Казалось бы, Рим был сломлен, сокрушен. Но худшая беда миновала. Галлам нужна была лишь богатая добыча, а не покоренные земли. Рим сохранил свободу. Оправившись от тяжкого, но не смертельного удара, он, как легендарная птица Феникс, восстал из пепла. Его ждало блестящее будущее. Прошли столетия, пришло отмщение. Обширные области, населенные галлами, Рим захватил. Под его властью в середине I в. до н. э. оказалась вся территория современной Франции – кельтская Галлия.

Еще римские историки, рассказывавшие о катастрофе, постигшей Рим в 387 г., старались подчеркнуть, как военный разгром впоследствии отчеканился в полновесные победы. Золото, однажды расхищенное галлами, возвращено было сторицей.

Ну а Тит Ливий завершил печальный рассказ о падении Рима поучительной историей о том, как разгневанные римские боги покарали галлов. Орудием возмездия, этим бичом Божьим, стал Камилл, возглавивший собранное им ополчение римлян. Он настиг галлов, когда те возвращались с добычей, и разгромил их, вернув римлянам все награбленное. Галлы же были поголовно перебиты, и даже «из врагов не осталось никого, кто мог бы сообщить о поражении» (V, 49, 6).

По преданию, Бренну еще пришлось выслушать сказанное им когда-то присловье. Ведь Камилл нанес ему смертельный удар со словами: «Горе побежденным!» Расправившись с врагами, он произнес еще одну лаконичную фразу, которая вошла в поговорку: «Мы, римляне, платим не золотом, а железом!»

(Вот только верен ли этот рассказ? Живший полтора века спустя римский историк Светоний в своей книге «Жизнь двенадцати цезарей» («Тиберий», 3) мимоходом обмолвился о золоте, «которое было выплачено сенонам при осаде Капитолия и которое, вопреки преданию, не отбил у них Камилл».)

В любом случае, катастрофа 387 г. до н. э. лишь ненадолго задержала блистательное возвышение Рима. Его жители заново отстроили город. По-видимому, тогда в Риме впервые появились каменные стены. Остатки внушительной Сервиевой стены сбережены и поныне.

В течение IV в. до н. э. Римская республика постепенно стала ведущей политической силой в Италии, даже несмотря на многолетнюю борьбу римских патрициев с плебеями. Галлы же так никогда и не создали своего государства. Со временем они растворились в других народах и исчезли из анналов истории.

И все-таки современные историки подчеркивают, что «катастрофа 387 года» стала тяжелейшей психологической травмой для римлян. Память о dies ater, «черном дне», укоренилась в римской историографии. Античные писатели непременно рассказывали о том событии во всех подробностях, не щадя чувств читателей. Несправедливые страдания пращуров заставляли сильнее биться сердца римлян и с еще большей страстностью восхищаться «справедливыми победами римского оружия».

Немецкий историк Йохен Блейкен, автор «Geschichte der Römischen Republik» – «Истории Римской республики» (1980), писал: «Они [римляне] никогда не забывали ужасного несчастья, ставшего для них шоком, и даже спустя многие столетия, когда Рим уже стал мировой державой, любой римлянин испытывал леденящее чувство ужаса, стоило лишь завидеть где-то вдали галлов».

Страх перед галлами и ненависть к ним были все еще живы в сердцах римлян в середине I в. до н. э., когда Гай Юлий Цезарь повел свою затяжную войну с галльскими племенами. К тому времени Римская республика завоевала большую часть известного тогда мира. Галлы, как некогда римляне, оборонявшие Капитолий, отчаянно сопротивлялись, но все же были порабощены. За унижением Рима пришло время вечной славы. За торжеством галлов – их поражение, истребление, рассеяние.

Знаменитый немецкий историк Теодор Моммзен, удостоенный в 1902 г. Нобелевской премии за свой труд «Римская история», даже предположил, что тайной подоплекой того нескончаемого натиска римских армий на все соседние земли было стремление окружить себя огромным кольцом подвластных Риму стран, чтобы – в случае необходимости – вести оборонительные войны на их территориях и навсегда оградить Рим от вражеского вторжения. Вся многовековая экспансия римлян, если согласиться с Моммзеном, коренится в событиях одного-единственного дня, 18 июля 387 г. до н. э., «черного дня» римлян.

336 г. до н. э.

Один был проклятьем для сограждан. Другой – проклятьем для всего мира. Однажды они встретились и поговорили. Разговор был лаконичным. И вот уже более двух тысяч лет историки вспоминают и истолковывают его.

Речь идет о легендарной встрече царя Александра III Македонского (356–323 до н. э.) и радикального философа-опрощенца Диогена Синопского (412–323 до н. э.) – самого яркого представителя кинического направления в философии, если следовать не эмоциям, а терминологии. По преданию, они встретились в 336 г. до н. э. в Коринфе.

В Коринфе, центре тогдашней политической жизни Греции…

После гибели отца, царя Филиппа II, юный Александр объявил, что, став его преемником, считает себя, как и прежний правитель, законным гегемоном эллинов. Стремясь не допустить, чтобы греческие города восстали и заключили союз для борьбы со своими северными соседями – македонянами, которым до Филиппа II никогда не подчинялись, царь решил созвать в Коринфе новый конгресс Панэллинского союза. Это собрание должно было подтвердить наследственные права Александра.

Так и произошло. Представители всех греческих городов, кроме спартанцев, не приехавших на конгресс, послушно выполнили все, что от них требовалось. «Аншлюс» Греции был подтвержден. Как саркастично писал свидетель австрийского «аншлюса» 1938 г. австрийский историк Фриц Шахермайр, «испуганные греческие города старались превзойти друг друга в выражении верноподданнических чувств и уверяли царя в своей лояльности».

Кроме того, конгресс 336 г. до н. э. еще раз принял решение о войне против персов. Перед двадцатилетним царем, назначенным, как и его отец, стратегом-автократором в грядущей войне, открывались блестящие (но и опасные!) перспективы. Он призван был совершить подвиги – или героически погибнуть. Сокрушить Персидскую державу – или быть раздавленным ею. Он был, словно одинокий гоплит, с копьем наперевес бросившийся на стену крепости. Треск сломанного копья, свист летящих навстречу стрел – вот что, вероятнее всего, ждало его в этом походе, куда греки с затаенной радостью отправляли своего покорителя.

Любого стороннего наблюдателя такая перспектива ужаснула бы. Но царь с радостью и надеждой ожидал будущего. И вот тогда, по легенде, он встретил человека, который ничего не ждал от будущего, отвергал эту иллюзию, мешавшую людям жить, а жил настоящим. Царь встретил Диогена.

В сопровождении нескольких приближенных Александр III, получивший блестящее образование (его наставником был Аристотель), решил лично отправиться к мудрецу Диогену, жившему в Коринфе.

В наши дни его затея наверняка была бы обречена на провал: Диоген давно содержался бы в психиатрической клинике – настолько неадекватными казались его поступки.

По словам греческого писателя-моралиста Теофраста, Диоген понял, как надо жить, присмотревшись однажды к мышонку, который не нуждался в подстилке, чтобы спать; не пугался темноты; не искал наслаждений. С тех пор он жил под открытым небом и спал на плаще, что был его единственным одеянием. По сути он был нищим, бездомным человеком, но природный ум и хорошее философское образование (он был учеником Антисфена, который, в свою очередь, учился у Сократа) превратили этого «бомжа», поселившегося в громадном пустом сосуде (по распространенной ошибочной версии, в бочке), в остроумного мудреца, любившего хлесткие, презрительные фразы и неожиданные поступки. Ему нравилось шокировать и озадачивать окружающих так, что те поневоле считали его безумцем.

Он проповедовал, что человек может быть счастлив, лишь когда откажется от всего материального и будет жить в согласии с природой. Сам он виртуозно избавился почти от всех предметов, которыми мы пользуемся в обыденной жизни. Он даже выбросил чашу, из которой пил, увидев, как мальчишка пьет воду из ладони. Ел тоже с руки. Питался, чем придется: сырыми овощами, которые подбирал во время прогулок, оливками, поднятыми под деревом, сорванными где-то травами и бобами. Он жил так же легко и свободно, как живет любой зверь, или, говоря евангельским языком, жил подобно «птицам небесным» и «лилиям полевым».