Я сую руку под кровать, где на специальной полке ночует моя туника, и в темноте облачаюсь. Тихонько выбираюсь из спальни на ощупь, и притормаживаю у проема, чтобы убедиться, что все спят, и никому не приспичит отследить мой путь. Сразу за проемом начинается лестница с крутыми острыми ступенями, ведущая на подсобный этаж. Я беру свечу из ниши, и медленно взбираюсь в круге света. Следую по широкому коридору к другой лестнице, и взбираюсь на общий этаж. Все помещения обители очень похожи – голый серый камень с вкраплениями самых необходимых предметов мебели и обихода. Исключения – храмовый зал, где проводят ритуалы и встречают высочайших гостей, и покои Владыки. В зале - позолота, драгоценные мозаики, мраморные статуи и ванильные свечи, а в покоях – ковры, картины, звериные чучела и расшитые портьеры. Преодолев третью лестницу, я попадаю на жилой этаж жрецов, и с этого момента перемещаюсь особенно тихо и бдительно. В глубоком кармане моего балахона таятся два куска отличной веревки, и пустить их в дело будет удобнее, если застать жертву врасплох. На обоих кусках сформированы петли, которые потребуется быстро накинуть и затянуть. Я подготовилась, насколько возможно.
Не дыша, отодвигаю шторку и проникаю в келью. Не дыша, ставлю свечу на стол. Хальданар спит под шерстяным одеялом, скрючившись на боку и уткнувшись лбом в холодную стену. Аккуратно подцепляю пальцами край одеяла, и медленно, с самой чрезвычайной осторожностью стаскиваю его. Днем мы все ходим в балахонах без белья, а ночью спим без балахонов. Вид нагого тела, скрючившегося на боку, заставляет меня забыть о цели визита, но я быстро собираюсь. Я явилась для мести. Нет, неверно – для наказания.
Я извлекаю из кармана свои роскошные шнуры, и перекидываюсь в громаду-грузчика. Далее – самый ответственный момент. Поимка должна удаться с первого раза. Я берусь за покоящуюся на простыне руку, заламываю ее за спину, рывком кладу тело на живот. Бесцеремонно разбуженный Хальданар делает безуспешную попытку подняться, а я заламываю вторую руку, набрасываю петлю на обе, и крепко затягиваю. Могучей ладонью зажимаю ему рот, хотя он и без того молчит, лишь трепыхается под моей массой и дергает ногами. Первая мысль, хлестнувшая его при пробуждении – Владыке известно, что он кое-что прознал. При пробуждении он приготовился если не к сиюминутной смерти, то к смерти в скором времени. Его горло пережато страхом, и потому он не издает звуков, и даже сопротивляется вполсилы, будто сопротивление все равно обречено на провал. Пока способность воспринимать реальность не вернулась к нему, я быстро набрасываю петлю на ноги, затягиваю, и блаженно выдыхаю. Самые ответственные моменты позади. Теперь можно соорудить более надежные и эстетичные узлы, поставить шкаф к проему, и принять белокурый женский облик из его фантазий последних двух лет.
- Латаль, ты обезумела? – вопрошает он страшным шепотом, повернув на меня лицо.
Он лежит спутанный на животе, щекой вминается в подушку. Сердце его скачет, взор бешеный. Он уже понял, что смертельной опасности нет, а организм еще не понял, не отошел. Я сажусь на край кровати, бережно глажу его по мягким волосам, по бугристым плечам, напоминающим холмы. Он дергает руками, толстый шнур врезается в кожу.
- Латаль, ты обезумела, - бормочет он без вопроса.
Я не отзываюсь, решив не разговаривать с ним. Мне показалось, что молчаливое наказание должно впечатлять сильнее, нежели болтливое. Я ласково веду ладонью по спине – по трогательному ряду позвонков и мужественному рельефу мышц, спускаюсь к твердой пояснице. Восхожу на ягодицы, нисхожу к бедрам, протискиваю ладонь меж ними, и сразу вынимаю. Паника проникает в Хальданара, будто она перемешана с воздухом кельи, и он, вместе с воздухом, вдыхает ее. Места моих прикосновений вздрагивают и напрягаются, руки бессмысленно дергаются в тугих путах.
Я переворачиваю поверженное тело на спину, и некоторое время просто любуюсь им, не касаясь. Хальданар догадался, на что я обиделась, и, наконец, начинает раскаиваться. Ему кажется, что я намерена свершить над ним некое бесчеловечное злодейство, учинить зверскую расправу, и, должна признать, я снова обижена. За кого же он меня принимает? Я не средоточие добродетели, но и не злодейка вовсе. Я всего лишь хочу напомнить человеку, что духов, даже изгнанных, следует уважать, вот и все. Ах, нет… Конечно, не все. Я хочу, чтобы этот не в меру принципиальный чудак, наконец, лишился невинности. Чтобы попробовал что-то кроме своей натруженной руки.
В паху у него мягко, сморщено и невыразительно. Я берусь за перепуганную плоть, сжимаю в кулаке. Не слишком сильно, но и не ласково. Хальданар подскакивает тазом, потом торсом, потом ногами, и, наконец, головой. В голове у него – лишь наихудшие предположения. В моих действиях он не усматривает ничего эротичного, и мечется в невнятных мыслях относительно моих намерений. Я скидываю свою тунику, но и тогда у него не возникает вразумительной догадки. Освободив плоть из зажима, я касаюсь ее края поцелуем, и быстро перемещаюсь к лицу. Лицо напряжено чуть не до судороги, во взоре – безысходность. Я касаюсь поцелуем одного распахнутого глаза, затем второго. Оба они крепко жмурятся за полмига до. Кончиком языка проскальзываю по стиснутым губам, под которыми – стиснутые зубы. У Хальданара красивый крепкий подбородок, и я мельком радуюсь, что здесь заведено бритье. Над верхней губой у него короткий шрам, которого не было раньше. Это от столкновения лица с табуретом в кабаке.
Он хочет спросить о моих планах, но мешает самолюбие. Извиниться ему тоже что-то мешает. Мне, впрочем, не нужны извинения, я не за ними пришла. Я пришла попробовать, наконец, своего любимого мужчину на вкус.
Подушечками чуть согнутых пальцев бегу по груди, огибая соски, обвожу яркие рельефы. Бегу по животу, огибая пупок. Бегу по лобку, и, обогнув член, обращаюсь вниманием к бедрам. Их внутренняя поверхность горяча и притягательна, она отзывается вздрагиваниями и замираниями. Общаюсь с ней, прикусив язык, чувствуя свой трепет, и трепет Хальданара. У него мелькает идея позвать на помощь, но идея не развивается, конечно. Хорош бы он был, представ в своем пикантном виде взорам явившихся жрецов, экстренно сваливших шкаф, заграждающий проход. Он по-прежнему не ждет от меня добра, но член оказывается сообразительнее головы - он наливается кровью, на глазах меняя облик, из понурой горизонтали стремясь в бодрую вертикаль. Я улыбаюсь, приветствую его кратким поцелуем в самый кончик. Хальданар отзывается чем-то средним между шумным выдохом и отрывистым стоном. Приподнявшись над подушкой, он напряженно наблюдает за мной и за собой, и видимое изумляет его. Я мягко массирую губами основание ствола, развлекаю осторожными пальцами нежную кожу вокруг, свободной рукой пробую свою выступившую влагу. Эмоции ошалевшего Хальданара возбуждают меня больше, чем реакции его тела. Я – первое существо, касающееся его в заповедных местах; происходящее кажется ему невероятным, рвущим разум. Он уже не хочет звать на помощь, и вообще забыл о том, что окружен кельями мирно спящих собратьев. Когда я туго обхватываю ствол губами, он откровенно стонет, и я, оторвавшись, говорю ему:
- Тсс.
Я взбираюсь на кровать, седлаю живот. Мои бедра сжимают его корсетом, ствол остается позади, впритык к расщелине между моими ягодицами. Целую губы – уже не мельком, а вдохновенно, сочно. Его губы не здесь, взор не здесь, рассудок развеян. Его тело уже готово на все, оно хочет всего. Я привстаю над животом, и медленно сажусь чуть ниже, вбирая в себя ствол осторожными дозами. Он идет туго, с трудом, с сопротивлением, но я настаиваю. Я сокрушаю его упорство своим. Я чувствую, как расширяюсь для него, раскрываюсь, разворачиваюсь. Я впускаю его до самого основания, и теперь горячая глубина принадлежит ему, а не мне. Я дарю ему свою глубину, как душу.
Ощущения Хальданара отодвигаются под натиском моих собственных ощущений. Я кажусь себе маленькой и оккупированной. Занятой, заграбастанной. Будто меня взяли за нутро и держат, тянут на себя и поглощают. Я чуть приподнимаюсь на стволе, и возвращаюсь вниз. И снова вверх, и снова вниз. Меня немного отпускают, и вновь захватывают. Отпускают и захватывают. Ход уже не такой тесный, он раскрылся, как руки навстречу объятиям. Я сжимаю бедра, напрягаю внутренние стенки. Я хочу, чтобы было тесно и натужно. Чтобы в меня ломились, варварски сокрушая хрупкость, усиливая восприятие опасной, захватывающей дух приправой. Чтобы было экстремально, как в первый раз. Эйрик сам невелик, но его ствол просто огромный. Я до сих пор удивляюсь, как смогла принять этого зверя своим болезненно-чутким невинным сосудом. Хальданар поскромнее. С ним мне не кажется, что сокровенную и остро чувствующую часть меня достают изнутри и разоблачают, подставляя внешней неукротимой силе. Я не чувствую себя беззащитной и покоренной. Нет, этой ночью в этой келье покоряюсь вовсе не я.
