-Кысмет, Ваня, никогда не подводит. – засмеялся Зинатулла. -Судьба нас не зря столько лет хранила.

Они снова замолчали. Иван дотронулся до повязки на голове Зинатуллы и спросил слегка севшим голосом.

-Очень больно?

-Бывало и хуже. – протянул Зинатулла, и Иван понял, что ему совсем не хочется говорить об этом. Поэтому он отвел глаза в сторону и сказал:

-Зинатулла.

-Что тебе, старый ты хрыч?

-А ведь это мой внук был там.

-Где твой внук был?

-С теми, что тебя били. Прости меня, Зинатулла.

Зинатулла пристально посмотрел на Ивана и вздохнул. Ответил он не сразу, словно бы не зная, что сказать.

-За что тебя простить, за внука? Брось, Ваня. Как у вас говорится? Бог простит. Так и у нас, аллах, который мудр и велик, простит его. Милосердия лишён только гиблый человек, а мы с тобой, Ваня, живы еще, не подверглись погибели. Коли фрицы побить не смогли, то нам сам черт не брат.

-Стыдно мне, Зинатулла, за него и за сына стыдно. Видимо, где-то не доглядел, где-то упустил. Мой грех в этом тоже есть.

Зинатулла погладил Ивана по руке.

-Полно, Ваня. Не надо корить себя. Что мы могли сделать после войны сразу? Мы же после победы сразу на стройки, да на поля. Нам пахать да строить надо было. Сколько немец разрушил, сколько горя вокруг людского было. До того ли нам было, чтобы детей воспитывать, и успевать при этом?

-Может оно и так. Но знаешь, как мне стыдно и обидно…

Зинатулла взял Ивана за руку и слегка притянул к себе.

-Перестань. Мы свое дело в жизни сделали, плохо ли, хорошо ли, но сделали. Большое и важное дело. Страну построили, защитили ее. Если что и было не так, так мы своею кровью отплатили. Вот такой кысмет у нас был.

Откинулся на подушку и снова пристально посмотрел Ивану в глаза. На этот раз Иван встретил его взгляд, пытливый и вопрошающий.

-Просить за него хочешь? - спросил Зинатулла.

-Нет, не буду. Не смогу.

-Я знал, что не будешь. Не такой ты человек.

Помолчал. -Только я тебе так, Ваня, скажу: пусть он живет, я зла не держу. Ни на него ни на других глупых. Ему своя дорога в этой жизни указана. Молодой он еще и глупый. Может, еще и наладится все. На все воля аллаха.

-Зинатулла!

-Не надо, Ваня, больше об этом. Покличь-ка ты лучше медсестру.

-Тебе плохо? – встревожился Иван.

-Ну что ты, - рассмеялся Зинатулла, -как может быть плохо, если ты здесь, рядом? Ну что ты застыл, кличь, говорю, медсестру.

-Сестра!

Медсестра зашла почти сразу, словно ждала за дверью.

-Ну, что тут у вас? Кому плохо?

-Вот, товарищ мой зовет вас.

-Что случилось? Вам стало плохо?

-Ничего не плохо.

Тут Зинатулла поманил девушка пальцем. Та подошла поближе, и, Зинатулла хитро и заговорщически улыбаясь, прошептал:

-Сообрази-ка нам девушка, по сто грамм фронтовых! Товарищ мой по фронту пришел, шестьдесят лет искали друг друга. И нашли вот.

-В вашем состоянии я могу только валерьянки накапать. – рассердилась не на шутку медсестра. -А вы у меня спирту просите. Не стыдно, дедушка?

-И в самом деле, что ты надумал? Вот выйдешь из больницы, мы с тобой непременно выпьем.

-Вот-вот, а пока спирт только для протирки места для уколов. И больше не сметь просить. Все равно не дам. Не положено! Взрослые люди, а ведут себя как дети.

И с этими словами она вышла из палаты.

-Строгая какая. Совсем как наш комбат, верно Ванька?

-Помню, как же. Хороший мужик был. Строгий, но солдата любил. Я часто его вспоминал. Что с ним стало, Зинка, дожил до Победы?

-Погиб он, Ваня, в восточной Пруссии, в сорок пятом. За месяц до победы.

Иван опустил голову.

-Земля ему пухом.

-Всем павшим земля пусть будет пухом.

Оба замолчали. Затем Зинатулла спросил:

-Ваня, а ты бы хотел прожить еще пятьдесят лет?

-Я-то хотел бы, да кто нам позволит? Мы и так с тобой загостились на этом свете. Как говорит мой Петька, время другое настало. Получается, вроде мы с тобой, как бы лишние. Пора уже, на вечный покой.

-Может и загостились, но я хотел бы.

-Жадный ты до жизни. – засмеялся Иван. -Впрочем, наверное, и я тоже. Сколько еще мы могли бы с тобой сделать, верно?

-Я на жизнь всегда жадный. Потому и жив остался. Не горюй, Ваня, вот выйду с госпиталя, и мы с тобой порадуемся жизни. А время оно всегда нашим будет. Не за тем мы с тобой воевали, чтобы временем нашим поступиться.

-Обязательно порадуемся.

Они могли бы болтать еще очень долго, но тут раздался голос медсестры.

-Посетители! Время закончилось. Прошу покинуть палаты.

-Ну, иди, Ваня, завтра увидимся. Ты ведь придешь?

-Конечно приду, старый ты хрыч. Куда ж я теперь от тебя денусь?

-Я буду ждать. Приходи, Ваня, со всей нашей разведроты мы с тобой, наверное, только и остались.

-Приду. Ты только не волнуйся. Ладно?

-Все будет хорошо.

Иван обнял Зинатуллу и вышел из палаты. Из его глаз снова потекли слезы, и снова он не стыдился этих слез. Он знал, что точно также плачет и Зинатулла. Этих слез нельзя стыдиться, они знак того, что лучшее в человеке не умирает с годами, что есть еще сердце, способное любить ***

Зинатуллу выписали через два дня. А до этого Иван каждый день приходил к нему, они подолгу разговаривали и так же подолгу молчали, вспоминая былые дни, погибших однополчан. Делились рассказами о близких, но при этом оба обходили стороной тему внука Ивана. После выписки Зинатулла уехал к себе в Казань, а Иван вернулся в свою деревню. Они каждый месяц писали друг другу письма. А через полгода Зинатулла умер от сердечного приступа. Иван умер почти сразу же после него, пережив Зинатуллу всего на одну неделю, и так не узнав о смерти своего друга.

***

Яркое солнце равнодушно светило на них сверху, как это было миллион лет до них, и как будет светить после. Яркий слепящий свет заливал улицы, на которых суетились военные и и гражданские лица. Суматоха и тревога читалась на их лицах, и лишь немногие старались сохранить невозмутимость.

На улице перед фотоателье стояли два молодых солдата. Фотоателье было открыто, но было видно, что и там идут сборы. Город готовился уйти, старался не оставить наступающему врагу даже щепки, пригодной для войны. Солдаты топтались у входа и явно не решались войти.

-Ну вот, и на передовую завтра.

-Не робей Ванька, чего нам бояться? Фрицев что ли? Так мы с тобой не в первый раз туда.

-Знаешь что, давай-ка мы с тобой все-таки на карточку снимемся? -Зачем оно?

-А на память. Мало ли что? А станем старыми, будет что вспомнить. Внукам своим покажем, какими мы были.

-Так закрыто ателье. Не работает. Видишь, люди вещи собирают. Что ты им скажешь? Карточку, мол, надо нам? А они тебе в ответ знаешь, что скажут? А скажут они тебе – спасибочки, дорогой товарищ, но приходите после войны.

-А мы уговорим.

И решившись, Иван берет Зинатуллу за руку и тащит его в фотоателье.

-Здравствуйте!

-Мир вашему дому.

-Мы закрыты, - ответил довольно недружелюбно молодой парень, который таскал коробки из зала в заднюю дверь.

-Послушай, парень, - сказал ему Иван. -Будь человеком, сними нас на карточку. Мы на фронт завтра.

-И что? Я в тылу тоже не задержусь. Да и некогда мне. Видишь, сколько еще упаковать надо? Послезавтра все это вывезти должны. Давайте идите, не мешайте.

Иван хотел уже пойти, но его задержал Зинатулла.

-Слушай, у тебя папа-мама есть? Есть. У нас тоже есть. А если завтра бой, если пуля - раз! - И нету? А так карточка домой придет. Какой-никакой, а память будет.

-Не накаркай.

-Каркает ворона, а мы с тобой, Ванька, орлы!

-Орлы! И еще какие! – засмеялся Иван. Засмеялся и парень.

-Будь ты человеком, а? Посмотри, какие люди тебя просят, а ты застыл, словно мулла на молитве, ничего слышать не хочешь.

-Ну и хитрый же ты? татарин. Ну ладно, давайте, только быстро. Встаньте как вот тут.