Прэнк Тролли промолчал, почесал задумчиво затылок, потом лоб, будто пытаясь что-то подобное припомнить.

– А что было на следующий день? – спросил следователь. – И куда делась лодка с мужчиной и ребенком?

– Сейчас переверну страницу. Мне самому интересно, – ответил психолог.

«Ближе к обеду следующего дня я вновь пошел к тому зданию. Видимо, меня, как преступника, тянуло к месту, где на моих глазах свершилось преступление. На улице было тепло. Солнце блистало с неба и высушивало землю и берега еще вчера грозно бушующего канала. Людей в округе было мало. Только два человека стояли перед той дверью, откуда я вчера выходил, и что-то бурно обсуждали. Я вспомнил их злобные взгляды. Это были именно они, вчерашние злодеи. Один – длинный, небритый, был одет в тот же потертый темный пиджак, что и вчера, а на другом, который тогда щеголял в дождевике, красовалась темно-синяя джинсовая куртка. Увидев меня, один из них махнул рукой, как бы прося, чтобы я приблизился. «Неужели узнали?» – удивился я, но подчинился, в надежде, что они все же не смогли узнать. Во-первых – расстояние, во-вторых – гроза и дождь. В душе царил сильнейший страх. Я успокаивал себя тем, что, во-первых, они не посмеют средь бела дня на улице города что-то мне плохое сделать; во-вторых, что они меня могли не узнать, в-третьих – я вчера ничего такого особенного не сделал, что могло бы им помешать осуществить свои намерения. Ведь когда я вышел на улицу, их уже не было! Но, как потом оказалось, надеялся я зря. Когда я подошел, один из них, «джинсовый», ухватил меня левой рукой за шиворот рубашки, притянул к себе и затем стал трясти, ничего не говоря. Я опешил. Потом я почувствовал, как дуло пистолета уперлось мне в горло. Да-да, в его правой руке оказался пистолет. Видимо, он его держал до сих пор за пазухой, потому я его и не увидел. «Ты что больше любишь – когда болит горло или голова?» – спросил он, злобно смеясь. «Я боли не выношу», – ответил я, стараясь выглядеть совершенно спокойно. «Оставь его. По его душу есть мастер, – сказал второй, – не марай себя дерьмом. Пошли. Он и так проклятый… Пристукнешь – еще подхватишь это его проклятие!» И странный человек быстро засунул пистолет в карман и улыбнулся мне в лицо. Потом они оба ушли, ничего более не делая и не говоря. Я стоял ошалевший, потирая рукой горло и пытаясь прийти в себя и все осмыслить. В это время вдали появилась гужевая повозка, как мне показалось, без ездока. Однако же мгновением позже я разглядел и его, и то, что находилось в его руках… И это было не что иное, как оружие, что-то вроде винтовки. Это оказалось уже слишком. Гонимый непреодолимой силой страха, я побежал, как преследуемый охотником заяц, поглядывая на грохочущую следом повозку, петляя по улицам то влево, то вправо, спотыкаясь и чуть не падая на ходу. Люди с недоумением шарахались в стороны. Мы находились на окраине города, впереди маячила морская гладь. Ездовой встал во весь рост, продолжая гнать лошадь, избивая ее жердью по спине. Я четко увидел его – высокого, напряженного, худого, уже не очень молодого, с искаженным лицом, изуродованным огромной, еще не зажившей раной от сабли или ножа. Заметил я еще, что у него в руке была именно настоящая снайперская винтовка. Когда лошадь перешла на галоп, догоняя меня, он отпустил вожжи, приподнял винтовку и стал целиться в открытую, как в преследуемого охотником зайца. То есть я был для него как обыкновенное дикое животное. Обезумев от ужаса, я рванул со всех сил в сторону неких строений – обычных небольших киосков, где продавалось мороженое, газеты, печенье и другая мелочь, пытаясь скорей достигнуть их, укрыться за ними. Но избитая и испуганная лошадь бежала быстрее меня, и повозка приближалась, сопровождаемая криками возмущения и удивления прохожих и угрозами вызвать полицию. Мы долго так бежали. Я и конь, унося за собой колесницу с очередным непонятным мне преступником, который по неизвестной причине хотел меня убить. И когда город кончился, куда бежать, где спрятаться, я не знал. Началась равнина с отдельными кустами. Однако следует отметить, что мои действия все же сильно мешали убийце как следует прицелиться, а скачущая лошадь качала повозку, так что уродливый человек с трудом держал равновесие, и выпущенные пули свистели постоянно мимо меня. В целях самозащиты я иногда на бегу наклонялся, подбирал камни с земли и бросал в стреляющего. Одним камнем я, видимо, попал ему прямо в лоб, другим, к несчастью, я угодил лошади в глаз, отчего она встала на дыбы и, не подчиняясь хозяину, быстро свернула и помчалась в сторону от меня. Там, куда она свернула, был огромный обрыв. И я инстинктивно направился за ними, чтобы помочь, если они, не дай Бог, ушиб лись, когда туда свалились. И когда повозка покатилась вниз, я тоже стремглав скатился за ней. Лошадь освободилась от своей ноши и убежала. Хозяин же лежал в повозке с закрытыми глазами и тяжело дышал. Я подбежал к нему, взял винтовку, рядом с ним валяющуюся, перекинул ее ремень себе за спину, достал обрывок веревки из лошадиного обоза и связал ему руки и ноги для надежности. А потом прихватил злоумышленника покрепче за середину туловища, взвалил его на себя через правое плечо таким образом, что голова его и руки были передо мной, а ноги сзади, чтобы он не имел доступа к винтовке, и потащил его обратно в город, к полицейскому участку.

Я пыхтел от усталости. Винтовка давила мне на спину, но я шел, вытирая иногда пот о его грязную полосатую рубашку. Мужчина тоже тяжело дышал; в груди его что-то клокотало. Ему приходилось несладко, ведь руки и ноги его были связаны, а голова моталась в районе моей груди. Изо рта текла струйка крови, оставляя след на песке. Видимо, он ударился головой, падая с обрыва. Да и я не удержался, пока связывал его, и ударил раз по лицу – преступник, как только пришел в себя после падения, полез было в драку, и мне пришлось ударить его, проведя боксерский хук справа и снизу по лицу. Порой незнакомец пытался укусить меня за грудь или живот, но, к моему счастью, попадал в основном аккурат в то самое место, где проходила лямка винтовки. Мне было смешно смотреть на его потуги. Он теперь был как раненый волк. Но мне было страшно. Особенно когда он, качаясь, все же доставал меня зубами и схватывал за кожу через одежду. Благо я в тот день был одет в кожаный плащ, так как после вчерашнего дня с обильным дождем решил подстраховаться на случай нового буйства непогоды. Все это время несостоявшийся убийца не произнес ни слова ни в мой адрес, ни вообще. Может, он вообще был немой…»

– Нет слов! Да он пишет не хуже Эрнеста Хэмингуэя! – присвистывая, с удивлением сказал Жан Крафт. – Да и биография у него еще та. На приключенческий роман потянет.

– Действительно, интересно, – хмыкнул Прэнк. – Я как психолог могу уверенно утверждать, что наш «Хэмингуэй», как вы выразились, знает толк в писательском деле. И его дневник отражает прежде всего некие основные моменты его жизни. А они достаточно яркие, не будем отрицать. Наверняка к концу он раскроет нам много тайн. Главное – терпение. Надо дочитать до конца, а потом уж делать выводы, – нравоучительно добавил психолог.

– Простите, что прервал, Прэнк, – смутился Крафт. – Прошу читать дальше. Постараюсь воздерживаться от эмоциональных проявлений и не мешать вам. Нам, следователям, эмоции и не по должности, – не удержался он от шутки.

– Тут, собственно, идет примечание автора, – продолжал Прэнк, сделав вид, что не заметил «шпильки» Крафта. – Да, именно так и написано: «Р. S. Я не знаю, когда, кто, зачем будет читать этот дневник, и не знаю, кому он поможет и в чем конкретно, но я точно понимаю, что однажды кто-то прочитает, что я много раз был в опасности и что опасности эти заставили меня о них писать, предупреждать людей о том, что бытие человеческое – причудливо и непредсказуемо… и очень хрупко. Вышеописанный случай – первый из тех, когда смерть пронеслась совсем рядом со мной, обдав ледяным гнилым дыханием… Когда то, что довлело надо мной, чуть не воплотилось таким вот образом – в безвременную мою кончину от руки неизвестных людей».