В запальчивости он и самого славного среди греческих мудрецов, Сократа, готов был назвать «пустомелей и властолюбцем», растлителем нравов. Слово Катон подкреплял делом – тем более что эллинистическая культура становилась все популярнее в Риме. Когда в 155 г. до н. э. в Рим прибыла депутация афинских философов, он добился, чтобы их отослали прочь. Его страшило, что к ним потянулись самые образованные молодые люди и что эти юноши заслушивались речами афинян.

Может быть, в этой неприязни к грекам была и своего рода литературная вражда? Ему, первому крупному прозаику Рима, писавшему на народном латинском языке, обидно было видеть, что образованные люди равнодушны к его трудам, зато благоговеют перед всем «иностранным» и сами пытаются писать прозу только на чужом языке. (Так две тысячи лет спустя такой же неистовый, как Катон, Ломоносов ссорился с немецкими профессорами, торя дорогу всему русскому.) Катон «хотел учиться у греков практическим приемам, но без идейных компромиссов: “прочитывать, но не зазубривать” их сочинения», – написал о нем советский филолог М. Л. Гаспаров («История всемирной литературы». Т. 1. 1983).

Сам он изложил историю Рима от его основания до Второй Пунической войны на понятном всем языке, а вовсе не по-гречески, как делали до него (эта книга называлась «Начала»). Уже стариком он продолжал обрабатывать свои судебные и сенатские речи, добиваясь их особой выразительности и используя различные приемы ораторского искусства (не его вина в том, что впоследствии эти образцы ранней римской риторики, за исключением отдельных фрагментов, были утрачены). Погибли и почти все другие его книги, в том числе сочинения о праве, о врачевании, о военном и ораторском искусстве. Полностью сохранилось лишь одно его произведение – трактат «О земледелии», ставший бестселлером в древности. Сегодня эта книга считается ценным источником по аграрной истории Рима. Катон ведь был настоящим земледельцем «от сохи». Или землевладельцем?

Современные историки, рассматривая парадный портрет Катона, так и норовят взглянуть на его оборотную сторону, чтобы увидеть совсем другое. Якобы скромный, непритязательный хозяин земельного надела, он был, по правде говоря, крупным дельцом, купчиной. Тот же Плутарх, насмешливый греческий мудрец, безжалостно ведет счет плутням Катона. Этот «старый римлянин» со временем «пришел к мысли, что земледелие – скорее приятное времяпрепровождение, нежели источник дохода, и потому стал помещать деньги надежно и основательно: он приобретал водоемы, горячие источники, участки, пригодные для устройства валяльной мастерской, плодородные земли с пастбищами и лесами […], и все это приносило ему много денег… Занимался он и ростовщичеством, и вдобавок самым гнусным его видом» («Марк Катон», 21).

Ростовщик и делец в своей частной жизни, Катон неустанно взывал к примерам из прошлого, к доблестям предков, к их скромности и сдержанности, строгости и бережливости, порядочности и религиозности. Речь шла, разумеется, не о подлинном, а об идеализированном облике «старых римлян». Катон, как и его последователи, резко относясь к тем или иным модным поветриям (скажем, к стремлению выставлять напоказ роскошь или увлечению греческими обычаями и культурой), непременно приписывал пращурам противоположные качества (например, не подвергалось сомнению, что праотцы не любили роскошь и на дух не переносили греков).

Эта двойственность или, говоря жестче, фальшь пронизывала всю римскую жизнь во II в. до н. э. точно так же, как фальшь пронизывала всю советскую жизнь во II десятилетии до распада СССР (а современные историки все чаще проводят параллели между Римской державой и Советским Союзом). На словах все почитали (или старались почитать) доблести предков, и надпись на статуе, воздвигнутой в честь Катона еще при его жизни, говорила об этом: «За то, что, став цензором, он здравыми советами, разумными наставлениями и поучениями снова вывел на правильный путь уже клонившееся к упадку Римское государство» («Марк Катон», 19). На деле же все следовали одному девизу: «Обогащайтесь!» – и сам обличитель Катон поспешал в первых рядах, скупая леса и луга и давая в рост деньги.

Фальшь процветала, и все слабели устои римской жизни. С уходом таких фигур, как Катон Цензор, Рим неспешно, как то бывало в старину, подвигался навстречу эпохе нескончаемых гражданских войн. Уже его внук, Катон Младший, станет героем одной из них и будет причастен к убийству диктатора – Цезаря. Эти внутренние войны в конце концов разрушили Старый Рим, как войны внешние разрушили Карфаген.

Но нам, как и нашему герою, пора побывать ad portas Carthago.

В 153 г. до н. э., уже занеся ногу, чтобы шагнуть в Аид, старик Катон воочию увидел Карфаген. Вместе с другими римскими послами он прибыл для того, чтобы примирить Карфаген и соседнюю Нумидию. Однако, говоря современным языком, эти послы были не миротворцами, а военными наблюдателями. Не африканские распри беспокоили их. Втайне от карфагенян, пригласивших их, они вынесли свой неожиданный приговор, ведь увиденное привело Катона в бешенство.

Карфаген вновь стал опасным конкурентом для римлян. Лишенный возможности развивать морскую торговлю, он развернул сухопутную торговлю в большом стиле. Каждый год сюда с юга прибывали караваны кочевников, привозя шерсть или финики, чтобы обменять их на местные товары. Карфагенские купцы тоже снаряжали караваны, чтобы отправиться на восток – в Египет или Судан. Они обменивали привезенные ткани, украшения и изделия из металла на соль и финики, покупали золото и драгоценные камни, слоновую кость и рабов.

Вернувшись в Рим, послы признались, что «не столько зависть, сколько страх вызывает у них положение Карфагена, города враждебного и столь значительного, соседнего и так быстро растущего» (Аппиан, «Римская история», кн. VIII, X, 69).

Особенно резко возмущался Катон. Когда-то он отправился на военную службу в самый тяжелый момент римской истории, когда фактически «у ворот» Рима стояли войска непобедимого Ганнибала. Иными словами, он отправился на войну, когда легче легкого было погибнуть, как многие десятки тысяч других молодых римлян до него. Только что вся римская армия была перебита при Каннах, как стадо бычков на бойне.

Катон выжил. Дождался победы. И, похоже, что всю оставшуюся жизнь прожил в ожидании того, что прерванная миром война возобновится. Карфаген соберется с силами и нанесет ответный удар.

И в старости, когда с отчетливостью вещего сна видишь молодость, Катон принялся учить молодых римлян тому, что надо немедленно – первыми! – напасть на Карфаген, прежде чем новая армия двинется оттуда на Рим. Опыт двух страшных войн, пережитых Римом, подсказывал ему, что спастись от очередной затяжной войны, от подрыва могущества Рима и, может быть, его разрушения можно, только начав превентивную войну. «Даже когда Рим уже достиг мирового господства, он не мог считать себя в безопасности до тех пор, пока оставалось имя Карфагена и существовал сам город» («Римская история», кн. I, XII), – писал впоследствии римский историк Гай Веллей Патеркул (I в.).

Катон понимал это лучше других. А потому всякий раз теперь, когда ему давали слово на заседании Сената, он, как писал два с лишним века спустя Плутарх, завершал свое выступление грозным присловьем: «Карфаген должен быть разрушен!» В конце концов Сенат согласился с ним.

История эта похожа на правду, она целиком «в духе Катона». Вот только нет других – документальных – свидетельств того, что все было так и что Катон с упрямством безумца настаивал на разрушении Карфагена.

Как бы то ни было, молодое поколение римских политиков повиновалось Катону Цензору. Он успел увидеть, что его словам вняли. Он умер в начале Третьей Пунической войны (149–146 гг. до н. э.). Карфаген был разрушен. Сделал это, кстати, один из главных недругов Катона, которого он неустанно обличал за любовь к роскоши и подражание греческим нравам, – Сципион Младший.

49 г. до н. э.