Тролли скривился:
– Неохотно соглашусь…
– Почему?
– Потому что читать вслух этот дневник с тайнами мертвеца мне неприятно. Понимаете? Мне проще читать историю живого больного. Даже если он сидит со мной за одним столом и придурковато смеется или плачет, что-то бормочет или если лежит передо мной в смирительной рубашке и орет как резаный. Мне это привычней, – психиатр улыбнулся и продолжил: – У вас же – другой клиент. Перед вами, наверное, в основном сидят хитрые, умные, как волки или шакалы, преступники. А иногда глупые несчастные жертвы, более похожие в своем поведении на испуганных овечек…
Временные, по работе своей, приятели рассмеялись. Психиатр взял дневник, открыл одну из первых страниц наугад, покачал недоуменно головой, что могло означать удивление при виде красивого, аккуратного почерка того, кто этот дневник вел, и стал читать.
– «Я пишу. Пишу, потому что хочу оставить память о себе своим потомкам…» – о, это яркая цитата, написанная к тому же каллиграфическим подчерком, да еще и красным цветом, – прокомментировал он прочитанное и посмотрел на следователя. В его взгляде виднелся вопрос: «Что бы это значило, по вашему мнению?», однако следователь ничего не ответил и лишь слегка пожал плечами, будто бы это было чем-то, ясным как апельсин. И психолог стал читать далее вслух.
«Я начну издалека… – было написано в дневнике. И автор как будто призадумался над чем-то, давным-давно прошедшим в его жизни, и поставил многоточие, а потом продолжил писать, – с одного странного происшествия. Однажды я находился по личному делу в одном приморском городе, в старинном здании магистрата, на третьем этаже. Там было много людей. Но у окна стоял лишь я и смотрел, что происходит на улице. Там шел сильный дождь. Он лил буквально проливным потоком. В таких случаях обычно люди говорят, что небо слилось с землей. В рядом находящемся канале, на берегу которого располагалось это самое здание магистрата, бурлили сточные грязные воды. Течение было турбулентным до такой степени, что казалось, там не водный канал, а котел и вода в этом котле кипит, как во время приготовления очередного блюда. Сточные воды угрожали смыть берег, на коем крепко угнездился фундамент вышеупомянутого здания. Рядом с ним располагались, конечно, и другие дома, мост и иные объекты и конструкции. Вся эта бурлящая вода уходила вниз по течению и сливалась в море. Море находилось поблизости, и его было видно совершенно отчетливо даже в такую непогоду. Я смотрел тогда в окно и думал о том, что если дождь вскоре не прекратится, то все строения, и этот дом вместе с нами, кто в нем спрятался от дождя или работает тут, просто смоет и всех людей поток мигом унесет в море. Я боялся дождя и грозы с самого детства. Однажды мы с мамой шли пешком через длинный, узкий деревянный мостик. Внезапно начался почти такой же сильный дождь с грозой. Мама сначала предложила быстрее пробежаться по мосту и спрятаться на том берегу под дубом, но через секунду дуб рухнул, пораженный сильнейшим электрическим разрядом. Мы присели прямо на этом мосту, обнялись и, дрожа от холода и страха, плакали. И буквально минуты спустя к грозовому шуму стал добавляться, все явственней вонзаясь в наши уши, некий непонятный грохочущий поток, казалось, несущий запредельное зло и адскую силу, внушая еще более отчаянный страх. Мы с мамой тогда еще не знали, что это за шум, но у страха глаза велики, и вскоре обнаружили поток водяной жижи с грязью, в котором плавали, пытаясь спастись, люди и животные, барахтаясь среди деревьев, камней и обломков разрушенных зданий. Весь этот поток двигался в нашу сторону со страшной силой, все прибывая и прибывая по высоте и укрепляясь по мощи. Даже я, совсем маленький еще, подумал тогда, что нам с мамой пришел конец. Мама сначала крикнула было, зовя на помощь, но поняв, что это бессмысленно, взяла меня на руки, прижала к себе и, преодолевая силу встречных страшных порывов ветра, вытирая глаза и лицо свои о мою мокрую рубашку, побежала изо всех сил к берегу. Как только мы оказались в нескольких метрах от моста, ведущего на другой берег речки, селевой поток добрался до него, угрожающе шумя. Мост, как старая доска, треснул сначала пополам, именно в том месте, где совсем недавно стояли мы с мамой, потом мгновенно разрушился на мелкие щепки и уплыл, дробясь и кувыркаясь в потоках водяной жижи…» – тут автор опять проставил свои любимые многоточия, дав понять, что возвращается в реальное время.
Доктор тоже сделал небольшую паузу, прежде чем продолжил читать. Крафт взглянул на него с недоумением, но ничего не успел сказать, прежде чем психиатр продолжил:
«Сейчас же я смотрел через окно на уличную стихию, вспоминая детство и боясь, и ждал очередного спасения от Господа Бога. Надо сказать, что к этому возрасту я стал сильно верующим человеком и не стеснялся об этом говорить, думать, рассуждать. Я тихо молился, прося избавления. Однако мой страх внезапно исчез, так как я увидел там, у самого берега моря, разбитую лодку, которую волны все били и били о берег. А в лодке стоял мужчина. Из-за дождя и расстояния плохо было видно, но мне показалось, что это именно мужчина, а не юноша. По тому, как он держался, ясно было, что незнакомец обладает крепким телосложением. Пытаясь удержаться на ногах и не потерять равновесие и управление лодкой, он одновременно одной рукой удерживал ребенка лет пяти или семи. И мужчина, и ребенок явно кричали, взывая о помощи, но бушующая стихия заглушала их голоса. Я хотел открыть окно, чтобы лучше разглядеть, что происходит… Даже решил срочно спуститься с третьего этажа и побежать, прыгнуть в бурлящий поток воды, чтобы поскорее доплыть до них, помочь им, благо плавать я умею хорошо. Но как только я стал открывать окно, сильный ветер с грохотом захлопнул его обратно. Люди, находящиеся в зале со мной, стали на меня кричать, чтобы я немедленно закрыл окно и отошел в сторону, раз не могу себя адекватно вести: «В окно может влететь шаровая молния и убить всех!» Я был вынужден подчиниться большинству. Однако не только потому, что люди на меня кричали, и не потому, что я сам боялся шаровой молнии, и даже не потому, что порывы ветра оказались сильнее меня, а потому что снаружи, у канала, были еще люди. Два человека, мне незнакомые. Казалось, им вообще плевать на дождь – если на одном, по крайней мере, болтался брезентовый дождевик, который норовил содрать ветер, то на другом и вовсе красовался мокрый пиджак и брюки. Странная, как мне показалось, парочка. Наши с ними взгляды встретились в тот самый момент, когда я открыл окно: лица мужчин были перекошены злобой. И почему они именно в это время посмотрели вверх в мою сторону? Ведь услышать, как я открыл створку, они не могли в этом грохочущем шквальном ветре с грозой. Однако порой и мгновения достаточно, чтобы понять, что происходит. Буквально через мгновение мне показалось, а потом я и вовсе уверил себя в том, что эти двое – преступники. Я понял это, сам не знаю почему, что те двое в лодке, мужчина и ребенок, оказались в ней по их воле, потому что именно они, эти странные люди, посадили их туда насильно и оттолкнули от берега. А сами в это время, несмотря на сильный ветер, грозу и бушующие потоки, смотрели и ждали, как я понял, когда лодку унесет вода и те двое несчастных погибнут в страшной стихии. Естественно, причины их поступков мне были неизвестны. Но злобные взгляды преступников, брошенные в мой адрес, были настолько недвусмысленными, что я их испугался, забыв на мгновение о порыве желания спасти несчастных…»
Тут Жан Крафт запыхтел неровно, как усталая после скачек лошадь, что у него выказывало обычно крайнюю степень волнения, а герр Прэнк Тролли отвлекся от чтения и зацокал языком, высказывая сильное удивление.
– Ну, это явно по вашей части, герр Крафт, – предположил Тролли.
– Да уж, новые обстоятельства открываются в моем деле с самого начала дневника, – ответил он и задумчиво попросил доктора: – Читайте дальше.
Тролли откашлялся и продолжил:
«И все же, несмотря на испуг, я принял решение. Закрыв окно, я внимательно посмотрел на всех присутствующих, будто ища в них некую поддержку. Не увидев в их взглядах той самой поддержки, не находя даже в самом себе достаточной уверенности и убежденности в правильности своих поступков, я тем не менее вышел из комнаты и побежал вниз по лестнице, чтобы как можно быстрее попасть на улицу. Люди, которые до тех пор кричали мне закрыть окно, подумали, что не иначе как во мне совесть проснулась или я ретировался, стыдясь их гнева. Невзирая на бродивший во мне страх перед преступниками, я решил попытаться все же чем-то помочь мужчине и его ребенку. Как только я вышел, моя одежда сразу же промокла насквозь, а зонтик быстро развалился, превратившись в бесполезный кусок тряпичного полотна, оторванный вскоре и унесенный ветром куда-то в сторону моря, и кусок пластмассы, служивший только что ручкой. Сначала я хотел выбросить ручку своего безвременно погибшего зонтика, но внезапно неизвестно откуда взявшаяся мысль подсказала: «Оставь как оружие обороны и нападения». И держа ручку зонтика в правой руке над головой, что, должно быть, со стороны выглядело очень смешно, я побежал к лодке, удаляющейся от берега моря. Мне пришлось нестись под сильным дождем, преодолевая страхи и порывы ветра. Когда же я добежал до берега, там уже никого не было. Я подумал с досадой, что мне все это показалось и что зря я так рискнул своей жизнью. Но… события следующего дня заставили меня вернуться к этой истории».
