========== 11. ==========
Я собиралась явиться к нему воинствующе, пинком распахнув воображаемую дверь, но пришла мирно, если не сказать смиренно. Настроение мое переменилось.
Он только лег, едва задутая свеча на столе еще не остыла. Я зажигаю ее от своего бесформенного огарка, и присаживаюсь на неудобный стул. Мне хочется сесть на кровать и поцеловать Хальданара, но это сразу задало бы неправильный тон. Хальданар бы всполошился и вздыбился, а я пришла не для пылких игрищ, а для конструктивного диалога.
- Эй, - говорит он с пренебрежительным протестом. – Проваливай.
Он плещется в воспоминаниях о моем недавнем визите, а они плещутся в нем. Забавно наблюдать, как по грубому мужланскому лицу растекается розовый румянец. Я выгляжу мальчишкой, но он видит меня по-другому. Он жмурится, дергая головой, как будто веки могут отгородить от внутренней картинки. Одеяло прикрывает его до пояса, и он рывком подтаскивает его до шеи. Я напрягаюсь, чтобы не засмеяться. Не следует начинать конструктивный диалог с насмешек.
- Я ненадолго, - обещаю спокойно.
Он намеренно остается горизонтальным, хотя ему некомфортно лежать при госте. Но если сеть, гостю может показаться, что с ним хотят общаться, и что он здесь уместен. Хальданар помнит, кто я, но все равно ведет себя со мной, как с человеком. Люди просто не умеют по-другому.
- Я не злюсь за клетку, - говорю ему, чтобы он знал. Чтобы сразу понял, что конфликта не происходит.
Он все-таки садится на кровати, и одеяло спадает к бедрам. Я задеваю глазом разоблачившиеся кости таза, запрещаю себе всякие глазения, и утыкаю взор в лицо. В его недовольное лицо со сдвинутыми бровями, и нетерпеливо напряженным, кривым ртом. Я фантазирую о его реакции на мое сообщение, и, чтобы не затягивать с фантазиями, сообщаю:
- Перьеносец здесь.
Хальданар совершает торсом некое движение, напоминающее легкие брезгливые корчи. Слово «Перьеносец» для него похоже на слова «рвотные массы», «гнилая требуха», и иже с ними. Оно ему физически противно. Непросто будет договориться…
- Ну? – выжимает он из кривого рта. – И чего?
- С каторжниками, - говорю так аккуратно, как будто двигаю иголкой кристаллик соли.
Хальданар вдруг ухмыляется, и сбрасывает на пол голые ноги. Одеяло сморщивается на бедрах небрежными складками, которые мне почему-то хочется разгладить.
- Допелся! – радуется он. – В Зодвинге с шарлатанами не нянькаются.
Да, Эйрик допустил оплошность. Не разобрался в нравах города, в который принес свое ремесло.
- Он в беде, - легонько нажимаю на Хальданара, словно бы тот чего-то недопонял. – Надо помочь, он же не посторонний…
Голые ноги возвращаются на койку, и с непритворным удовольствием вытягиваются на ней. Одеяло по-прежнему докучливо-неряшливо фалдит.
- Ерунду говоришь, Латаль, - отрезает Хальданар с показушным зевком. – Прощелыга, наконец, полезным делом занят, ну и пусть себе.
Я замечаю вдруг, что за дверным проемом, вплотную к стене, стоит человек, и пытается слушать наш тихенький бубнеж. Я его не слышу и не вижу, но знаю, что он там. Это адепт верхней ступени, который тесно дружит с одним молодым жрецом, и часто посещает его келью в те часы, что отведены на сон. Вот-вот он завершит обучение, пройдет посвящение, и ему не придется больше преодолевать по ночам длинные крутые лестницы. Наш разговор привлек его внимание, и я из-за этого в легкой досаде. Я прикладываю палец к губам, призывая Хальданара к молчанию, и решаю переждать, затаившись. Любопытный адепт кроется за шторкой в трех шагах от меня. Мне хочется вывалиться в коридор грузчиком, поднять его за шиворот до уровня моих глаз, и скорчить страшную рожу. Хотя, у моего грузчика такая наружность, что корчить ничего не надо.
- Больше ничего не надо, - в полный голос заявляет Хальданар. – Иди, малец.
Я фыркаю в недовольстве, и это единственная реакция, какую я сейчас могу себе позволить.
Через пару мгновений я уже в коридоре, и мы с любопытным адептом глядим друг на друга. Он высокий и массивный, размерами похож на Хальданара, а лицом совсем не похож. Лицо у него доброе и наивное, даже чуть-чуть глуповатое. Он размышляет, буду ли я болтать, а я размышляю, будет ли болтать он.
- Не будем болтать, - бурчит он, делая мне предложение.
Я согласно киваю, и мы решительно расходимся.
В опустевшей после войны обители полно уголков, куда не ступает ничья нога. В одном из таких уголков – невостребованном зале для медитаций адептов-новичков, я сижу на полу, и пишу записку. Я крепко поразмыслила над текстом, прежде чем приступить. Мне хочется, чтобы текст получился доходчивым и емким, но при этом довольно миролюбивым. Настолько, насколько может быть миролюбивой записка, содержащая угрозы и ультиматум.
Перед тем, как уединиться в зале для медитаций, я перечистила гору овощей, и руку мою скрючило от усталости. Это удачно, поскольку буквы у меня выходят уродливыми и заметно вымученными – похожими на буквы человека, крайне неопытного в письме. Я пишу от имени Хальданара.
«Вы – предатель, - пишу я. – Это известно мне и моим друзьям снаружи. Не хочу, чтобы это стал известно всем. Хочу стать вашим другом. Хальданар из Предгорья».
Перечитав послание, я остаюсь довольной. Теперь нужно успешно подбросить его Владыке.
Эпизод я наблюдаю комаром. Сижу у Хальданара на рукаве, и наблюдаю.
Владыка пригласил его на прогулку. Они бредут по линии песка, а море блаженно шуршит рядом. Шуршит, как будто засыпает. Волны выглядят маслянисто-томными от заката.
Владыка – тощий старичок крошечного роста – семеняще переставляет свои маленькие ножки, а Хальданар перенапрягается в попытках не бежать вперед. Он не умеет ходить настолько медленно, но очень старается из приличий. Тоненькое личико Владыки, напоминающее мордочку высушенного насекомого, пыжится и морщится в тревожных думах. Этот старик перепуган до предела, но в нем немало достоинства, питающего его здравомыслие. Некоторое время прогулка происходит в молчании, а потом его голос, похожий на изможденный хрип, без выражения спрашивает:
- Чего ты хочешь?
Хальданар тоже напуган. Он ведь умный, хоть и бесхитростный. Его фигура слишком скромна для приватных променадов с главой духовенства Гор, и у этого променада не может не быть чрезвычайной, выходящей за пределы естественности, причины. Он сразу привязал сюда меня, выходящую за пределы мирской естественности, и те гадкие для него сведения о Владыке, которые я ему недавно принесла. Хальданар понимает, что он теперь соприкасаем с грязнейшим скандалом и отвратительнейшим преступлением – помощью врагу в разгроме Зодвинга. Если бы он не гнал меня погаными тряпками, мы написали бы записку вместе, но сотрудничать он не желает, и потому потерян в темноте. Услышанный вопрос «чего ты хочешь» он переадресовывает мне.
Я хочу вызволить Эйрика. Ты же догадаешься, правда?
Хальданар догадывается и скрипит зубами. Они с Владыкой стоят друг напротив друга, погрузив ступни в нежный песок, и каждый ждет от другого некого движения, которое сделает ситуацию проще.
Хальданар взмашистым жестом почесывает спину меж лопаток. Его кольнуло чувством, будто кто-то издали целится в него из лука. Владыка обливается едким потом на свежем ветерке, воображая себе толпу озверелых горожан, рвущую его на части.
- Хочешь быть моим другом? – выкрикивает Владыка спонтанно, без мыслительной подготовки. Слова точно выкашливаются из его запавшего беззубого рта. – Будь! – он хлопает себя ладонью по груди. – Будь моим самым дорогим соратником, Хальданар из Предгорья! – в его хрипящем голосе проскальзывает слеза. – Будь моим сыном, честью моей, кровью моей, тылом моим. Не правой рукой, а второй головой! Вторым моим сердцем!
Он так дико боится ненависти толпы, что готов искренне, чистой душой полюбить Хальданара, хранящего его гадкую тайну. Ничего в этот миг не пожалел бы он для грубого лесного чужака, украдкой озирающегося в нелепых поисках целящегося лучника.
