- Чисти, а не мечтай, - повторяет парень уже не грубо, а злобно.

Работы много, филонщиков никто не любит. Тот же порт Пларда, только с камнем над головой вместо неба. Когда деревенские жители перебираются в большой город, их пугают преступниками, пороками, грязью, ложью, равнодушием, всеобщей алчностью. Но реальность оказывается намного грустнее. Люди находят лишь беспросветную работу, монотонно перетекающую из одного дня в другой. Эйрик был прав, называя работяг булыжниками мостовой, которой все пользуются, не замечая. Чищенные котелки и натасканная в кадку вода – вещи естественные, сами собой разумеющиеся. Наши священнослужители не задумываются о своем быте и не замечают нас. А труд наш, меж тем, монотонно перетекает из одного дня в другой, не оставляя после себя результатов. У каторжников, рубящих полости в скале, постоянно расширяя первый храм, жизнь еще печальнее, но они, во-первых, преступники, а во-вторых, быстро умирают. У них нет такой проблемы как муторная вереница трудовых дней, среди которых, не замечая результатов труда, не замечаешь и наползающей старости. И, в-третьих, конечно, до каторжников мне нет дела, а до себя есть. Мне следует озаботиться улучшением своего положения, повышением в иерархии. Для начала я поверчусь, пожалуй, вокруг Владыки незаметным насекомым – узнаю, что он за человек. В знаниях вся сила сущности.

Хальданар корпит над пергаментом, битый час царапает на нем корявые буквы. Грубая непривычная рука не слушается, пальцы от напряжения немеют. Он очень старается быстрее освоить азы, чувствуя себя ущербным в этом сообществе интеллигентов. Чем больше он напрягается, тем хуже у него выходит. Он устал и злится, и я раздражаю его присутствием. Я чищу скребком его купальную кадку, и меня тоже весьма утомило мое занятие.

- Может, потом закончишь, малец? – нетерпеливо спрашивает он.

Я отбрасываю скребок, нависаю над столом, и молча вынимаю из его пальцев гусиное перо.

- Может, и ты потом закончишь? – спрашиваю мягко.

Он обескуражен моей дерзостью. Он резко встает, нависая надо мной, и хватает за шиворот, намереваясь задать трепку. Я улыбаюсь ему, длинно глядя в глаза, чем он обескуражен вдвойне. Он замирает, и я ласково глажу его руку, которая застыла надо мной за мгновение до удара. Он выпускает мою тунику, делает шаг назад. Мой длинный улыбающийся взгляд щекочет ему разум. Догадка ворочается у него где-то на дне, и там же ворочается робкая надежда. И там же – отрицание. Он хочет и не хочет ошибиться.

- Забыл, как тебя зовут?.. – бормочет он, сдвигая две брови в одну.

Я улыбаюсь, беспечно дергаю плечами.

- Лат, - говорю с удовольствием.

У всех моих мужских обличий одно имя.

Его бровь делится на две, и обе синхронно ползут ко лбу. Жар носится в его теле вверх-вниз - я чувствую. Жар бьет ему в щеки, в виски, в уши, оседает где-то в области желудка, заливает пятки. Он хочет что-нибудь сказать, но не имеет представления, что.

- Я соскучилась, - сообщаю мирно, и совершаю движение к нему с намерением обнять.

Он делает еще шаг назад. Дальше начинается кровать, больше он не отступит. Эти кельи очень тесны. У Владыки просторная, и у его первого помощника тоже ничего, а у остальных клетушки просто. А у слуг вообще одна спальня на всех.

- Чего тебе здесь надо? – цедит Хальданар с неприязнью.

Он вспомнил свою обиду на меня, и сейчас даже чувствует нечто вроде брезгливости.

- Ты хотела роскоши в верхнем Пларде и Перьеносца для утех, а теперь чего хочешь?

Его обида меня почему-то смешит.

- Роскоши в Зодвинге и тебя для утех, - отвечаю весело и довольно честно.

Я чувствую, как жар в его теле сменяется стужей с кислым привкусом. Он не понимает моего веселья, моего поведения, и вообще меня всю. Я кажусь ему абсурдной, и совсем не похожей на ту, кто украла для него лодку и сопровождала в пути. Даже ту, кто жила с ним в ночлежках и гуляла на берегу, он не видит. Тогда я казалась ему светлой и ясной, а теперь кажусь дурной и порочной. Милый, но я ведь сущность вина, а не добродетели. Я никогда не обещала быть идеальной.

- Вообще, у меня к тебе дело, - говорю сосредоточенно, отбросив все лишнее.

Я сажусь на кровать и предлагаю ему присесть рядом. Он отказывается, и я добавляю:

- Секретное дело.

Он осознает, что я не отвяжусь, с тяжелым вздохом и мрачным ликом опускается на грубое покрывало. Я приближаю губы к его уху, и вещаю тихо-тихо, как заговорщик:

- Владыка помог плардовцам проникнуть в Зодвинг.

Хальданар отшатывается от меня, отгораживаясь пространством от вздора. Он уважает Владыку, считает человеком мыслящим и возвышенным, даже просветленным. Как смею я клеветать на почтенного старца с глубоким умом, тонким благородством и неопровержимыми заслугами перед гильдией?

- Он указал на слабые места в обороне, - продолжаю безжалостно, вновь прильнув к уху. – Впустил лазутчиков, которые открыли все ворота.

- Что за бредни?! – рявкает Хальданар, позабыв о секретности. – Зачем ему?!

Я морщусь и напоминаю:

- Тсс.

Он гневно фыркает, желая выставить меня вон, на дорожку дав крепкого пинка. Он даже видит это перед собой, как недавно видел обнаженную меня-девицу, неторопливо шествующую к его купальной кадке.

- Людьми постоянно движут одни и те же пороки, - говорю спокойно. – Трусость, алчность, похоть, жажда славы, жажда власти, - я загибаю пальцы, перечисляя. – И самое опасное – жажда еще большей власти.

Хальданар уткнул локоть в колено, а лоб – в ладонь. Он сидит с мученическим видом, и похож на человека с сильным похмельем. Его губы искривлены и сжаты, словно во рту гадостно-кисло.

- Плард желает объединить Предгорье и горы под своими знаменами, вобрать в себя деревни долины, Зодвинг, и мелкие городки. Владыке гильдии пообещали чин Верховного жреца объединенных земель.

Я чувствую, как отрываюсь задом от кровати, и ногами - от пола. Это Хальданар высится надо мной, и мощной рукой поднимает меня за шиворот, как кошку за шкирку. Чувствую, как меня волокут к проему, и в прямом смысле вышвыривают в коридор. Я влетаю в шершавую стену, клюю ее носом. Я успела выставить вперед ладони, но бросок был так силен, а моя скорость так велика, что голова не смогла затормозить вовремя, и клюнула стену.

Надо же. Даже имея доступ к разуму людей, я все равно сталкиваюсь с неожиданностями. Хальданар не думал о том, чтобы поступить со мной грубо, он просто поступил. Я настолько удивилась и растерялась, что не сообразила перекинуться в того, кого нельзя вот так вышвырнуть. Раньше он мог внезапно сказать что-то хамское – настроение у него меняется быстро, поведение подвластно импульсам. А теперь вон оно как. Ожесточился мой милый – и сам по себе, и по отношению ко мне. А самое главное – он сейчас совсем не жалеет о своем поступке. У меня льет кровь из разбитого носа, и это его устраивает. Ну, что ж, хорошо. За неуважительное рукоприкладство я его накажу. Не откладывая, сегодняшней же ночью. И за то, что мне теперь тунику от крови отстирывать, он отдельно ответит.

========== 10. ==========

Спальня слуг напоминает мне портовую ночлежку, но несильно. Здесь те же два ряда узких кроватей с тонкими печальными матрасами, но нет духа перегара и нестиранных портянок. Здешние ложа заняты чистоплотными и добропорядочными юнцами вроде меня, только настоящими. Прислуга в гильдии – это отпрыски богатых и почитаемых семейств Зодвинга, которых жестоко отправляют сюда в тринадцать лет, и великодушно возвращают домой в шестнадцать. Считается, что три года грязной изнурительной работы на благо духовенства (а значит и богов) обеспечит им нравственное право на ту красивую жизнь, которую ведут их богатые и почитаемые семейства. Дома тех, с кем я делю спальню, сейчас разбиты и сметены, так что, вполне вероятно, обслуживанием жрецов они зарабатывают право на нищету и бродяжничество.