Иван и Зинатулла встали возле стенки. Парень достал уже упакованную камеру, установил ее на треногу, вставил пластину и сделал фото.
-Подождите несколько минут, сейчас все будет готово. Можете покурить, если хотите. выходят на улицу.
-Иван и Зинатулла вышли на улицу. Иван быстро и ловко скрутил козью ножку, прикурил, и блаженно улыбнулся.
-А ведь и правда, кто знает, что завтра будет?
-Что будет, то и будет. Не думай, Ванька, о завтрашнем дне. Фрица бить будем. До самого его Берлина погоним.
-Пока что он нас гонит. Но дай Бог, и мы его шуганем так, что он только в своей Германии опомнится.
-А я что говорю? Вот если бы сейчас еще выспаться всласть!
-Выспимся. По всем признакам видать, что фриц выдохся малость. Ему тоже зализать раны надо.
-Ничего, это задаток только, наваляем сколько надо.
-Наваляем, это точно. Злости у меня на семерых хватит. А потом домой. Эх, Зинатулла, знал бы ты, как руки по работе стосковались!
-Ничего, Ваня, закончим войну и все к своим местам вернемся, я в совхоз, к коням, а ты в деревню свою.
-Если осталась она, эта деревня. Может немец сжег ее, как сотни других. Я, брат, в город какой-нибудь уеду. Поступлю на завод. Буду, скажем, токарем. Или кузнецом.
-Станешь, Ваня, обязательно станешь. Главное – до Победы дожить.
-А это уже, как ты говоришь? Кысмет? Да? Вот пусть он нас и доведет до конца.
-А ты не сомневайся. Мы эту нечисть с тобой переживем. Она в земле сгниет. А мы с тобой внуков нянчить будем.
-Согласен, ничего против такого не имею. А, вот и фотограф!
В этот момент в дверях показался фотограф. В руках он держал готовую, еще слегка влажную фотографию.
-Готово. Забирайте.
-Ну-ка, давай, посмотрим, что вышло.
-Только осторожно, она еще мокрая. И вы уж извините. У меня только одна карточка вышла. Все упаковано и искать бумагу долго было бы. Приходите после войны. Я вам сколько угодно карточек сделаю.
-Придем. Ты только сохрани ту штуку, с которой карточку сделал. Обязательно сохрани. А мы непременно за ней вернемся.
-Дай-то Бог хотя бы половине вернуться. Уж больно война страшная.
-Вернемся. Пока на земле эта нечисть бродит – мы с Ванькой временно бессмертные. Верно, Ваня?
Иван ничего не ответил, только утвердительно кивнул головой и бережно взял в руки еще влажную фотографию, и они оба стадли смотреть на нее. Два солдата. Два друга. Они еще не знали, что совсем скоро, благодаря им в своодке от Совинформбюро появится скупая строчка: "На Бобруйском направлении наши части уничтожили до 35 тяжёлых танков и 2 батальонов пехоты противника. Все попытки противника на этом направлении форсировать реку Днепр отбиты с большими для него потерями". Но до этого еще оставался целый месяц...
Три секунды
Памяти Натальи Качуевской
После остановки в Смоленске, сидевшая во втором пассажирском отделении плацкартного вагона компания уже была навеселе. Нет, они не буянили, не хамили, не хватали проходивших по проходу вагона девушек за руки, в общем, вели себя довольно прилично. Естественно, говорили громко, а в поезде порой именно так и получается под стук колес, но никто из сидевших в соседних проемах не делал им замечаний и, - о чудо! – даже не пытались втихомолку указать на это проводнице.
Время от времени слышалось веселое бульканье, затем звучал короткий тост и снова начинались веселые разговоры. Говорили обо всем, начиная от последнего концерта Пугачевой и Галкина, и заканчивая – естественно! – разговорами о политике. Постепенно разговор свернул на тему разных курьёзов, время от времени случавшихся с попутчиками. И как часто бывает, курьезы стали уступать место случаям мистическим и таинственным. Молчавший до той поры Валерий, тоже решил внести свою лепту, рассказав, как прошлым летом он в таком же состоянии на спор попытался перелететь на мотоцикле через речку, во время ремонта моста. И когда мотоцикл оторвался от одного края полуразобранного моста, он вдруг с ужасом осознал, что скорости не хватает, и что через три секунды он рухнет в реку. А там наступит ничто. Не будет ни друзей, ни работы, вообще ничего. И за те три секунды, пока он падал в реку, он вспомнил и то, что не успел взять деньги под расчет, не успел купить себе новый костюм, не успел досыта нагуляться с девчатами, что так и не побывает в Египте. К счастью, мотоцикл все-таки перелетел мост, и Валерий долго пытался прикурить, но так и не смог, из-за бившей его крупной дрожи.
-Вот скажи, отец, - обратился Виталий к старику, который зашел в Смоленске.
-Скажи, разве так возможно, за три секунды обо всем подумать?
-Да как тебе сказать, юноша, - неожиданно чистым голосом ответил старик.
-За три секунды много может прийти в голову, вот только о том ли ты думал в эти секунды?
-Как это о том, или не о том? – возмутился Валерий. –Что бы ты понимал.
-Может и не понимаю я вас, нынешних. Я тебе, сынок, да и вам тоже, историю одну расскажу. Налейте и мне что ли, если не жалко.
-Держи, дед, - сказал один из попутчиков и протянул старику наполовину полный стакан красного вина.
-Спасибо, - с достоинством сказал старик, но пить не стал, отставил стакан в сторону и начал рассказ.
-Случилось это в первые дни августа сорок первого года. Я тогда молодой был, моложе вас, настоящий желторотик. На фронт попал как и многие тогда, добровольцем. А что тогда это было, знаете? Это, милые мои, дали вам сапоги, галифе, гимнастерку, дали винтовку, показали, как ее заряжать и ать-два, на фронт. Мы тогда войну представляли как в кино: ура, ура, все в атаку, и бьем врага так, что он не успевает отступать. А на деле, сынки, война она не такая, не дай вам Бог такое увидеть.
Так вот, попал я на фронт буквально через неделю, как раз сюда, под Смоленск. Бои тогда тут шли страшные, много народу полегло. А раненых еще больше было. Меня тоже тогда ранило в первый раз, аккурат в первом бою. И что обидно мне было, поднялись в атаку, ни одного фрица не убил, а меня пулей в ногу на вылет. Само собой, после боя в медсанбат. А там раненых, и все почти тяжелые. Стоны, кровь, жара, пыль. Пить хочется, аж зубы сводит. И ходит между нами медичка-сестричка. Красивая, скажу я вам! Я потом узнал, что она студенткой была, на актрису училась. Наташа ее звали.
И вот проходит она мимо нас, и невольно замолкаешь, про боль забываешь. А она, словно и не видит ничего, только раз-раз, и перевязка готова. Все в руках ладится. К полудню часть раненых увезли. Остались только я да, с человек двадцать еще, кто легко, а кто тяжело раненый. Командование обещало к вечеру всех вывести.
И вдруг, где-то недалеко слышится немецкая речь, веселая, наглая, хохочут некоторые. И идут они, сволочи, прямо на наш блиндаж. А у нас ни у кого не то что винтовки, ножа паршивого нет. Только один автомат висит на ремне. И пока мы только пытались осознать, что все это значит и что делать, Наташа мгновенно схватила этот автомат, набросила на себя подсумок и быстро-быстро по траншее, на эти голоса.
И почти сразу же поднялась стрельба. Бог ты мой, мама ты моя дорогая, что я тогда чувствовал! Хоть и неопытный был, но понимал, что силы слишком не равны, одна девушка против десятка, а то и двух. И словно в подтверждение, автомат Наташи замолчал.
-Убили, гады, - произнес кто-то со злостью, и заплакал, не стыдясь своих слёз.
И вдруг - взрыв гранаты. А вслед за ним, почти сразу же, раздалось такое дружное, такое родное "Ура!" А еще через десять минут внесли Наташу. Она была жива, глаза её были широко открыты, но казалось, что она была уже где-то далеко. Как оказалось, когда у нее закончились патроны, она просто подпустила немцев ближе, и когда они окружили её, Наташа выдернула чеку и бросила гранату прямо им под ноги.
Вот и смекай, сынок, о чем она думала в те долгие три секунды. О не потраченных денежках? Или о Египте твоём? А может, о Родине, о маме и муже? О нерожденных детях? Не знаешь? Вот и я не знаю. И никто никогда не узнает. Наташа умерла, так и не доехав до медсанбата. И к счастью ли, нет ли, но она так и не узнала о том, что её муж тоже погиб, буквально за день до её смерти. Это мы уже из письма узнали, через месяц.
