницы», если пойдем кратчайшей дорогой, то есть задами, – отвечает Дердлс, – а там мы с ним расстанемся.

Таким образом они и продолжают идти: Депутат следует в арьергарде и, нарушая безмолвие ночной уединенной улицы, бросает камни в каждую стену, балку, жердь или всякий иной неодушевленный предмет, встречающийся ему на пути.

– Нет ли чего новенького в ваших склепах, Дердлс? – спрашивает Джон Джаспер.

– Вы хотите сказать, чего-нибудь старенького? Так, это не место для новизны.

– Я хотел сказать, нет ли какой новой находки?

– Да, есть старик под седьмой колонной на левой стороне, если спуститься по сломанным ступенькам старинной подземной часовенки. Я полагаю (насколько могу пока еще судить), что это один из самых важных стариков с посохом. Судя по количеству и величине проходов в стенах, по ступеням и дверям, эти посохи, должно быть, служили большой помехой. Если встречались две такие важные особы, они, я полагаю, часто цепляли друг друга за митры.

Не пытаясь оспаривать такое реалистическое предположение о быте епископов, Джаспер с ног до головы разглядывает своего собеседника, всего покрытого раствором, известью и пылью от щебенки и камней, словно он, Джаспер, все больше проникается интересом к его странному образу жизни.

– Любопытная у вас жизнь, – говорит он, не давая понять, одобряет он ее или наоборот.

– И у вас также, – резко отвечает Дердлс, ничем не выражая, считает ли он слова Джаспера комплиментом или оскорблением для себя.

– Ну, быть может, это и так, ибо судьба связала меня с этим старинным, холодным, мрачным местом. Но в вашей связи с собором гораздо больше таинственного и интересного, чем в моей. Знаете, я даже хочу вас просить взять меня в ученики, в бесплатные помощники, позволить мне иногда сопровождать вас, чтобы я тоже мог осмотреть те старинные уголки собора, в которых вы проводите целые дни.

Каменный Дердлс отвечает в общих выражениях:

– Хорошо. Все знают, где найти Дердлса, когда он нужен. – Это если не определенно, то справедливо в том смысле, что Дердлса на самом деле всегда можно где-нибудь найти бродящим по огромному собору.

– Что меня больше всего поражает, – продолжает Джаспер со все возрастающим интересом, – это та непостижимая точность, с которой вы определяете, где похоронены покойники. Как вам это удается? Что вам? Узелок мешает? Дайте, я понесу.

Дердлс действительно останавливается (в ту же минуту Депутат, следовавший за ним и следивший за всеми его движениями, бросается в сторону) и оглядывается по сторонам, отыскивая удобное место, чтобы положить свой узелок. Джаспер подходит к нему и берет в руки узелок.

– Дайте мне из него только мой молоток, – говорит Дердлс, – и я вам покажу.

Джаспер отдал молоток.

– Ну, смотрите, – продолжает Дердлс, получив молоток. – Вы ведь задаете тон, прежде чем ваш хор начинает петь, мистер Джаспер, не правда ли?

– Конечно.

– Я поступаю так же. Я слушаю, какой будет тон. Я беру свой молоток и стучу. – Он стучит по каменной мостовой, и внимательный Депутат отбегает на еще большее расстояние, боясь, чтобы для какого-либо опыта с молотком не потребовалась его голова. Стук! Стук! Стук! Крепкий камень! Я продолжаю стучать. Опять крепкий. Стук! Эге, здесь пусто! Твердое что-то в пустоте! Проверю. Стук! Стук! Стук! Твердое в пустоте, а в твердом внутри снова пусто! Вот мы и нашли. Сгнивший старый покойник лежит в каменном гробу в склепе под сводом.

– Потрясающе!

– Мне и не такое приходилось делать. Я даже проделывал вот что, – продолжает Дердлс, вынимая из кармана свой аршин (между тем Депутат подходит ближе, подозревая, что эти люди ищут клад, что может послужить и к его обогащению; в нем вдруг вспыхивает заманчивая надежда полюбоваться приятным зрелищем казни этих обоих людей, которых повесят по его доносу). – Предположим, что это мой молоток, а вот и стена моей работы. Два фута, четыре, шесть… – Дердлс измеряет мостовую. – В шести футах за этой стеной лежит миссис Сапси.

– Как? Не на самом же деле миссис Сапси?