Доставай свою пыльную трубку,
Забивай до краёв табаком!
Я несу домой красную юбку,
Чтобы ты её сбросил рывком.
Я несу её в тонком пакете,
Огнестрельную, как пистолет.
На каком поднебесном макете
Подглядели такой силуэт?
Как приманка её плиссировка –
Закачаешься, точно бычок.
Не спасёт боевая сноровка.
Доставай, говорю, табачок!
А потом подноси зажигалку,
Её красное тело включай.
Это всё городские пугалки,
Всё брехня недоучки-врача,
Что курение вредно дыханью,
Мол, ещё пожалеем потом.
Не от рака мы все подыхаем,
Мне Губанов поведал о том.
Ты, конечно же, волен не верить
(Где же этот дурацкий табак?),
Только если уж думать о смерти,
Лично мне думать хочется так:
Я хочу умереть в красной юбке,
Неизбежно сгорая нутром,
Видя, как ты берёшься за трубку,
Зная, что с нами будет потом.
Ещё встанет как надо Меркурий,
Красный тон обезличит слова.
И тогда непременно закурим.
А пока доставай, доставай.
Нева уносит свои воды
В невидаль северных морей.
Забыты страшные невзгоды
Тех дней кровавых и ночей.
Всё меньше на земле живущих
Свидетелей блокадных лет,
Тяжёлый крест судьбы несущих
Омывших кровью своей крест.
Досталось им по полной схеме,
Кто был в блокадном том кольце,
Следы жестокой страшной смерти
У них остались на лице.
Налёты дерзкие, бомбёжки
Никто не мог предугадать,
Так привыкали понемножку,
Не знали, что откуда ждать.
Дорога их вела в подвалы
По десять, двадцать раз подряд.
И многие там оставались,
Не выходя уже назад.
Глоток воды с краюхой хлеба
На ужин, завтрак и обед,
Над головой не видя неба,
Лишь тусклый, полумрачный свет.
Их много в том подвале было,
До сотни маленьких детей,
А наверху снаряды выли,
Неся всё больше им смертей.
Детдомовцев везли к вокзалу,
Но начался вдруг артобстрел,
Со страху дети разбежались,
И то не все, а кто успел.
А многие лежать остались
В кровавых лужах на земле,
Одни ползти ещё пытались,
Другие корчились во мгле.
Прямой наводкой дальнобойных
Фашист прицельно бил в квадрат,
Земля стонала, было больно,
Уничтожалось всё подряд.
Взлетали в воздух лишь останки,
Всё разрывая на куски,
Из ног водителя портянки,
Сапог, разорванный в клочки.
Но вдруг, внезапно всё утихло.
Квадрат накрыла тишина,
И только стоны и плач тихий
Напоминали, что война.
Предстала жуткая картина:
Десятки мёртвых детских тел
Разбросаны вокруг машины,
А кто и дальше улетел.
И вдруг, из кучи выползая,
Девчушка лет пяти-шести,
Ручонкой глазки протирая,
Пыталась тщетно подвестись.
Другой ручонкой куклу ищет,
Ведь точно помнит, что была,
Не понимая то, что вышло,
Что чудом выползла сама.
А рядом мальчик плачет, стонет:
Осколком ранило в живот.
И он попить водички просит,
Хотя бы маленький глоток.
И девочка, собрав все силы,
К мальчишке быстро подползла,
Слезой платочек свой смочила,
К губам мальчонки поднесла.
Затем сняла у платья пояс,
От блузочки сорвав клочок,
Перевязала рану вскоре,
Остановив крови поток.
Затем расплакались по-детски,
Не вытирая мокрых слёз,
Мальчишка Костя и с ним Светка
Расплакались тогда всерьёз.
Их подобрали санитары,
Отправив быстро в лазарет,
Спасли из многих эту пару
Детдомовцев блокадных лет.
