– Вот она, река времени, – Маева показала ему свое новое творение.

Стройный и загадочный темный силуэт замер у входа в заброшенный храм, поросший зеленью леса. Здание освещали косые лучи солнца, пробивающиеся сквозь проемы окон и разломы стен. Рекой создательница назвала бурный лесной ручей, проложивший здесь свое русло.

– Мне хорошо знакомо это место. Мы, что, могли встретиться там? – Этьен тут же дал неожиданную оценку увиденному.

– Ты сейчас шутишь или говоришь на полном серьезе?

– То есть, ты рисовала это так, как обычно видишь?

– Конечно. А ты – что, хочешь сказать, что все это существует на самом деле?

– Когда окажешься там, убедишься, что так и есть.

– Если ты бываешь там, так может, у тебя есть фото?

– Я не фотографирую.

– Тогда, ты наверняка знаешь, как оно называется. Можно попробовать найти в сети по названию, – вновь заложив рисунок среди страниц «Вога», Маева продолжала путь по ступеням вверх на четвертый, игнорируя лифт.

– Почему-то никогда даже не пытался выяснить. Но спрошу обязательно и скажу тебе. А пока – верь на слово, – ответил Этьен, следуя за ней, – Поступаешь как мудрые японцы и везде ходишь пешком?

– Те, кто живет здесь, все так делают, даже если не в курсе про японцев, – девушка открыла дверь в своё скромное жилище, – лифт старый, времени нет. У властей – ремонтировать, а у нас – сидеть в нем полдня и ждать, пока приедут и вызволят.

Остановившись у зеркала в коридоре, Маева стянула волосы в узел и пригласила своего гостя на кухню с незатейливой обстановкой, окутанную чарующим ароматом кофейных зерен. Она размолола их на ручной мельнице и поставила на огонь в медной джезве.

– Я не избалован, но сейчас ясно понимаю, насколько привык к сублимированной подмене, кофе-машинам и даже «Старбаксу».

– Знакомься, это Гаэль, моя бабушка. Она говорила, что кофе живой, как и человек, а значит, машина готовить его не должна, – Маева взяла с подоконника фото яркой шатенки, с покрытыми пестрой шалью плечами, и положила на стол, перед Этьеном.

– Доброе утро, Гаэль. Вижу, вы человек по натуре, легкий и жизнерадостный. И поэтому хочу узнать, почему Маева, ваша внучка почти не улыбается? У нее, должно быть, очень строгие родители? – опустившись на диванчик у окна, Этьен затеял общение с фото и заставил её обернуться.

– Мой отец не был строг, но любил дисциплину. Меня подарила ему ветреная испанка. Они расстались, когда я была еще совсем крохой, и он старался, чтобы я не выросла её копией, – она устремилась в подвесные шкафчики за чашками, – Мне не хватает его. У большинства тех, кто теряет, есть место, куда они могут прийти, чтобы почтить память. Но, от пассажиров, рейса шестьсот четыре из Каира в Париж, остались только фото.

Она отыскала среди страниц журнала и протянула Этьену студийный снимок. Высокий худощавый француз в военной форме держит на руках темноволосую, мрачно-сердитую девочку лет пяти.

– Эта маленькая бука и есть я.

– Все очень настойчиво и долго просили улыбаться и достали?

– Да-да, так и было. И еще, от фотографа разило «Фаренгейтом». С той поры не люблю парфюмы, а этот – особенно.

– В этом мы совпадаем. Меня тоже не нравится запах парфюмерии. Может, досталось по наследству. Мама не любила духи.

– Расскажи о ней. И о своем отце – тоже.

– Гаспар и Сабин любили друг друга, жили счастливо, и умерли почти в один день.

– Звучит, как в сказке, только, похоже, что ты тоже остался один довольно рано.

– По-моему, я всегда был один, и мне это не в тягость. А без них остался в шестнадцать. Отец был не так уж молод, и серьезно болен. А мама продержалась без него всего три недели и приняла большую дозу снотворного. Захвачу с собой их фото в следующий раз, когда буду в Париже.

– То есть как, «в следующий раз»? Ты что, уезжаешь?

Голос Маевы выдал волнение, смешанное с тревогой. Заметив пачку сигарет на подоконнике, она приоткрыла раму и, добыв из кармана зажигалку, потянулась за ними.

– Я из Лиона. Скажем, из его окрестностей. Курить вредно, – Этьен преградил ей путь, – Я не согласен смотреть на то, как ты будешь себя медленно убивать.

– А в мире вообще мало полезного. Когда поедешь?

На время оставив свою идею, она сняла с плиты джезву и водворила совершивший неудачную попытку сбежать на плиту кофе в плен белоснежного фарфора.

– На выходных. Можем поехать вместе, – Этьен приблизился к ней, заставив вновь встретиться взглядом, – Или для тебя это слишком, потому что ты меня совсем ещё не знаешь?

– Мало знаю, но…

– Тогда, просто подумай. Скажешь, когда примешь решение, – он приложил палец к очертанию ее губ, принял из её рук чашку чарующе-ароматного эспрессо и, попробовав, заключил, – А вот теперь, я с тобой полностью согласен. Настоящий кофе, я, действительно, попробовал только сейчас. И он просто фантастический.

– Вот вы и познакомились.

– Там, где я живу,– продолжал Этьен, вдохновленный магией арабики, – лесная зона. Красиво и спокойно. Может показаться непривычным, но не исключено, что тебе понравится.

– У меня нет привычек, – вновь предприняла попытку закурить Маева.

– Неправда. Вот первая. И она тебе совсем не идет, – оставив кофе на столе, он снова встал у неё на пути, отрезав доступ к «Голуаз» и зажигалке.

– Это всего лишь баловство. Я легко могу бросить.

Упрямство привело ее в его объятия и заставило зачарованно замереть под синевой взгляда.

– Эви, пожалуйста, не кури.

Он произнес ее имя и свою просьбу тихо, спокойно, непреклонно, но, до невозможного нежно. Сейчас он смотрел на неё точно так же, как во время ночного нон-стопа в темном кинозале.

– Только… Это ведь не все, о чем ты хотел бы попросить…

Почувствовав, что в это мгновение они оба ждут того, что пока еще не произошло меж ними, она приблизилась и тронула его губы кротким прикосновением. Этого было достаточно, чтобы он превратил ее робкую попытку в откровенный, глубокий и долгий поцелуй, опьяняя, чаруя, уводя за собой в сладкое забвение. Утреннее солнце, словно дождавшись, наконец, того, что неизбежно должно было произойти, протянуло к ним свои лучи, выйдя из-за облаков. Залитый солнечным светом, Этьен вел, и Маева следовала за ним, сомкнув их объятия в сиянии утра. Её сердце, почувствовав рядом с собой удары другого, бесконечно понятного и близкого соединилось с ним в единое целое ритмом и тактом… И только, настойчивый сигнал мобильного, оставленного Этьеном в прихожей, словно вызволяя из другого измерения, заставил их остановиться и вернуться в действительность.

– Пора, – тихо произнес он, не размыкая объятий.

– Зачем, если ты хочешь остаться?

– Меня ждут. Это очень важно.

– Тогда…Я тоже буду тебя ждать, – она проследовала за ним в обратный путь к двери, чтобы проводить, все еще находясь в плену непреодолимого наваждения.

– Я освобожусь во втором часу ночи. Тебе можно звонить так поздно? – задержавшись в дверях, коснулся её руки он.

– Звони хоть когда, – Маева подарила одну из своих редких кротких улыбок, и, прикоснувшись пальцами к своим губам, тронула следом его линию.

– Я буду не так уж далеко от тебя, в «Сосиаль Клуб». Спасибо за настоящий кофе, и – до скорого.

Скользнув поцелуем по её виску и исчезая за дверью, он оставил на память синеву взгляда в и затихающий звук шагов. А её словно забрал с собой. Просто потому, что та, которая осталась в маленькой квартирке на Монмартре и, вернувшись на кухню, опустилась на диван, грезит наяву о том, как идет рядом с ним, тесно прижавшись в свете наступившего утра…

– Салют, Несмеяна. Сидишь с незапертой дверью, между прочим.

Это Соланж. Бесшумная и бесцветная. Бледная, как призрак, не важно, с косметикой или без, и точно такая же невесомая. Зашла забрать оставшиеся вещи после окончательного примирения и переезда к Идрису после их летней размолвки.

– Привет, Каспер. Как ты? – подойдя, обняла её Маева, обрадовавшись встрече.