Мы вообще не очень много знаем о Карфагене, о его культурной жизни и политической истории на протяжении нескольких веков (вплоть до начала Пунических войн). Мы плохо знаем и повседневную жизнь Карфагена в период его расцвета, ведь историю пишут победители, а победители-римляне дважды не пощадили Карфаген. Они разрушили город и уничтожили память о нем. Погибли практически все литературные произведения, созданные в Карфагене. Поэтому мы знаем об этом великом городе-государстве лишь то – неприязненное, презрительное, – что соизволили сказать о нем победители, натерпевшиеся страха, пока у их ворот гордо стоял Ганнибал.

150 г. до н. э.

Произнесенные им слова помощница-память пронесла сквозь тысячелетия. «Воздавать каждому свое», «война сама себя кормит» и, конечно, самая известная его фраза: «Ceterum censeo Carthaginem esse delendam» – «А кроме того я полагаю, что Карфаген должен быть разрушен». Это убийственное речение сделало его бессмертным – и погубило огромный город!

Марк Порций Катон (234–149 гг. до н. э.)… Его привычно называют «римлянином старого закала». Его парадный портрет мог бы украсить любую «Доску почета античных героев». Традиционно считается, что он жил, как и подобало древнему римлянину: жил, как крестьянин. Скромная пища, незатейливая одежда, простой, без украшений, дом – к этому он стремился всегда. Но был ли он подлинно таким? Или образ его приукрашен? Но что скрывается тогда за поздней ретушью?

По мнению немецкого историка Мартина Йене, автора работы «Cato und die Bewahrung der traditionellen Res publica» – «Катон и сохранение традиционной Res publica» (1999), Катон – это «самопровозглашенный эталон римлянина». На это обратил внимание еще «августейший историк» Тит Ливий, сказавший, что Катон, «муж благочестивый и беспорочный» («История Рима…», XXXII, 27, 3), «отнюдь не имел привычки умалять свои подвиги» (XXXIV, 15, 9), а значит, читая о его доблестях, надо иметь в виду, что он был «сколь грозен, а иной раз свиреп» (XXXIV, 5, 6), обвиняя других, столь же медоточив, восхваляя себя. Старый добрый Плутарх мягко, но безжалостно пишет, что Катон, «вероятно, никогда не скупился на похвалы самому себе и отнюдь не избегал прямого хвастовства, считая его спутником великих деяний» («Марк Катон», 14).

Так он был попросту фанфарон или, как сказали бы сегодня, «мастер самопиара»?

Несколько фактов его биографии точно известны. Катон родился в 234 г. до н. э. в семье богатого землевладельца. Принадлежал к сословию всадников, а вовсе не патрициев. Иначе говоря, относился не к родовитой, а к денежной знати, обязанной нести службу в римской коннице. Очевидно, многие его современники из аристократических фамилий в глубине души относились к нему как к выскочке, homo novus («новому человеку»), ведь до Катона никто из его рода не заседал в Сенате. С него в анналы истории входит род Катонов. Впоследствии его самого так и будут называть: «Катон Старший».

Разрушение Карфагена римлянами.

Гравюра XIX в.

«Марк Порций Катон – один из первых римлян, которых мы и впрямь можем воспринимать как личность», – отмечал немецкий историк Ханс-Иоахим Герке, автор очерка «Marcus Porcius Cato Censorius – ein Bild von einem Römer» – «Марк Порций Катон Цензор – портрет одного римлянина» (2000). Рассказывая о нем, мы можем полагаться не только на приукрашенные предания и легенды, но и на его собственные признания, ведь он еще и первый прозаик Рима.

Марк Порций родился в Тускуле, в том идиллическом сельском городке, расположенном среди холмов, где почти двумя веками позже жил Цицерон, посвятивший знаменитому земляку книгу «Катон Старший, или О старости».

Впрочем, красноречие Цицерона порой презирало факты, а потому историки, воссоздавая подлинный образ Катона, предпочитают опираться на его беллетризованную биографию, написанную Плутархом около 75 г. н. э. для «Сравнительных жизнеописаний». Примечательно, что в этой биографии Плутарх поначалу именует своего героя Порцием Приском – и лишь «впоследствии за остроту ума он получил прозвище Катона» («Марк Катон», 1), что означает «многоопытный».

С юных лет он добивался успеха лишь там, где и подобало достигать этого римлянину. В 17 лет он отправился на фронт Второй Пунической войны, где служил под началом Фабия Максима, выстоявшего перед Ганнибалом. В мирной жизни ему покровительствовал сенатор Луций Валерий Флакк, «один из самых знатных и могущественных среди римлян, обладавший удивительной способностью распознавать зарождающуюся доблесть, воспитывать ее и выводить на путь славы» («Марк Катон», 3). Вместе с ним Катон становится консулом в 195 г. до н. э., а 11 лет спустя оба они избираются цензорами на пятилетний срок (лица, занимавшие эту должность, проводили ценз, то есть опись имущества, и надзирали за поведением граждан).

Должность цензора, пользовавшаяся в Риме большим почетом, была словно создана для него. Анонимный автор эпиграммы, посвященной Катону, подчеркивая его желчный характер, саркастично заметил, что такого человека Персефона (богиня подземного царства мертвых) даже не пустила бы в свои владения – уж слишком он вреден.

Поклонник седой старины, простых, грубых нравов далекого прошлого, Катон, став цензором, принялся в одиночку воевать чуть ли не со всей римской знатью. Всюду он усматривал пороки, везде отыскивал роскошь. С его воцарением в должности, казалось, Персефона изгнала из Аида самого страшного демона. Он не считался ни с чьими желаниями и прихотями, не слышал ничьих упреков и порицаний. Он методично разрушал. Этот рыжеволосый «арбитр морали» бросался, как на вражеский строй, на самых почтенных римлян и уничтожал их репутации, а также их уютно обустроенные семейные мирки. С одинаковым презрением он изгонял сенаторов из Сената (всего он лишил должности семерых), перекрывал желоба, по которым из общественного водопровода воду подавали в частные сады, набрасывался на роскошь – одежду, повозки, женские украшения и домашнюю утварь, налагая на все эти вещи непомерные подати. Как писал Плутарх, «он был ненавистен как тем, кому из-за роскоши приходилось терпеть тяжелые подати, так равно и тем, кто из-за тяжелых податей отказался от роскоши» («Марк Катон», 18). Почти полсотни судебных процессов враги возбудили против него, и все их выиграл Катон. Поистине от такого демона следовало охранять Аид, раз не удалось уберечь от него Рим.

Катон отстаивал староримские ценности: храбрость без раздумий, усердие без принуждений, простоту без прикрас, помощь без мзды, еду без излишеств. Одежда его всегда была дешева, а пища скромна; ни один его деревенский дом не был оштукатурен, сообщал Плутарх. «Лишнее всегда дорого, и что если за вещь, которая не нужна, просят хотя бы один асс (мелкая римская монета. – А. В.), то и это слишком большая цена» («Марк Катон», 4), – с некоторым занудством любил повторять этот «слишком правильный римлянин» Катон.

Быть может, дай волю Катону Цензору, он, борясь с пороками, разрушил бы весь Рим, Но на счастье одним, на горе другим он нашел себе город, который – за его порочность, за вечную враждебность Риму – он особенно хотел уничтожить. Этот город – Карфаген. Мы еще взглянем на него недобрым глазком цензора.

Пока же Катон в Риме сражался со всем, чуждым Риму, рассылая во все стороны стрелы своих обличений. Чаще всего он целился в греков и тех же карфагенян. Греческую литературу он знал и в глубине души, пожалуй, уважал, а вот самих греков – нет, считая их изнеженным, презренным народом. Он говорил, что «римляне, заразившись греческой ученостью, погубят свое могущество». Ведь греки, уверен он, могут научить римскую молодежь лишь лени, неге, разврату; они только говорят, но ничего не делают, только спорят, но не действуют. Со всей строгостью старого римлянина Катон преследовал греческую греховность, проникшую в Рим, и вытаптывал любые ростки греческой учености, пробивавшиеся сквозь унылый римский бетон.