– И куда он его дел? В смысле, того, кто покушался на его убийство, но в итоге был им избит, связан… – Крафт задумчиво почесал переносицу.
– Н-да… неизвестно… Спросите в другом полицейском участке, может, какие-то данные имеются, – предложил психиатр. – Кстати, весьма загадочное преступление. Кто и почему хотел убить Грабдэна?
– Тогда, следуя вашим советам, поиском того, кто занимался этим преступлением, займусь завтра. И как только найду какую-либо информацию, дам вам знать. Хотя… давненько это все было… А пока я делаю выводы, что с психологической точки зрения наш общий знакомый тоже нуждался в обследовании…
Следователь рассмеялся, довольный, видимо, своим выводом и ожидая, что психиатр его похвалит.
– Это не ваша сфера, дорогой мой коллега, – тут же поморщился «душевед», – если начнете влезать в «мой огород» в этом деле, я тоже начну вас учить тому, как провести расследование…
– Вы уже немного мне в этом деле подсказали, – рассмеялся Крафт.
– В каком смысле? – спросил Тролли с удивлением.
– Вы мне порекомендовали обратиться в другой полицейский участок, видимо, полагая, что в этом деле не я разбираюсь, – ответил Крафт.
– Хм… Да. Простите. Это так, эмоции, – Тролли кашлянул, чтобы скрыть смущение.
– Ну что вы, тут не за что извиняться, вы же знающий человек, психолог… имеете право советовать в любом вопросе, – отозвался Крафт чуточку ехидно.
Оба мужчины немного помолчали, почувствовав, что увлеклись колкостями. Затем Крафт предложил прочитать еще пару страничек, чтобы найти хоть какую-нибудь зацепку.
И психиатр, перевернув страничку, продолжил читать.
«Немного о детстве. Детство мое прошло вполне обычно. Родился я в небольшом поселке, который не обозначен на карте мира, и вполне может быть, что и на местных картах о нем ни слова. Рос в бедности. Папу своего не знал. Мама никогда при жизни о нем мне почти не говорила. Ни хорошо, ни плохо. А если я интересовался, почему у других детей есть папа, а у меня нет, она обнимала меня, целовала в лоб и тихо-тихо шептала: «Он у тебя был замечательным человеком. И очень хотел сделать нас с тобой счастливыми». И все. Был. Хотел. А где он сейчас, в момент написания этих строк, жив ли, мертв? Не знаю. И в детстве не знал. Все прояснилось лишь много лет спустя. Вот почему такой вопрос я обозначил выше. Но о встрече с отцом и обо всем, с этим связанным, я напишу немного позже. Сейчас я вернусь к детству и опишу несколько случаев из жизни. Пожалуй, самый загадочный из них – это история о мамином серебряном перстне с сапфиром, с выгравированными на нем непонятными знаками. Мама о нем не любила рассказывать, никогда не выставляла на продажу, редко носила, и то только в доме. За пределы дома его не надевала. Полагаю, потому что он был очень старинным, дорогим украшением. И этот перстень, как она однажды сказала, должен передаваться из рук в руки по женской линии. А так как у меня сестренки не было, я должен был после смерти мамы передать вещицу своей жене. И я был готов исполнить ее желание сразу же после рождения ребенка, но… жена умерла во время родов. Об этом ужасном для меня воспоминании я напишу позже, дабы сейчас не бередить им и не растравлять свои душевные раны».
– Простите, господин Крафт, а где этот загадочный перстень? Вы его конфисковали? – спросил психолог, отрываясь от чтения.
– Вы сейчас мне, герр Тролли, нанесли нокдаун. Перстень в деле имеется. Он у подозреваемого, а именно у герра Эдгара Грабдэна, сына Уорри Грабдэна, которого мы, как вы знаете, задержали и подозреваем в многочисленных убийствах женщин. Однако все мои попытки изъять драгоценную вещь у арестованного пока не увенчались успехом. Он заявил, что этот перстень с него можно будет снять только после его кончины и ни днем раньше. И не просто заявил, а написал. Вот, пожалуйста, прочтите. Вы, кстати, хорошо читаете. С выражением. Если бы я не был следователем, подумал бы, что сейчас нахожусь в читальном или театральном зале.
Прэнк Тролли взял протянутый следователем документ и прочел: «Я, Эдгар Грабдэн, обвиненный в убийствах женщин, являющийся единственным наследником своего отца, Уорри Грабдэна, который при жизни купил участок земли и впоследствии построил там кладбище, где захоронены одни лишь женщины, за исключением его самого, заявляю официально и умоляю всеми святыми и самим Богом расспрашивать меня о чем угодно, но ни за что и никогда не касаться перстня, доставшегося мне в наследство от отца. Никто не имеет право снять этот перстень с меня, пока я жив. Иначе…» – далее было зачеркнуто.
– Что иначе? Какова причина такого заявления?
– Причину он не объясняет никак. И в заявлении далее ничего об этом внятно не пишет. Как видите сами, ниже он поставил подпись и расплакался. На бумаге много пятен. Пока я забирал у него заявление, он успел пролить слезы, представляете? По его словам выходит, что перстень – его личная реликвия, и, несмотря на законы, он просит оставить его себе до смерти. Он так и заявил: «Я его с собой в гроб не хочу брать, но пока я жив – не отдам! Наследников у меня нет. Поэтому заберете потом, когда я скончаюсь. Мне уже будет все равно».
– Я, как психиатр, полагаю, основываясь на поведении молодого Грабдэна, что благодаря этому перстню вы, возможно, разгадаете часть тайн, как только изымите его у владельца, – предположил психолог.
– Я понял вас, мистер Тролли. Думаю, что все-таки изыму, да. Может, это улика! Да и вообще… – следователь поморщился, словно подумав о чем-то гадком. – Ладно… Надо сказать, дневник нам помогает кое-что понять… о биографии покойного Проствора Грабдэна, по крайней мере о том, что он был за человек. Читайте дальше, – попросил следователь и стал себе помечать что-то в своем личном блокноте.
«Много было неразгаданных загадок. Много чудесных событий. Одним из них для меня было то, что в детстве, лет в четырнадцать, я, как и многие другие дети, влюбился. Влюбился без памяти в свою соседку Диту. Мы были всегда вместе! Боже мой, как я счастлив вспоминать те далекие дни! Мы ходили с нею за грибами, играли в прятки, катались на качелях, строи ли городки из песка и глины, готовили кушать нашим мнимым детям, представляя себя в роли отца и мамы, делали вместе уроки, ходили в кино, а порой и в кафе, когда удавалось подзаработать немного денег. Моя мама относилась к ней прекрасно: было заметно, что она, возможно, уже видела в девочке будущую невестку. И все складывалось у нас хорошо, пока… пока у нас с нею не случилось все… по-взрослому… А на второй день она погибла при пожаре. Сгорел родительский дом. Все произошло ночью, когда и взрослые, и дети спали. Она умерла во сне. А может, и успела понять, что произошло. Может, даже звала меня на помощь… а я не знал! Я спал. Узнал о ее гибели лишь на второй день, утром. Я проснулся от маминого плача. Я подошел к ней, сидевшей у стола, и спросил, что случилось, почему она плачет? Она обняла меня и расплакалась еще сильнее. Я нутром почувствовал, что пришло какое-то страшное, непоправимое горе, поэтому, еще не зная и не понимая ничего, тоже заплакал… А мама сказала: «Мой любимый и неповторимый мальчик… ты у меня опять один… одинокий мой мальчик… ОНО пришло и за тобой… Боже, ну почему за тобой!» И тогда у меня сердце остановилось на время. Я понял. И сквозь рыдания спросил: «Мама! Дита… что-то с Дитой? Что произошло? И что пришло за мной, не пугай меня, ответь мне!» Мама кивнула, глядя мне в глаза: «Да. Диты больше нет. Будь сильным». Я отскочил от нее, из груди моей вырвался отчаянный крик: «Нет!» А мама, вытирая слезы, продолжала: «Понимаешь… на нас есть проклятие. Однажды… я надеюсь, оно закончится. Не спрашивай меня когда. Я не знаю. Но сейчас оно ударило по тебе, сынок. Давным-давно наш род прокляла одна старая ведьма. Говорят, кто-то из наших предков предал девушку, любившую его. Проклятие идет по мужской линии нашего рода. Те женщины, которых мужчина полюбит, умирают. Вот этот перстень, – мама показала на кольцо на безы мянном пальце левой руки, где обычно носят обручальное кольцо, – как-то защищает. Я не знаю, как именно… но знаю, что его надо передавать мужчине рода Грабдэнов, который вступает в брак, перед первой брачной ночью… чтобы он потом передал его из своих рук жене, когда у нее появится ребенок… мальчик… И она будет носить его, пока ее сын не вырастет и все не повторится. Но бывает… бывает, что проклятие выбирает… одного мужчину из рода, и… – мама вздохнула, помолчала секунду и продолжила, глядя мне в глаза: – Я хочу, чтобы перстень защитил тебя. Пусть я и нарушаю традиции, но… но возьми его сейчас! Может, он отведет от тебя этот рок! Может, ты еще сможешь быть счастливым, встретишь девушку, которую полюбишь… и передашь ей кольцо… Береги, сынок, его и никому никогда не отдавай, не теряй, не оставляй без присмотра до тех пор, пока не влюбишься снова и пока твоя жена не родит тебе ребенка. Только ей, любящей и любимой, отдай драгоценность. И ничего не бойся!» Тут мама, вытирая слезы, сняла перстень. Сняла, посмотрела на меня так, как будто видела в последний раз, протянула его с улыбкой сквозь слезы и открыла было рот еще что-то сказать, но вдруг раздался страшный грохот! В открытое окно влетела шаровая молния – прозрачная и переливающаяся, сверкающая, словно тысячи солнц! Она пролетела мимо меня как обычный футбольный мяч и ударила маму по лицу. Пламя охватило ее голову мгновенно, как священная корона Божьей матери, и… вся комната заискрила, ярким светом осветилось все вокруг, и мама упала замертво прямо передо мной… Так я остался сиротой».
